Сергей Трищенко - ЯТ
Я задумался до такой степени, что поскользнулся и чуть не упал.
Было – поскользнулся. Было – не упал. Всё было. И падал даже. А сейчас – нет.
Хорошо, что Том успел подхватить меня под руку.
– Вы знаете, на чём поскользнулись? – взглянув под ноги, спросил Гид.
Я взглянул вслед за ним. Бр-р! Что-то вроде красно-коричневого слизняка. Беспанцирного моллюска. Бесхребетного.
Догадка мелькнула у меня в голове, но её желательно было уточнить – утончить и заточить, – и я спросил:
– На чём?
– Это же подлость! Кто-то специально бросил её на вашем пути. Кто-то хочет вывести вас из строя, устранить от поисков… Кто бы это мог быть?
– Не предполагаю, – покачал я головой, – меня тут почти никто и не знает. Даже почти без «почти». Разве что я сам… Может её просто так кто-то бросил – выбросил? Не для меня?
– Хорошую подлость просто так не выбрасывают, – со значением заметил Гид.
– Подлость – и хорошая! – возмутился Том.
– Вы никогда не страдали раздвоением личности? – заинтересованно спросил Гид, вернувшись к предыдущей линии разговора.
– Нет. До такой степени – нет.
– Жаль, – разочарованно произнёс Гид. – Я знаю некоторых людей, которые составили себе состояние, продавая собственные раздвоенные личности и раздваиваясь вновь и вновь.
– Что же остаётся от человека, если он продаст собственную личность? – спросил Том.
– Но это ведь раздвоенные личности! – как о чём-то самом собой разумеющемся, сказал Гид. – Одну он продаёт, вторая остаётся.
– И раздваивается дальше, – медленно произнёс Том, что-то понимая. Но что? – И тогда получается одна четвёртая человека, одна восьмая, одна шестнадцатая…
– Не надо так пессимистически, – поморщился Гид, – а то получается как на комсомольском собрании. Диалектически надо подходить, диалектически: оставшаяся непроданная личность развивается и растёт. Но если у кого не растёт и не развивается, то, разумеется, сокращается – прогрессивно.
– Тогда уж регрессивно, – возразил я.
– Да, – согласился Гид и продолжил. – Эта личность растёт, достигает определённой величины – и раздваивается вновь. Обычный ритмический процесс. Колебательный.
– Вроде как поросята на откорме, – кивнул Том. Такие ассоциации у него возникли от рассказа Гида. Гид даже облизнулся, глядя на них.
– Не продешевите, – посоветовал он. – За такие ассоциации на Ярмарке можно хорошо взять.
– Да лишь бы не дали, – отмахнулся Том, но ассоциации припрятал. Мало ли…
Вижу, Том начинает осваиваться на Ярмарке: без особой надобности не бросает на ветер ни слов, ни мыслей, ни ощущений – словом, ничего из того, что имеет здесь хоть какую-то цену.
Пока Том прятал ассоциации – а на ходу это неудобно, – мы остановились, и вокруг нас сразу зароилось несколько бродячих торговцев. Будто пчёлы возле улья, но с обратной целью: выманить у нас пару ятиков. Хотя от своего товара избавиться…
– Измена не нужна? – спросил первый подошедший. В руках он держал что-то чёрное, длинное, извивающееся…
Мы шарахнулись в сторону.
– Нет, нет, что вы… – забрмотал Том, наклонив голову и продолжая прятать ассоциации, – мы не можем…
– Зря, – протянул торговец, – а есть очень прнемилые экземпляры.
– Премилые или пренемилые? – встрял я в разговор, – уточните, будьте добры… Но продавец не услышал. А Гид услышал. И уточнил:
– И те и другие, а вдобавок и приемлемо милые.
– Маленькие, весёлые… – продолжал продавец.
– Измены весёлыми не бывают, – сторонясь, проговорил Том.
– Смотря с какой стороны посмотреть, – пожал плечами разносчик. – Тогда смешные…
– Смешные? Измены?! – Том был изумлён. – Зачем они нам?
Продавец загадочно усмехнулся:
– Не хотите покупать для себя, купите для кого-нибудь. Иначе кто-нибудь купит для вас.
– Ну, я думаю, если я не куплю ни для кого, меньше шансов, что кто-нибудь купит для меня, – пояснил Том.
– Как сказать, – протянул торговец, – как сказать…
– Нет уж, спасибо, – решительно отказался Том, – как-то не хочется иметь с ними дела…
– Не хотите – как хотите, – протянул торговец, но от нас отвязался, пробормотав напоследок в сторону: «Какой я вам уж?», а затем добавил, сощурившись:
– Лучше бы купили. Я и так сказал слишком много.
Мы с Томом поспешили в другую сторону, сделав вид, что последних слов не услышали. Меня поражала способность здешних обитателей цепляться не к последнему слову, как обычно, а к какому-нибудь серединному. У меня всё время возникали параллели с объёмной речью, где слова и предложения выстраиваются не одно за другим, а ещё уходят куда-то в сторону: вправо, влево, вверх, вниз, а то и вообще вбок, наискосок. Таким образом получается «объёмное» предложение, продраться сквозь которое обычному человеку или совсем нельзя, или очень сложно.
Размышляя, я продолжал следить за окружающим и шёл туда, где видел поменьше уличных торговцев – они казались мне не вполне серьёзными, – а побольше солидных, степенных… сидящих в лавках настоящих купцов – там, где начинались новые ярмарочные ряды и продолжалась Ярмарка.
Глава 13. Лесть в честь
Продавали лесть. Так и значилось на высоком фронтоне навеса над торговым рядом: «ЛЕСТЬ» – точь-в-точь как раньше, в воспоминаниях моего детства, я видел на фронтонах павильонов колхозных ярмарок: «Сало», «Мёд» и тому подобное. Так и тут написали: «ЛЕСТЬ».
Лесть имела вид материи. Лежала в рулонах, штуках, отрезах – и грубая, как дерюга, и почти невесомая, прозрачная.
Невысокая полненькая покупательница, завернувшись в лёгкий голубой шёлк, робко спрашивала мужа:
– Как, идёт?
– Дорогая, ты очаровательно бесподобна! – отвечал тот. – Она чудесно переливается и гармонизирует с твоей причёской…
– Да она греет… – прошептала женщина, прикрывая глаза.
– Мальвина, что ли? – не понял Том. – Девочка с голубыми волосами… но выросшая…
Но муж на Буратино похож не был, хотя нос у него был достаточно длинный. И на Пьеро он не смахивал, хотя пудру с себя смахивал.
Долго мы задерживаться не стали: для чего нам лесть? Куда бы мы её пристроили? Мы поспешили дальше.
И чуть не налетели на торговца с горячим противнем, усаженным довольно аппетитиными, исходящими жиром кулинарными изделиями, похожими на… А вот на что они были похожи – догадайтесь сами, я и так уже всё сказал.
– Что это? – ткнул пальцем Том.
– Кукиши с маслом, – хмуро отвечал торговец. – не продаётся, несу на заказ.
– А фиг с маком у вас нет?
– Вы что, наркоман? – вопросом встретил его вопрос торговец. Раздался звон: вопросы стлкнулись крючками, выбив букву «о», которая покатилась, подпрыгивая, по мостовоой, где и задержалась поодаль.
– Интересно, какие они на вкус, – протянул Том, провожая взглядом уходящего торговца.
– Ты что? – всполошился я. – Забыл, где находишься? Не помнишь, что это такое? Их иногдаже предлагают даром.
– Но ведь их никто никогдаже не пробовал! – упорствовал Том.
Я задумался. Действительно, никто и никогда. Интересно узнать, какие они. С маслом всё-таки… С каким: сливочным или подсолнечным? А если с машинным? Возможность ощутить во рту какую-нибудь откровенную гадость удержала меня.
– Вот что, – сказал я Тому. – Пойдём-ка поищем ещё что-нибудь вроде настоящего ресторана. Мы явно проголодались.
– Что вообще люди подразумевают под этим? – рассуждал Том. – Кукиш с маслом тебе, а не… Может, паллиатив, разумная альтернатива, желание подсластить пилюлю? Кстати… такие подсластительные пилюли тоже должны где-нибудь продаваться. Впрочем, это параллельная мысль, не обращай внимания.
– Тогда ты обрати, – указал я Тому на небольшой павильончик, стоящий немного на отшибе, в отдалении от основных торговых рядов.
На павильончике большими рублеными буквами читалось: «Перекусочная».
– Может, перекусим чего-нибудь? – предложил Том.
– Давай зайдём, – согласился я.
И мы зашли. Но опять ошиблись.
На стойке – типа стойки бара – лежали мотки проволоки: гладкой, профилированной и колючей, стальная арматура; клещи, кусачки и гидравлические домкраты, выскалившие стальные зубья. Или высталившие скальные зубья. Или вызубившие стакальные…
– Хотите что-нибудь перекусить? – проинтересовался хозяин заведения. – У нас отчётливо широкий выбор на любой узкий вкус…
– Да, хотели бы, но не в этом смысле, – пробормотал Том и повернулся к Гиду:
– Мне кажется, подобное не совсем по вашей части.
– Возможно, расширение возможностей… поиски рынков сбыта, из параллельных реальностей, иных виртуальностей… Впрочем, я не знаю, – честно сознался Гид. – Скорее всего, обостряется опережающее отражение каких-то более глобальных процессов, о которых я вам говорил. Если сначала на Ярмарке продавалось исключительно Тщеславие, то теперь…
Едва мы вышли из перекусочной, к нам не медленно, а быстро подошёл маленький чёрненький франтик в усиках начала двадцатого – конца девятнадцатого века. И где он смог такие достать? Или же как хорошо они сохранились… с тех пор.
