Виктор Дьяков - Взорванная тишина (сборник)
Старший сержант Эдуард Швайгерт уволился осенью 1976 года. В 1977 он женился, на немке, своей односельчанке, а в 1978 у них родился первый ребёнок, сын. Они с женой много работали, но разбогатеть в советском колхозе даже работая «по чёрному» было нельзя. Для этого надо было «по чёрному» воровать. Зато в колхозе все были равны, никто не выделялся (кроме, конечно, начальства и кладовщиков), только кто-то при этом вкалывал, а кто-то пил да песни пел…
Перестройка ситуации не изменила, зато приоткрылся «железный занавес» и советские немцы стали потихоньку собираться на землю своих далёких предков, в фатерлянд. Одна, вторая семья уехали… Когда Союз рухнул, жить и работать в колхозе стало совсем не в моготу, а уходить в фермеры… в Сибири, тем более для немцев это оказалось очень сложно. Засобирались в Германию и Швайгерты. Но, пока суть да дело подошла пора служить в Армии сыну Эдуарда Виктору. Пришлось ждать, когда он отслужит. А служил он на Дальнем Востоке, в погранвойсках…
4
Ефрейтор Виктор Швайгерт вместе с начальником заставы совершали контрольный обход расположенных на границе «секретов». Начальник – молодой старший лейтенант… Да, да на майорскую должность, на заставу, на такой сложной границе как китайская, назначили старлея…
Назначили не потому, что был он какой-то особенный или блатной… Просто ставить больше оказалось некого. После развала Союза с офицерами в погранвойсках, особенно на заставах стало туго. Ведь мест, где «погранцам» служить было престижно, относительно спокойно и тепло: границы с Польшей, Чехословакией, Венгрией, Румынией… Этих границ не стало. Единственной «человеческой» границей остались рубежи с Финляндией и Норвегией… но там приходилось, что называется «сопли морозить». Тем более никто не хотел «гнить» на вновьобразованных южных границах с бывшими «братьями», и традиционно «тяжких» границах с Монголией и Китаем. К тому же социальный и материальный статус офицера в девяностые годы настолько упал, что в военные училища при конкурсе полчеловека на место приходилось уже не отбирать, а брать под ряд… и пытаться сделать из них офицеров. Но из плохого полена и Буратино не получится.
Во время обхода старлей с ефрейтором спугнули двух нарушителей с китайской стороны. Они перешли пограничную речку, чтобы ловить лягушек, являющихся в Китае дорогим ресторанным деликатесом. Своих они почти всех уже переловили и съели… Нарушители побежали в разные стороны. Начальник заставы приказал ефрейтору преследовать одного, а сам устремился за вторым…
Ефрейтор Швайгерт догнал своего нарушителя у самого брода. Действуя строго по уставу, он сделал предупредительный выстрел в верх, заставив китайца остановиться… Когда тот повернулся и что-то бормоча стал приближаться, держа одну руку за спиной, ефрейтор не стал играться в героизм, а дал короткую очередь по ногам нарушителя. Тот взвыл, упал и выронил нож. Швайгерт связал ему руки и только после этого перевязал…
Начальника заставы нашли на следующий день… Он был обезоружен и убит… убит из своего же пистолета…
Старший сержант Андрей Швайгерт уволился в 1998 году, а в 2000-м вся семья преодолев массу препонов в основном из-за того, что Виктор как бывший солдат Российской Армии, будто бы мог являться носителем каких-то страшных государственных тайн… Но времена были уже не советские, с Германией отношения хорошие и Швайгертов в конце-концов выпустили…
5
– …Значит уезжаете? – Шутов вытирал слезившиеся не то от воспоминаний, не то от болезни глаза.
– Да… вот так. Брат уже пять лет как под Ганновером живёт, нас ждёт, – Эдуард такой же мосластый, как и в молодости, указал на расположившихся в зале ожидания своё семейство, жену по-сельски крепко сколоченную немку и трёх детей, сына, копия отец, и двух дочерей, значительно более хрупких и миловидных чем мать.
– А вы кого-то встречаете… или провожаете?
– Да… дочь вот проводил… Она со своей семьёй за границу поехали, в отпуск.
– Сколько лет прошло… я вашу дочь ещё девочкой помню. Я же на школьной машине часто с ней ездил, она в школу, а нас на рыбзавод работать возили… – Эдуард с удовольствием вспоминал эпизоды своей службы… – А как супруга ваша?
– Да болеет… вот даже дочь не смогла проводить, мне одному пришлось. Мы то уж старики… А почему уезжаете-то… что плохо стало на Родине? – осторожно осведомился Шутов.
– Не хотели мы ехать… а надо, – Эдуард смущённо замолчал, улыбка сползла с его лица.
– Понимаю, – тяжело вздохнул Шутов. – Не хочешь, чтобы твои дети также как и ты вторым сортом себя чувствовали? Но ведь не все же так к вам относятся, ты же знаешь?…
– Не все, но таких как вы, по пальцам перечесть, – опустив глаза, тихо ответил Эдуард.
– Ну что ж тут поделать… ты не думай, я всё понимаю. Это всё пропаганда проклятая, как завели шарманку после войны, после сорок пятого, так до сих пор остановить не могут… Раз немец так сволочь, фашист… Народ у нас больно уж на пропаганду падок… – Шутов словно оправдывался перед Эдуардом. – Моя бы воля, я бы всё сделал, все условия вам… Извини, такая уж у нас страна, труд здесь никогда в почёте не был, а вот бандиты… про них всегда песни слагали. Эх моя бы воля, – Шутов ссутулился и сразу из молодцеватого отставника превратился в немощного старика…
В глазах старого служаки стояли слёзы, сквозь них он наблюдал, как его солдат и другие немцы уезжали из Шереметьева. А через Внуково, Домодедово, аэропорты многих российских городов, железнодорожные вокзалы, по автодорогам в Россию с юга им на смену валом валили другие нерусские люди. Только вот в отличие от русских немцев честно работать здесь, любить и защищать эту страну… В общем, это были совсем другие люди.
Двадцать восьмой литерный
Московские электрички достигали эту станцию уже на излёте. Преодолев полторы сотни вёрст, они выплёскивали здесь своих последних пассажиров, и устало плелись на запасной путь, в отстой, чтобы, переждав часа два-три пуститься в обратный путь…
Среди немногочисленных пассажиров на платформу неуверенно ступил представительный грузный старик с внушительной колодкой орденских планок на пиджаке. В глаза, прежде всего, бросалась эта колодка, ведь в 2001 году в живых оставалось совсем немного истинных участников второй мировой войны, а столько наград можно заслужить только на ней. «Параметры» колодки были следующие: четыре на шесть, то есть соответствовали двадцати четырём наградам. Причём те, кто понимали толк в этих разноцветных полосках, без труда определили бы, что три первых места занимали планки цветов ордена Славы… То есть, старик являлся полным кавалером этого солдатского ордена, что приравнивалось к званию Героя Советского Союза.
Опираясь на палку, старик сошёл с платформы, предварительно пропустив спешащих, суетящихся более молодых пассажиров. По всему чувствовалось, что сюда он попал впервые. Сначала старик направился в двухэтажное здание, где размещалась диспетчерская и станционная администрация. Оттуда вышел довольно быстро, чем-то явно недовольный и пошёл в посёлок, раскинувшийся сразу за станцией.
В конце лета, после необычной для центра России почти двухмесячной жары установились прохладные пасмурные дни. Посёлок под стать погоде смотрелся серым, хмурым. Его жители вступили в двадцать первый век не зная, что такое горячая вода в кране, тёплый туалет, здесь жили даже в построенных полвека назад сталинских бараках, некое подобие асфальта имелось только на центральной улице, вблизи здания поселковой администрации.
Старик останавливал встречных, о чём-то спрашивал… Видимо, никто не мог ответить на его вопросы, все, к кому он обращался, глядели на него недоумённо, отрицательно качали головами. Наконец, примерно после десятка неудач, он адресовал свой вопрос женщине лет пятидесяти. Та, подумав, куда-то повела его. Они свернула в проулок с разбитой колёсным трактором грунтовкой, и женщина указала на небольшой дом с палисадником, огороженный некогда ажурным, под «волну», а теперь накренившимся забором из высокого штакетника. Дом оказался под стать забору – он осел на один бок, но, тем не менее, смотрелся ещё достаточно крепким.
– Вот, заходите… Хозяина зовут Захар Фёдорович. Он здесь самый старый и всю жизнь на железной дороге проработал, старше его не найдёте, – сказала женщина.
– Спасибо вам… А собаки нет? – боязливо осведомился орденоносец.
– Да что вы… Заходите не бойтесь, – женщина скосила глаза на «колодку» ветерана. Она, по всему, удивлялась, как может человек, удостоенный стольких наград бояться какой-то собаки.
Старик осторожно вошёл. Во дворе чисто, от калитки к дому вела выложенная плитками дорожка. Он долго напрягая слабые глаза искал кнопку звонка на двери, но так и не нашёл. Постучал… потом сильнее. В доме возникло какое-то движение.
– Кто там, – послышался старческий женский голос.
