Инна Тронина - Удар отложенной смерти
Селезёнку Андрей потерял давно – девять лет назад. На съёмках, при выполнении трюка «подсечка», лошадь упала и придавила каскадёра. Аппендикс пришлось удалять в районной деревянной больничке – в Вологодской области. Туда Андрея отправили уже с другой съёмочной площадки – как оказалось, очень вовремя. Он давно привык, что раны заживают, как на собаке, и справлялся собственными силами. Но вот теперь придётся набрать в «скорую», если судьба даст дойти до дома. Задание выполнено, Захар всё знает, и можно немного отдохнуть…
Готтхильф говорил о травках из Уссурийской тайги. Там действительно растёт что-то необыкновенное – и в газетах об этом писали, и слухи такие ходили. А вдруг поможет – чем чёрт не шутит? Если это так, то можно будет вскоре выйти на службу. По другим заданиям куча дел, а если пропустишь хоть немного, что-то обязательно сорвётся. Могут человека насмерть порезать только потому, что он вовремя не свяжется с координатором. Мало того, что другого придётся искать, так ещё и совесть замучает. Из-за каждого агента у капитана болело сердце.
Конечно, за вчерашний уже промах очень стыдно. Впредь надо быть умнее. Научиться, к примеру, видеть затылком и читать мысли окружающих. Ничего не попишешь – опыт приходит со временем. Но в его работе позволять себе ошибки по наивности – слишком большая роскошь. Знал ведь, чего стоит Ременюк, а позволил ему зайти за спину, ударить по голове…
Озирский чуть не проехал свою остановку. И буквально выпал на обледеневший тротуар. Автобус ушёл пустым – все остальные пассажиры высадились раньше. Андрей доплёлся до фонарного столба, удивляясь, как вообще когда-то мог ходить нормально. Ничего себе, приложили его на Шафировском… Как бы туда вскоре не пришлось вернуться – уже холодным!
Кашлять было нестерпимо больно, но Андрей постарался отхаркнуть кровавую слизь. Потом набрал в лёгкие обжигающего морозного воздуха и двинулся к своему дому. Ещё издали заметил, что окна квартиры слабо светятся – значит, Обер там. Андрей ускорил шаг, но не сумел дойти до подъезда. Его вырвало кровью прямо под окнами первого этажа.
Озирский смотрел, как шлёпаются на свежий снег сгустки, напоминающие сырую печёнку. Прошло, может быть, минут десять, и он разогнулся, вытирая платком губы. Немного отдохнул, потом потянул ручку входной двери; она поддалась не сразу. Под потолком светила голубая лампочка, и из полумрака проступали ряды металлических почтовых ящиков. Только бы не грохнуться, дойти до квартиры. А там видно будет, что делать, – уже совсем немного осталось…
Кабина лифта сегодня особенно воняла мочой. Новые судорожные спазмы то и дело подступали к корню языка. Андрею казалось, что лифт уже давно проехал седьмой этаж, унёс его на крышу. Поднял над Ульянкой, над всем городом, потому что прошло слишком много времени. Как больно и тошно, свет меркнет перед глазами – словно гаснет театральная люстра.
Когда створки лифта разошлись, Андрей с трудом смог выйти. Теперь уже недалеко до туалета. Надо дотащиться – хоть по стенке, хоть на четвереньках. Озирский достал из внутреннего кармана кожанки ключ, но вставить его в скважину не сумел. Чувствуя, что теряет сознание, он всей ладонью нажал на кнопку звонка.
Когда Филипп Готтхильф открыл дверь, Андрей, ни слова не говоря, прошёл мимо него в туалет. Склонился над унитазом, изрыгая из себя свернувшуюся кровь, содрогаясь от боли и истекая холодным потом…
ГЛАВА 3
Странно, но после бессонной ночи Филипп совершенно не устал. Несколько часов Андрей находился буквально на краю гибели, и пришлось применить всё переданное дедом мастерство. Обер комбинировал настойки, колол Озирскому камфару, то и дело менял лёд в резиновой грелке, чтобы положить её Андрею на живот.
Утром в своём институте Готтхильф появился даже более энергичным, свежим, чем обычно. Белая «Волга» ночевала в гаражах, располагавшихся неподалёку, ближе к проспекту Ветеранов. Один из боксов всегда пустовал на случай непредвиденных обстоятельств. Следил за всем хозяйством сторож Трондин – уголовного вида детина, который умел молчать.
Прежде чем во второй раз подняться к Озирскому, Готтхильф оставил «Волгу» у него. Туда же вернулся и утром, так и не попрощавшись со спящим Андреем. Руками в кожаных перчатках он взял с письменного стола телефонный аппарат, запомнил написанный на бумажной полоске номер. А потом покинул квартиру, сильно хлопнув дверью, чтобы замок закрылся сам.
Ближе к обеду Филипп наконец-то принялся писать отзыв на отчёт заведующего отделом из их иногороднего филиала. А сам всё вспоминал, как Трондин отпирал замок гаража, и на пальце его выделялся «перстень». Самая невыразительная татуировка означала, что сторож отбыл свой срок целиком, и судим был всего один раз. Рядом сидела умная злющая овчарка; но Филиппу, видимо, она доверяла.
За что Трондин чалился, Филипп не знал. Сторож никогда ни с кем не откровенничал, и лишь вкось заштрихованный перстень сообщал некоторые подробности его нелёгкого жизненного пути. Тёмным морозным утром, выдав Готтхильфу помытую машину и получив положенное вознаграждение, сторож молча навесил замок и отправился кормить собаку. Он растворился в предрассветном сумраке, покачивая широкими прямыми плечами под обтрёпанным ватником.
Впервые в жизни писать отзыв было трудно. Мысли о науке ускользали, терялись; и вспоминалось что-то совсем постороннее. Например, бутыли с «царской водкой», которые буквально стояли перед глазами.
«Ссучился. Значит, ссучился прямо за так… Вот и всё, Рыжий. Вот и хана тебе, Обер. Теперь ты – сука ментовская. Не заметил даже, как ею стал…»
Интересно, поверит ли Горбовский в его внезапное раскаяние? Не заподозрит ли подвоха, провокации, ловушки? Всё-таки Обер – это не Володя Каневский, не прочие шестёрки. Он имеет слишком много для того, чтобы так вот запросто от всего отказаться.
Но, если Захар не примет информацию к сведению, греха на Филиппе не будет. Что ли делается, всё к лучшему. А вот если рыжьё всё же осядет на катоде по эту сторону границы, Уссер проглотит свою вставную челюсть. Конечно, на Обера он вряд ли подумает. Тот Сене, как сын родной. Сто лет знакомы, к тому же Уссер вылечится от безнадёжного уже рака желудка очередным препаратом «Г».
Но и особо расслабляться не стоит – всякое может случиться. Веталь, гад, давно уже косо смотрит. А особенно его Дездемона – всем на плешь капает, что Оберу доверять нельзя. Впрочем, женское сердце – вещун. Так оно и вышло. Но, с другой стороны, не зря ведь Андрей мучился у печей и потом, в своей постели. Должен быть и на его улице праздник – заслужил. Здорово Горбовский ребят подбирает – значит, и сам не дурак.
Посмотреть бы на Уссера, на Веталя, на ту же Дездемону – если бы их так к носилкам привязать! Как минимум бы в штаны наделали, и все их «быки» – тоже. А почему Обер должен за них под суд идти, интересно? Сами, видите ли, чистенькие, а немец-чужак пусть пропадает. Так ещё лучше – в «царской водке» золото возить, и комиссионные ему не отстёгивать…
Так сорвался он с крючка или нет? Оценит Горбовский его жертву, войдёт в положение или отвернётся, как от обыкновенного уголовника? Если майор – мужик с мозгами, то постарается свой интерес поиметь. Ничего, потерпим немного – скоро всё прояснится.
С самого утра навалились административные заботы. Руфина Яковлевна Копман, семидесятилетняя шепелявая заместительница Готтхильфа, обожала перекладывать их на начальника. Для виду она, конечно, поднимала жуткую суету, от которой не было ровным счётом никакого толку. Старуху было никак не выгнать на пенсию, потому что грозилась в таком случае сразу же умереть. Готтхильфу, конечно же, было на это наплевать, но директор почему-то на эти угрозы реагировал и Руфину не увольнял.
С половины девятого до двенадцати Филипп Адольфович успел пристроить к быстрейшему исполнению на допотопном пламенном фотометре по кличке «Адмирал Нахимов» директорские образцы – там требовалось определить щёлочи в цементах. Кроме того, он выбил в отделе снабжения баллон с ацетиленом, который едва не вывезли в кузове грузовика для продажи налево, по примеру недавнего баллона с аргоном. Потом пришлось искать на Опытном заводе электрика для починки трубчатой печи СУОЛ. В самом институте электриков не было. То есть по штату они числились, но один заседал в суде, второй находился в отпуске. А третий, хоть и был в наличии, но с утра валялся синий и на вопросы не отвечал.
Далее пришлось, чтобы не отрываться от коллектива, принять участие в импровизированном диспуте на тему «Нужен ли Советскому Союзу Президент?». И под конец выяснилось, что красавица Наташа Коровина ещё даже не начинала делать бокситы для отдела абразивных материалов. Готтхильф, перед которым навытяжку стояли уркаганы, здесь не мог справиться с обыкновенными бабами, заставить их нормально трудиться – только лишь потому, что не мог пригрозить им пистолетом.
