Лана Аллина - Вихреворот сновидений
Стыдно, очень стыдно. Странное ощущение: сочетание легкости – и грязи. Хотелось как можно скорее принять душ. Нет, сейчас она не будет об этом думать.
В голову полезли будничные мысли. Ну зачем она отказалась от кубика Рубика, когда Майка предлагала взять и на ее долю: хоть Катьку порадовала бы. Ведь многие дети старшей группы в садике у дочки приносят с собой эту красивую яркую головоломку. И где только родители достают их? Неизвестно. В магазинах их «нет не бывает» – по крайней мере, так отвечают продавщицы. Но тем не менее, они есть у многих детей, а кто-то из ребятишек приносит в детский сад и новомодные электронные игрушки: какие-то яркие разноцветные шарики или занятные ромбики – словом, что-то там на экране прыгает, летает, скачет… Знакомства у родителей в Детском Мире, что ли? Из-за кордона привозят? Или выстаивают безумные очереди. Да она сама совсем недавно видела длиннющий, на несколько часов почти безнадежного стояния, хвост в Детском Мире на Ленинском проспекте, даже встала, постояла немного – и ушла. Некогда ей стоять, да и все равно не достанется: в любой момент может выйти продавщица и заорать противным визгливым голосом: «Все! Товар заканчивается. Кто последний?! Последни-ий?! Мужчина-а, эй, вы там, да, вы, вы, что ли, последний? Скажите там, чтоб больше не занимали! Все! Расходитесь, товарищи!» И если б такое только с игрушками было! Самые необходимые вещи – все приходилось доставать.
Подходя к дому, Вера привычно посмотрела, горит ли свет в их окнах. Без пяти двенадцать. Прямо как Золушка спешит с бала.
Оба окна были темны. Что же, Валерка спит или ушел куда-нибудь?
Валерки дома не было. На столе лежала записка, в которой он сообщал, что не дозвонился ей на работу и уехал к Пашке Михайлову: у него собралась картежная компания, и скорее всего, он вернется с последним поездом метро или на поливальной машине, а не получится, засидятся – так уже приедет с утра пораньше.
Ну что ж. Всё к лучшему – как заказывали. Сейчас ей трудно было бы смотреть в глаза Валерке. Вера сладко зевнула, погасила свет, удобно подмяла подушку – щека устроилась мягко, уютно… Как же всё-таки приятно заснуть после трудного дня, сумасшедшего вечера – и предыдущей бессонной ночи!
Глава 10
Cнов очарованья аромат
Вера сладко зевнула, погасила свет, подмяла поуютнее подушку – щека устроилась… Как мягко! Как приятно…
Уснуть.
Она устала. Хорошо б уснуть… вновь в омут сновидения упасть.
А на пороге сна пришло воспоминанье.
Нет, только не сегодня! Вот напасть…
Что это было? Когда это было?
Небо нахмурилось дождём ненастья.
И моросило. Он в глаза её глядел…
Вот дождь пошёл. Грибной!
Одни они остались в мире. Непереносимое счастье…
В глазах отражался дождь, и сверкающие дождинки-слезинки капали с ресниц…
Потом…
В жизнь ворвалось нечто враждебное.
Чужое.
…Вот Верочка откидывает одеяло мягкое, садится… Толчок, отрыв – и ощущенье странное: она парит…
А в теле легкость, невесомость. Быть может, это сон ей снится?
И непривычно, но… она под самым потолком летит… как птица!
Да спит она! В квадрате черного окна, как в зеркало, глядит луна… Вираж, другой – как жаль, так комната мала! И тесно… ой! Сейчас она о потолок ударится – она спала?!
По волшебству – или во сне?.. Вот стены раздвигаются… Так медленно… Как странно! Стены расступились – и пропали, ушли.
Тогда впервые к ней явилась Natalie…
Заря… Вот крадучись, искрясь сверкающим извивом, луч солнечный, шалун, заполз – разрезал темноту. И солнца первые лучи прогнали мрак ночи. А яркий свет рекой оранжевою, золотым приливом мир заливал вокруг. И небо ночь взрывало! Горело небо, жгло, пожаром сотен солнц пылало.
Стояла ночь – и утро враз настало!
Цветёт-поёт, клубится-золотится лето зноем.
Прелестная зеленая лужайка пред ней раскинулась, дыша покоем. И пруд в тиши имения, вон там, вдали. И травка, как зеленым шелком гладью рисунок вышит.
И – Natalie…
Портниха Татушка оборочки да ленточки на платьице её всё пришивала: то матушкою велено, хотя оборок мало… Молочно-белое то платьице – а кружево, как молочко топлёное. И бантики зеленые на пояске да на груди – ах, что за прелесть, и оборочки зеленые.
И тонкий, гибкий её стан, будто часы песочные, корсетом перетянут… А нянюшка Платоновна намедни сказывала: я чай, ты милушка-да-лапушка ужотко так ладнéнька-да-милéнька – хороша!
Нет, няня не обманет!
Она теперь и шляпку наденет не спеша – вся лентами расшитая, да, с томиком стихов, – в беседку, от солнышка сердитого… А там, в увитой диким виноградом да плющом ротонде, ей томик полистать, жужжанью заблудившейся пчелы внимать.
А бабочки-то – диво! Новую б какую в коллекцию ее, не больно-то богатую, поймать…
Так крылышки лимонные дрожат, трепещут… А в зеркало ей поглядеться еще? Одна беда: ведь в зале зеркало-то замутнено, будто покрыто паутиной. Точно лик божий на иконе той, в церкви сельской, ее любимой.
Пятном размытым личико её глядит. И отчего maman повесить новое не повелит?
Заплесневела муть зерцала.
…Вот Natalie чрез двери отворённые выходит, от солнца ярко-рыжего зажмуривается.
Как припекает солнышко, как жарко, знойно стало!
Сочно зеленая лужайка, дом ярко-белый с бельведером да колоннами. Звон-перезвон часов напольных с лужайки можно услыхать. Бой их малиновый. И как поют они приятно, приглушённо. Удары гулкие, мотив старинный.
Тише!
– Бб-бимм-м!!! Бб-бомм-м!!!.. Бб-бимм-м!!! Бб-бомм-м!!!..
Да сколько же теперь пробьёт?
За ближним лесом колокол церквушки вдруг заблудился – нет! Заливисто поёт.
Бб-бимм-м!!! Бб-бомм-м!!!.. Бб-бимм-м!!! Бб-бомм-м!!!..
И колокольный звон доносится со всех сторон.
Да где ж альбом с гербарием? За старым фикусом забылся он опять?.. Бог с ним совсем – родимой нянюшке Платоновне его велеть потребно поискать. Она найдет, небось…
Ротонда живописная. Место её любимое в имении. Вид романический на пруд, осокой да кувшинками зарос… Она в ротонде стихи читает, по обыкновению. И подступает к ней меланхолическое настроение.
Хотя какой с барышни глупой спрос?
В стихах она не больно понимает, однако же горда: ведь он, корнет, свои мечты поэтом стать ей поверяет.
Как высоко-то солнышко уж поднялось, слепит – аж больно глазонькам, устали. А солнце-то горячее и рыжее – вмиг волосы её от солнца золотые стали.
– Глаза-то у тебя – два озерка, в них небо синее высокое глядит, – то нянюшка родимая disait[59], лаская Natalie.
Как жарко… знойно… Гравий да песочек под шагами легкими хрустят, шуршат… Прохлада, тишина. Точно в их поместье одна она.
А платьице-то стелется, колышется, полощется – шурк-шурк… Так нежно. Natalie неслышные шаги… В беседку она теперь спешит. И платьице ее касается дорожки краешком небрежно…
Ротонда – прелесть! А вот альбом, намедни на скамейке позабыт, да и ее работа – гладью синей пруд на пяльцах почти уж вышит. Закончить надо.
Вид романический… Очей ее отрада.
А маменька-то шибко на садовника Данилу осерчала. Как можно! Das ist schreklich, das ist nicht gut[60]!
Две ивы над водой склонились – что за прелесть! Две подруженьки давно её здесь ждут. Вишь, косы длинны распустили, точно волосы в воде полощут они сначала, а после об женихах шуршат да шепчут в горести-печали.
Негодницы! Уж так пригожи – диво! А пруд глубок. Вода черна. Лишь лист упавший, стрекозы полет…
Кругом все сонно… Вот пчела, в беседку залетев, жужжит… Но вот застыл денёк июльский, спит. Так тихо… Знойно… Птички петь уж утомились. Лишь по утрам их гомон, щебет из окошка спальни доносились.
Жара упала на именье. И всё застыло зноем. В душе у Natalie смятенье: «Ах, я его не стою…»
– Oh, Natalie, please, tell me, where are you? What are you doing now?[61]
Ах, это гувернантка – вредная miss Ellen! Нет от нее нигде покою! Спокойно посидеть не даст, на солнышке понежиться да насладиться тишиною.
– You must study now, did you forget, my dear?[62]
И что же, аль в беседке затаиться? О нет, противной miss ответствовать она не станет. Нельзя ей уходить, в дом торопиться! Вдруг он теперь сюда заглянет… Но отчего же не было его вчера, дня третьего? Не мог ее забыть, о нет! Однако неужели и сегодня не придет корнет? Нет, верно, уж на бале он будет: как не быть ему?
Уж вечереет. Того гляди, съезжаться гости вот-вот начнут.
Так скоро день пройдёт. Она еще маленько подождет. В ротонде, где часто видятся они, где навевают думы сон…
Да где же он?
Взирает из беседки Natalie: ma tante с maman… А вот и гостьи.
Они гуляют на лужайке под зонтиками. Беседуют, оживлены. О чем же? Верно, о спектакле, об актерах театра в именьи Михайлы Иваныча, соседа их.
