Елена Вернер - Купальская ночь

Они уже успели познакомиться, Катя и Костина мать. Любовь Мироновна была невысокой, крепкой женщиной, смотревшей мягко и кротко. Одетая в юбку и простенькую белую блузочку, она с неуверенностью обеими руками прижимала к груди потертую тряпичную сумку.

– Сказали, что выпустят завтра.

– Как завтра? А сейчас что? А Степа? – Катя ничего не понимала. Любовь Мироновна понуро вздохнула:

– Говорит, с бумагами только завтра разберутся. Это же все оформлять…

– А ты что? – Катя в упор смотрела на Степу. Тот забубнил:

– Я все рассказал. Ковров, ну лейтенант этот, сказал, что меня сажать не будет.

– Зато и Костю не выпустит, так, что ли? – рассердилась Катя.

И прежде, чем Степа и Любовь Мироновна успели что-то добавить, Катя уже ворвалась в кабинет лейтенанта:

– Вы что, смеетесь, что ли? Невинный человек будет у вас еще ночь сидеть?!

Лейтенант Ковров, лысеющий и изрядно вспотевший, привстал из-за стола:

– Так, гражданочка, а ну-ка тише. Вы что это себе позволяете? Тут милиция, не базар.

Катино лицо мгновенно приняло смиренное выражение:

– Ну пожалуйста…. Товарищ лейтенант, вы же уже знаете правду, Костя ни в чем не виноват.

– Ну да, это братец его, знаю. Книжек ему захотелось почитать.

– Да ничего ему не захотелось! Это я сказала, что хочу что-нибудь почитать. Я же не думала, что он пойдет библиотеку громить, – призналась Катя. – А Костя книги обратно отнес.

– И малому по морде съездил, – развеселился Ковров.

– Вы, пожалуйста, выпустите его. Если надо какие-то бумаги оформить, мы завтра утром придем сами. Я обещаю, честное слово! Но не надо же ему тут ночевать из-за этого? – настаивала Катя. – Ну или давайте я тоже тут посижу, раз так. Я же виновата, это же мне книжек захотелось!

– Ух, какая бойкая, – усмехнулся лейтенант. Вздохнул, смахнул со лба испарину и, вытирая руку о форменные брюки, покачал головой:

– И смех и грех с вами со всеми.

Катя терпеливо ждала, когда весы склонятся на ее сторону. Наконец, лейтенант сдался. Погрозил почему-то Кате пальцем и выглянул в коридор:

– Вася, приведи мне этого Венедиктова!

Когда дежурный провел мимо Костю, Катя испугалась его недовольного взгляда – неужели не рад ее видеть? Потом лейтенант что-то недолго говорил ему в кабинете за закрытой дверью, и вот он вышел, один, свободный. Быстро обнял Любовь Мироновну, помедлив, хлопнул брата по плечу. И улыбнулся Кате, отдельной, особенной улыбкой.

Вчетвером они вышли из отделения, в ажурную тень каштана.

– Идите домой, я попозже подойду, – велел Костя матери и Степе.

Обернулся к Кате и взял ее за руку:

– Пойдем скорее, не хочу здесь.

Перейдя через проезжую часть, они зашли через кованые ворота в прясленский парк. За деревьями, на просвет виднелось зефирное, розовое с белыми колоннами здание дома культуры и рядом с ним качели и аттракцион-паровозик, от которого доносились резкие вопли детворы. Катя попыталась заговорить, но Костя прижал палец к ее губам:

– Давай помолчим. Немного, хорошо?

Катя едва поспевала за его широким, скорым шагом. Он уверенно вел ее за руку мимо баскетбольной площадки и стадиона с трибунами к пустынной части парка за водонапорной башней. За рекой был виден тот луг, где пару дней назад горели купальские костры. Высоко в небе плавилось солнце, на кирпичной пузатой башне старинный флюгер, с латинскими литерами и длинной стрелкой, был спокоен и недвижим. И даже кузнечики замолкли. Сухо и знойно пахло полынью и разнотравьем.

Голоса купающихся доносились откуда-то издалека, но видно не было никого.

Под раскидистой плакучей ивой, ветви которой спускались чуть не до земли, образуя зеленый шатер, Катя не выдержала:

– Куда мы идем?

– Сюда.

Он остановился и резко развернул ее к себе:

– Я думал об этом все время, каждую минуту.

Он взял ее лицо в ладони. Его глаза, раскосые и светлые, стремительно приблизились, и она знала, что будет дальше, но не успела ни обрадоваться, ни испугаться.

И он ее целовал. Нежно, изучающее. Неторопливо. Сначала в губы, потом в синеватые веки, и снова в губы, уже настойчивее. А она отвечала, неумело, и с каждым прикосновением все мягче и податливее.

А потом пошел дождь. Кате так показалось. Большие теплые капли пролились на макушку, на лоб и шею, скатываясь за шиворот.

– Что это такое? – со смехом распахнула она глаза, только чтобы убедиться, что сквозь густую крону небо даже не просматривается, вокруг все такой же погожий день, а влага капает лишь с ветвей.

– Ивы плачут. Ты думала, их плакучими только за вид такой назвали? – И Костя, снова притянув ее к себе так, словно хотел впечататься в нее, поцеловал все еще красноватый носик. А про себя улыбнулся с облегчением, что облезть этому милому носику доведется под его неутомимым вниманием.

Глава 5. Осложнения

Покупатели объявились в субботу ближе к обеду: полковник в отставке, с шарообразным, будто накладным животом, нависающим над ремнем, и его супруга с начесом пергидрольных волос и щедро сдобренной лаком челкой. Ее высокий и куда более командный, чем у мужа, голос сразу заполонил собой все пространство пустого дома.

– А, вы тут прибрали! – с порога заметила она. – Надеюсь, не цену набиваете?

– Люсь… – одернул ее полковник, явно смутившись.

– А что? Я просто хочу сразу прояснить ситуацию. Чтоб потом не было…

– Я тут живу уже несколько дней. А в помойке жить не приучена, – отозвалась Катерина с прохладцей.

– И правильно, – мгновенно сбавила на полтона полковничиха. – Что за дом без порядка?

И она стала расхаживать по комнатам. Зашла и в ту, запертую. Когда она бесцеремонно распахнула дверь, Катерина, сама от себя не ожидая, на миг зажмурилась. Но комната оказалась такой же равнодушной и ничего не помнящей, как и остальные.

Гости все расхаживали по дому, громко переговариваясь (впрочем, говорила только женщина, а муж поддакивал), заглядывая во все углы, ковыряя пальцем штукатурку и решая, что они переделают в первую очередь, а что оставят «на потом».

– Ну, окна переставим. Эту перегородку надо сломать, конечно. Пол…

– Пол хороший, – Катерина решила вступиться. – Нигде не скрипнет.

– Не люблю такой пол, – скривилась дама. – Нет, конечно, снимать его не надо, но вот линолеумом перестелить не мешало бы. Или ковролинчиком. Так-то оно лучше будет. Да?

Полковник пожал плечами, и Катерина по его лицу догадалась, что он не согласен. Она тоже была не согласна, но это не имела никакого значения: когда она продаст дом, он исчезнет из ее жизни.

– А газ, газ-то тут есть?

– Только по улице, – вклинилась Ольга. – Но провести не проблема.

– Все всегда упирается в деньги, – хмыкнула полковая дама. – А так-то проблем вообще нет.

Она продолжила вслух планировать, что они сделают тут, и там, и вон там, и подвела, наконец, итог:

– Да, хатка, конечно, убитая.

Потом они, заглянув в чулан, о котором Катерина и вовсе не вспомнила за все эти дни, вышли во двор. Полковничиха встала как вкопанная перед погребом. Его Катерина помнила всю свою жизнь, и только сейчас подумала, что, пожалуй, этот погреб даже старше дома, построенного дедом. Потому что верхняя его часть, вход и полукруглый короб, постепенно враставший в землю, были сложены из старого кирпича с витиеватой буквой «Т», клеймом цигельни, до революции принадлежавшей местным купцам Тереховым. Из такого же кирпича был отстроен старый корпус фабрики. И Катерина вдруг подумала, что погреб просится на картину, до того он колоритен. Она уже знала, что внутри нет ничего, кроме стекла разбитых банок – все закрутки и соления, консервированные мамой в то лето, растащил кто ни попадя.

– Это что за бункер?

– Погреб.

– Ясно. Снесем, посеем газон, – распорядилась дама. – Только разровнять надо. Бульдозериста-то тут найти можно, нет?

– Можно, можно, – закивала головой Оля.

В голове у Катерины звонко хлопнуло – такой звук иногда издает раскаленная печь, когда от жара лопается кирпич:

– Можно. Но вам это не понадобится.

– Почему это? – вытаращила глаза женщина.

– Я не продам этот дом. Вам.

После этой фразы, да еще с последним уточнением, полковник с женой недоуменно переглянулись. Оля тоже выглядела озадаченной. И только Катя испытала облегчение, и даже улыбнулась.

– Что-то я не поняла, – набычилась дама. – Шуткуете?

Катерина покачала головой.

– Это что, издеваетесь так над нами, что ли? – тут же взвилась она. – Это у вас шутки?

– Никакие не шутки. Вам я дом не продам. Передумала, все. Так что давайте-ка отсюда…

Она сделала небрежное движение кистями рук, тыльной стороной наверх, как гонят курей, и разве только «кшш» не сказала. Тут уже и полковник покрылся краснотой:

– А ну! Ты мне… не это самое! Мы тебе тут кто!

Катерина развела руками, давая понять, что – именно, никто.