Мария Метлицкая - Женщины, кот и собака
Странным образом Степан это почувствовал, внимательно посмотрев на гостью. И кликнул Дашу:
– Проводи!
Даша кивнула и пошла в дом. Ольга, поколебавшись какое-то мгновение, отправилась следом.
На улице становилось зябко. Все-таки еще конец мая. А в полутемном доме было тепло. Даша завела ее в комнату, включила свет и стала копаться в шкафу. Вынула чистое белье, тяжелое ватное одеяло и кивнула:
– Устраивайся!
Ольга огляделась. Комнатка была маленькой, стены оклеены старенькими обоями в мелкий деревенский цветочек. Кровать – тоже из древних времен, с пружинным матрасом и металлическими спинками. Возле кровати стояла тумбочка с настольной лампой без абажура. В маленькое оконце, еле прикрытое обрезком тюля, нагло светила яркая желтая луна.
Ольга постелила постель. Белье пахло сеном и было чуть влажным. Укуталась тяжелым, из далекого детства, одеялом и тут же уснула.
Проснулась она от отчаянного и громкого крика петуха. За окном светило солнце, обещая жаркий и безоблачный день.
В первый раз за многие месяцы она встала легко! Тело снова было подвластно ей, голова светлая и ясная, не болела спина, не ныли ноги и – вот чудеса! – опять захотелось есть!
Ольга вышла на улицу, потянулась, вдохнула свежий, теплый воздух и огляделась. На терраске никого не было. Стол убран. Никакого намека на вчерашнее пиршество.
Она выпила холодного чаю из самовара, съела кусок подсохшего лаваша и засобиралась домой.
Потом вдруг задумалась – и быстро пошла в сад. Под яблонями росли редкие полевые ромашки, у забора собрались в дружную стайку васильки и иван-чай, а вдоль дороги пестрели яркие примулы.
Ольга быстро нарвала цветов, вернулась во двор, на шкафчике с посудой обнаружила темно-зеленого, мутного цвета кувшин, налила воды и поставила в него собранный букет.
Оставив вазу с цветами на столе, она стремительно пошла по дорожке к машине.
На улице, за калиткой, она снова возвратилась в реальность: проезжавшие мимо грузовики взбивали густую пыль, обдав ее жаром мотора и запахом плохого бензина. Вдалеке шумела Кольцевая и виднелись высотные дома большого города.
Ольга ехала домой и думала об этом странном вчерашнем дне, проведенном с совершенно чужими и посторонними ей людьми, среди которых она чувствовала себя как дома.
Странная, молчаливая Даша. Племянник с суровым лицом. Резчик Митяй – тоже не из болтунов, но с чудным, необычным и острым юмором.
Хромой юноша, принесший корзины со снедью. Женщина в черной повязке. Девушка с печальным лицом, мужчина со шрамом…
Кто они? Гости? Родня? Племянник и резчик – работники этой странной конторы. Понятно. Даша – что-то вроде администратора. Хозяин – Степан. А женщины, мужчина, юноша? Хорошие знакомые? Или «родня – не родня, друзья – не друзья»?
Было какое-то странное чувство, что на этом крошечном островке тепла и добра собралась чудна́я, несуразная, непонятная, чудаковатая, довольно нелепая компания не очень счастливых людей… И она, Ольга, в их числе.
Потом пошли предотъездные хлопоты. Надо было уволиться с работы, приготовить квартиру – что-то убрать, собрать, отдать, отвезти квитанции на оплату Алке, сходить в ЖЭК – словом, разобраться со всеми этими неприятными, но, увы, необходимыми вопросами.
В этой бесконечной суете Ольга на время забывала обо всем остальном. И ее немного отпускало.
Но по вечерам опять становилось плохо. Ольга долго не решалась убрать фотографии – два альбома, любовно собранные в давние годы бабушкой, лежали на подоконнике в ее комнате. Альбомы были тяжелые, с толстыми картонными страницами. И в них – отражение всех важных событий их, увы, не такой долгой совместной жизни.
Женский альбом, часто думала Ольга, листая серые плотные листы с уголками для фотографий. Вообще, в нашей стране какая-то странная женская жизнь! Она нацелена на несчастья – так, что ли? Сколько вдов, сколько брошенных и оставленных женщин!..
Бабушка Тоня. Вдова в тридцать два. Мама – вдова в двадцать семь. Ну а я – я даже женой побыть не успела!
Отца Ольга почти не помнила. Так, что-то очень расплывчатое, размытое, неясное. В детстве помнила его пальто на вешалке в передней – несколько лет мама просила его не убирать. Бабушка Тоня постоянно ворчала, и через какое-то время пальто исчезло. Ольга помнила, что пальто это – черное, тяжелое, с серым каракулевым воротником – ее немного пугало.
В маминой комнате стояла фотография мужа, Ольгиного отца. Ольга часто вглядывалась в нее, пытаясь найти хоть какое-то сходство, уловить хоть какие-то общие черты – тщетно. Узколицый мужчина со строгим, казалось, придирчивым взглядом смотрел с фотографии недоверчиво, колко.
Ольга ничего не чувствовала к нему. Совсем ничего. Пустота, полный ноль: ни эмоций, ни чувств, ни воспоминаний.
Однажды спросила у бабушки:
– А он… был хороший?
– Нормальный, – сухо ответила бабушка.
Тогда Ольга поняла: между тещей и зятем имелись противоречия.
Впрочем, характер у бабушки Тони был, мягко говоря, не сахар. А безвольная, по словам бабушки, мама наверняка была из терпимиц.
В тот вечер Ольга решилась открыть альбомы. Фотографии были в основном подписаны бабушкиным «куриным», как она сама говорила, почерком.
Объяснения были короткими, емкими: «Оля идет в первый класс», «Оля на море в Евпатории», «Оля на даче в Ильинке».
«Лена на выпускном в школе», «Первый день в институте», «Поездка на картошку, Лена, 1962 год».
А вот фото мамы и отца были не подписаны. Словно бабушка проигнорировала их, не удостоила своим вниманием. Да и было их совсем мало – две карточки: одна у загса, вторая – у роддома, с младенцем на руках.
Мама – бледная, совершенно измученная, с отрешенным взглядом – смотрит куда-то в сторону. Отец и муж держит сверток с младенцем напряженно, неловко. А бабушка смотрит на него настороженно, прищурив глаза, словно ожидая подвоха и неловких действий. Кажется, что она еле сдерживается, чтобы не вырвать сверток из рук отца.
Ольге стало смешно – так явственно проступило на этой фотографии их недовольство друг другом!
Вот бабушкины сестры – Тамара и Аня. Обе – старые девы. Странно, а ведь на фото довольно хорошенькие! Обе прожили вместе всю жизнь. Прожили тихо, но грызлись все время как мыши. Бабушка говорила: «Судьба!»
Всю жизнь они переписывались. А два раза в год бабушка звонила в далекую Вологду – поздравить сестер с днем рождения.
У телефона они шумно ссорились, выхватывали друг у друга трубку, а бабушка, закончив разговор, сурово припечатывала: «Господи, какие же дуры!»
Так же, два раза в год, она отправляла посылки – тоже ко дню рождения. Килограмм шоколадных (московских!!!) конфет, банку растворимого кофе и палку сухой колбасы (если удавалось достать).
Мама всегда напоминала бабушке: «Пусть Олька чего-нибудь нарисует! Им будет приятно!»
Бабушка отмахивалась: «Какое «приятно»? Им эти рисунки – как рыбе зонт! Да им и неинтересен никто. Старые девы!..»
В пятом классе Ольга и бабушка собрались в Вологду. В гости к сестрицам – так называла их бабушка. И в этом чувствовалось легкое пренебрежение.
Ольга хорошо помнила, что ее там, в Вологде, потрясло. Женское одиночество! Вернее, что из него вырастает. Пример тому – ее тетки, точнее – двоюродные бабки, Тома и Анночка. Даже тогда, в весьма солидном возрасте, тетки были прехорошенькими: худенькие, со стройными ножками, с причесочками и подкрашенными губами. Только вот губки эти славные и обихоженные были вечно поджаты, на вечном «замке».
В доме было очень чисто и очень тихо. Они и вправду все делали тихо, «интеллигентно» – по их собственному утверждению. Тихо ходили, тихо слушали радио и тихо грызлись. Две одинокие мыши в норе. Друг без друга существовать они не могли. Но и быть вместе – тоже не могли! Каждая, видимо, винила другую в неустройстве своей женской судьбы. Там и вправду были «истории». Например, у Томочкиного жениха перед свадьбой обнаружился туберкулез. Анночка стояла насмерть: «Какой брак с инфицированным?»
Ну и расторгла Томочка помолвку, послушав сестру. Потом стало что-то складываться у младшей. Там, правда, все было сложнее – возлюбленный Анны оказался человеком женатым. Кто знает, сложилось бы там у них или нет? Ну, если бы все текло своим чередом? Но черед был изменен – Томочка, благочестивая Томочка, борец за чистоту нравов и советскую крепкую семью, отправилась прямиком в эту самую семью. Точнее – к обманутой супруге изменника. В общем, получился превеликий скандал! Итог понятен: любовник сбежал от Анны…
Вот так и попрекали они друг друга всю жизнь – упоенно и даже с каким-то наслаждением.
Баба Тоня тоже тяготилась сестрицами. Погуляли они с Ольгой по городу, купили керамический бочонок знаменитого вологодского сливочного масла, маме – кружевной воротничок на синее платье. И – домой!
