Елена Вернер - Купальская ночь
В шесть часов – конец рабочего дня у всех, и у Кости, вероятно, – она принялась бестолково перетряхивать шкаф и сумку с вещами, стараясь выискать что-то особенное. Но, боясь показаться смешной, не решилась надеть платье. И по этой же причине сначала накрасила глаза, а потом умылась. Внутри у нее все бродило от нетерпения и волнения, в животе урчало и сводило, даже поужинать толком не получилось. Хорошо еще, что Алена засиделась у Ольги и не видела Катиных сборов.
В семь она занервничала, не в силах больше сидеть в доме, вышла во двор и устроилась на крыльце. На коленях у нее покоилась книга, одна из старых, давно прочитанных, и строки сливались в бессмысленную череду черненьких крошек. Она ждала, вся напряженно превратившись в слух. Сколько вокруг звуков! Шелест шин по асфальту, щебет птиц, гогот гусей, веселый залихватский матерок пастуха, погнавшего обратно стадо, и треск кустов за забором, в которых запуталась чья-то бестолковая корова. Катя уговаривала себя: вот, наверное, Костя вернулся домой, переодевается, ужинает, или вот уже идет по Береговой, и через минуту появится здесь. Ну, или через пять минут. В крайнем случае, через двадцать, надо только потерпеть.
Но проходили и эти двадцать минут, а Костя все не появлялся.
Когда калитка скрипнула, Катя оказалась на ногах быстрее, чем успела осознать это.
– Катюх! Что ждешь, меня, что ль? – Настена поглядела на нее с любопытством.
– А, это ты… Да мама к тете Оле ушла, и я…
– Ясно. Айда гулять?
Катя беспокойно соображала. Согласиться – и проворонить Костю, а ведь они договаривались. Отказаться – а вдруг он вовсе не придет? Но этого не может быть.
– Нет, Настен, сегодня не получится, я маме должна помочь.
– Да ла-адно, – тянула Сойкина, пытливо вглядываясь в лицо подруги.
– Нет, сегодня никак, – твердо решила Катя.
– Как знаешь, я предлагала! – и Настена вышла за ворота. Ржавые петли натужно и безнадежно заскрипели.
В полдесятого вернулась Алена. Если и заметила, что с дочерью что-то не так, то виду не подала. Позвала ужинать, но Катя отказалась. Она продолжала сидеть на крыльце и старалась читать. Но буквы как-то странно расплывались, дрожали и не желали складываться в слова.
Наконец, завечерело, над ухом назойливо заныли комары. На крыльцо вышла Алена:
– Катюш, хватит глаза портить.
– Да-да, сейчас, – отозвалась она. Дождалась, пока мать вернется в комнату, и глубоко вздохнула, пытаясь успокоить подкатывающий к горлу всхлип. Захлопнула книгу и прислушалась, в последний раз, с сумасшедшей надеждой…
Но нет, никто не подошел, не заглянул, не запыхался.
Катя зашла в дом и опустила за собой большую кованую гильотину щеколды.
– Смотри, Витя Дубко с пасеки меду принес. Сядь, поешь.
– Не хочу.
– Да что ты со своим «не хочу»?
Алена поставила перед ней тарелку спелой малины, и полила ее из банки медом, диковинным, тягучим и совершенно прозрачным, как жидкое стекло. Катя, повинуясь, сунула в рот несколько ягод, и от их приторной сладости ей вдруг стало и горько, и безразлично. Как робот, она сидела и ела эту малину, уставившись в одну точку.
– Как твои плечи?
– А? Плечи? А что… А, плечи… – с трудом поняла она вопрос. – Более-менее.
– Сметаной мазать надо?
– Зачем переводить на меня продукт? – невесело улыбнулась девушка. – И так переживу. Что там тетя Оля?
Ответа матери она не слушала, спросила для того, чтобы закрыть чем-то тишину. И в какой-то момент осознала, что сидит и просто смотрит на Алену. Изучающе, как будто только что познакомилась с нею. И видит перед собой поразительную женщину, с большими зеленоватыми глазами, прямой спиной и длинной шеей балерины, маленькими деятельными ручками и надменным подбородком. У Кати защемило сердце: вот в чем причина того, что он не пришел. Вчера он наконец-то разглядел ее такой, какая она есть, без ореола Алениного сарафана, глупую, красную как рак девчонку-сорванца, нисколько не похожую на свою красивую мать. Купальская ночь навеяла морок, но следующий день разбил его так же легко. И вот исход.
– Мам… – перебила она на полуслове. – Как так получилось, что ты не вышла замуж? Я имею в виду, второй раз. Не может быть, чтобы тебе не предлагали!
Между бровями у Алены пролегла тоненькая складка.
– Я там была, мне там не понравилось, – пошутила Алена, разглядывая Катю с беспокойством. – Что у тебя случилось?
Катя покачала головой. Мать протянула через стол руку и накрыла ею Катину безжизненную ладошку, сжала пальцы.
– Зачем мне было выходить замуж? У меня есть ты. Зачем нам еще кто-то, разве тебе плохо со мной?
– Нет…
– Если бы я встретила достойного мужчину, который бы стал тебе хорошим отцом, я бы даже не раздумывала, конечно…
– Да причем здесь я? – Катя наморщила лоб. – Ты, ты сама… А любовь? Как насчет женского счастья? Звучит глупо это «женское счастье», но его пока никто не отменял.
Алена поджала губы и опустила глаза.
– Я счастлива. Кто сказал, что для этого нужен мужчина… И вообще мне бы не хотелось говорить на эту тему, – забормотала она.
– Ты никогда со мной не говорила на эту тему. В том-то и дело, – безжалостно заключила Катя и порывисто встала:
– Я спать. Спокойной ночи.
Заперев за собой дверь, она все-таки расплакалась.
Назавтра Катя поднялась ни свет ни заря. Вечернее обещание себе вычеркнуть из памяти Костю Венедиктова она нарушила сразу же – первая мысль была о нем. Обманщик и предатель. Она осудила его, приговорила и тут же оправдала: вероятно, были какие-то важные дела у него вечером. Может, кто-то заболел, или надо было срочно куда-то ехать. Хотя, в любом случае, находил же он время, чтобы забежать к Жене Астапенко утром! Катя выскочила на крыльцо, с надеждой глядя на ворота. Черная курица растопыренной лапой разгребала там сухую листву и недовольно кудахтала.
Не появился он и днем, в то время, когда обычно на работе у всех обед. А Катя так устала вариться в своих переживаниях, что была рада-радешенька, когда Алена послала ее отнести Лиде Нелидовой ихтиоловую мазь.
Тетя Лида в палисаднике полола траву, подоткнув подол. Платье в мелкий цветочек поразительно ей не шло и делало похожей на старуху, темный платок на голове лишь довершал картину. Катя протянула ей мазь и передала привет от мамы, и в ответ выслушала благодарности вперемежку с оханьем и жалобами на недомогания. Она переминалась с ноги на ногу, надеясь выкроить момент и быстренько распрощаться.
– О, – вдруг сощурилась тетя Лида, встав в полный рост и зорко глядя на противоположную сторону улицы.
– Люба, здравствуй! – проорала она женщине, шедшей там. Женщина дернулась, неуверенно посмотрела на нее, кивнула, но не остановилась. Нелидова шумно вздохнула и оперлась на оградку палисадника:
– Пошла… В милицию, видать, сынка вызволять. Вот так, рОстишь их, рОстишь, а они потом хулиганют. Ох-хохох…
– Теть Лид, я пойду, надо…
– Да ступай уже, давай, – разрешила она. – Стой-ка. Катерин, я ж помню, ты на Купалу с Любиными сынками общалась.
– С какими? – не поняла Катя.
Нелидова нетерпеливо махнула в сторону прошедшей женщины:
– Да с какими, с Венедиктовыми, Костей и Степкой. Ты уж смотри, втянут во что-нибудь… С такими водиться…
Катя замерла, еще не вполне сообразив, о чем толкует Нелидова. А та продолжала:
– Вот черт же их дернул стекла бить в школе! Что это, кому это надо было? Ничё не знаю. Хулиганье, одно слово. Да и ладно бы Степка, тот, я понимаю, так себе парень, прямо скажу. Ну а вот чтоб Костя… От этого никак не ожидала. Вроде такой приличный, вежливый всегда, не то что…
– Теть Лида, подождите, вы о чем?
– А, так ты не знаешь, что ли? Я ж говорю, стекла побил, Костя этот, Венедиктов, Любин сын. Библиотека у нас в школе на первом этаже, так он стекла разбил и туда залез. Вчера, вечером, часов в семь. Так и поймали, в библиотеке. Юморист, нет бы в директора кабинет, или в учительскую, а то – библиотека! Шо оно ему там понадобилось… Хорошо хоть, ничего не пропало, так бы за воровство упекли. А так поймали, на пять суток посадили, за хулиганство… И тоже сказать… Нет бы вовремя удрать, как все нормальные. Так нет, еще и попался. Бестолковый!
– Какая-то глупость… – нахмурилась Катя. – Он не полез бы…
– Ой, Катюш, чужая душа потемки. Такие-то самые опасные. Если по парню сразу скажешь, бандюган он или кто еще – это полбеды. А вот такие тихонькие да вежливые, им потом что в голову придет, и все, пиши пропало. И ведь, главное, почти отличником в школе был. Костя с моим Сашкой в одном классе учились. Классная мне, бывало, на собрании, говорит: «ваш Саша опять лоботрясничает, лучше бы с Кости Венедиктова пример брал – такой толковый парень». А теперь вон, Саша мой в Курске, а Венедиктов их ненаглядный – в ментовке.
Лида почти торжествующе качнула головой и перевела дух.
Катя попрощалась и чуть не бегом припустила к Сойкиной. Та должна была знать все подробности.
