Анна Эккель - Иллюзия (сборник)
Вспомнилось, как их, совсем еще детей, приехавших в сказочный город Москву и устроившихся «по лимиту» на тяжелую работу, согнали, как скот или рабов, к дверям комнаты, которую в импровизированном порядке превратили в смотровой кабинет, затащив туда гинекологическое кресло. И стали вызывать в комнатушку по несколько человек. Все терялись от неизвестности и страха.
Девчонки, в основном, были из деревень. В своей короткой жизни не знали об этой непростой медицинской процедуре – гинекологическом осмотре. Все выходившие плакали. О, сколько стыда и унижения они пережили! Тем более, что при осмотре присутствовала не только акушерка, а еще начальница отдела кадров и заведующая производством. В личных делах отмечали, является ли «кандидатка» девочкой или уже успела познать сладость «запретного плода». А самое главное в этом противозаконном мероприятии – было выловить, возможно, уже беременных малолеток, которые сбежали от стыда из родного дома в большой и незнакомый город с надеждой затеряться в нем и как-то решить свою проблему. Но таких «преступниц» не оказалось. Акушерка быстро и грубо, сознавая незаконность происходящего и получив приличную сумму за свою работу, орудовала всего двумя наборами инструментов. Благо, что среди девочек не оказалось больных, что исключило массовое заражение. А если вспомнить все, что было за время «крепостного права», мало не покажется. Многие не выдерживали, ломались и исчезали в никуда.
Она сидела и думала, что делать. Как ни старалась, ничего на ум не приходило. В мозгу билась только одна мысль – «больше не выдержу». Вспомнила про изуродованный сапог, как олицетворение всей своей тяжелой ситуации, непрошенно подкатил ком к горлу, и она начала беззвучно плакать, содрогаясь всем телом.
Прошло время, на улице совсем стемнело. Вдруг она почувствовала, что какая-то теплая волна накрыла ее, девушка успокоилась, в душе родился маленький лучик надежды. Встала, пошла умылась. Надо отдохнуть. Просто был очень тяжелый день. Порой она так уставала, что были моменты, когда ей казалось – сейчас остановится сердце. Но ночь зализывала раны. Надежда и молодость давали силы на новый день.
Сидя на кровати и устремив взгляд на темное окно, вдруг боковым зрением заметила, что ровную полоску света из кухни пересекла тень. Нет, это не могло показаться. Точно. Внутри похолодело. Замерла, не в силах пошевелиться то ли от страха, то ли боясь спугнуть кого-то.
Прошло несколько мгновений, и она почувствовала, как со спины, по шее, медленно и нежно ползут две лапки навстречу друг другу. Они были маленькие и пушистые, словно кошачьи, но покрупнее. Ее кто-то обнимал. Самое странное, она не испугалась.
Наклонила голову и увидела маленькие ручки, густо покрытые серой шелковой шерсткой. Было тепло и приятно. Необыкновенное спокойствие разлилось в ее душе. Она вспомнила бабушкины рассказы про домовых. Набралась храбрости и тихо прошептала:
– К добру или худу?
Что-то защекотало около уха.
– К ДОБРУ!
БЕСЕДА
Полнолуние чревато:
«Кузи» всякие приходят,
Даже ночи маловато,
Сказки, духи колобродят,
Сны пугая, глаз таращат,
Тянут за душу беседой,
То котейку вдруг притащат,
То сосватают соседа…
Анна Дудка
Полнолуние. Волнами накатывает беспричинное беспокойство. То дрема забирает в свой плен, то снова очертания комнаты проясняются. Балансируешь между двумя мирами. Никак не уснуть. Горит старый, еще с детства любимый ночник. Не могу изменить детской привычке – спать со светом. Раньше просто боялась, детская душа более тонко чувствует порождения параллельных миров, или смутные, еще не совсем занесенные песком забвения воспоминания прожитых жизней. Где истина, кто знает?
Мое «ночное светило» просто чудо. От нагрева воздуха внутри него поворачивается цветная пленка, и стены плавно меняют свой цвет от нежно-розового до голубого и медленно перетекают в салатовый. Это придает всему какую-то театральность или даже сказочность.
Вдруг резкий стук, словно что-то упало на пол. Я открыла глаза. Дрема улетучилась мгновенно. Напротив кровати, на письменном столе сидел «он». Сидел на самом краю, привалившись спиной к принтеру, свесив свои маленькие ножки и мерно покачивая ими внимательно смотрел на меня. Мне были видны то грязные пятки, то нестриженые ногти. Ручки сложил на груди, а маленькие пальчики сплел в замочек.
– Ну, што смотришь, – спросил он, – видишь, уронил нечаянно.
И показал взглядом на пол: там лежал блокнот. После паузы.
– Ну, што молчишь-то, али не узнаешь?
– Не может быть, – выдавила я из себя. – Как ты тут оказался?
– Как, как? Да вот так, за тобой все и мотаюсь.
– Обалдеть!
– Ага…
– Не помню, ты – Кузя или Нафаня?
– Обижаешь. Я-то помню, как тебя зовут – Нюрка! А ты меня забыла. Да, сколько времени-то утекло. Сколько пережито. Один Склиф чего стоил! Ну, ладно, как сейчас у вас говорят, «хватит о грустном, давай о печальном», – и он хихикнул.
– А ты зачем нарисовался-то? Опять что-то случится? – настороженно спросила я.
– Да нет. Просто соскучился и поболтать захотелось, – отведя взгляд, сказал он.
– Не верю!
– Не-е, правда. Скучно у нас как-то. Знаешь, давай кого-нибудь заведем, што ли…
– В смысле?
Немного поерзав, сказал:
– Ну, например, тебя замуж выдадим. Тогда у нас муж будет.
– Ты что, перегрелся, что ли? Какой муж?!
– А шо. Ты девка ладная и не бесприданница. Правда, засиделась чуток, так оно ж и к лучшему – формы попышнее, не то, что нынешние вешалки. – И, продолжая фантазировать, Кузя сказал: – Будешь дама замужняя, важная. Возьмем вдовца богатого, вот тады все твои желания заветные исполнятся…
– Нет у меня желаний. Забыла уже, что это такое, – зло ответила я, понимая глупость сказанного, – не ему же врать-то, всю насквозь видит.
– Оюшки, кака ты ску-ушная! Ну, что, придумать ничего не можешь, што ли? Ну, поднатужься чуток.
Я чувствовала, что он клонит к чему-то своему.
– Не пудри мозги, чего хочешь? – спросила я.
– Нет, ничего, вот тебе честное домовое. Просто за компанию.
– Говори.
– Ну, ежели не хош замуж, – он внимательно посмотрел на меня, – тада давай скотинку заведем, – выпалил он на одном дыхании и замер в ожидании моей реакции.
– Поняла. Кошку тебе надо. Так?
– Ну. А ты против? – заискивающе спросил он.
– Да нет, я не против, но на кого я вас одних оставлять буду? Ведь изведусь вся.
– А муж-то зачем, он и поможет, – он хотел и меня не обидеть, и свое получить. Все заранее обдумал.
– Нет, ты уж определись как-нибудь. Или мне муж или тебе кошка. Двоих не потяну, – искренне сказала я.
Он притих и, ковыряя в носу, начал думать.
– Больно уж выбор тяжелый, – лукаво ответил Кузя, – давай попробуем – двоих возьмем. А я тебе помогать буду, – заискивающе сказал он.
Ой, чует мое сердечко, все неспроста: или мне скоро замуж выходить, или Кузе кошку приводить.
Перед серьезным выбором стою!
ИСЦЕЛЕНИЕ
В комнате было темно и тихо. Спать уже не хотелось, но и вставать тоже. Последнее время вообще ничего не хотелось. После несколько лет стараний из мозга исчез плакат, похожий на майский, кумачовый с крупными белыми буквами, которые звучали как приговор. Написано на нем всего одно слово из четырех букв – «НАДО!». Теперь ничего не надо. Она сама решает: вставать – не вставать, есть – не есть, идти – не идти. Почти нирвана, если бы не это ровно-поганое настроение, словно на скрипке выводят одну и ту же бесконечно звучащую ноту. В «инете» Татьяна прочитала, что такое состояние называется депрессия и, как правило, она неизлечима.
Раздвинув плотные шторы, обнаружила, что за окном декорация из фильма ужасов о ближайшем будущем нашей многострадальной планеты. На улице был день цвета «бегущей мыши». Робкое солнце еле обозначилось мутным пятном через толстый пласт смога от горящих торфяников. У самого окна на бывшем газоне были припаркованы машины, около одной суетились Николай и Ольга.
– Наверное, НАДО куда-то ехать. Бедные, – подумала Татьяна, грустно смотря на них через мутное стекло давно не мытого окна. А что мыть-то, все равно через неделю покроется жирным слоем выхлопных газов, да и солнца все равно нет, на что смотреть? Соседи, вероятно, увидали ее силуэт в окне, помахали рукой и, перебросившись между собой несколькими фразами, что-то решили. Спустя несколько минут прозвучал звонок в дверь. Татьяна открыла.
– Давай, собирайся, поедешь с нами. Возьми полотенце. На сборы три минуты, – Николай, бывший офицер, умел отдавать приказы.
– Что?
– Время пошло… – Николай оперся на открытую дверь, что означало – отказ не принимается.
Татьяна не поняла, почему, но бросилась собирать вещи. Влетев в комнату, схватила первое попавшееся полотенце и сумку «Скорой помощи». Она всегда стояла наготове: каждый выход из дома сопровождался «панической атакой», а в ней было все, чем можно было погасить приступ без посторонней помощи, вплоть до тонометра. Наличие сумки уже вселяло какую-то уверенность в действиях.
