Захар Прилепин - Грех (сборник)
– Надо что-то? – спросил я негромко.
Нина отрицательно качнула головой, жмуря глаза.
Я вышел на улицу, оставив дверь в подъезд открытой, закурил там.
Подумав, вернулся на лестницу, подобрал два бычка, бросил их в ночь.
Это ж наша красавица, дочь Нины, начала покуривать, я ж знаю.
Подъезжающую скорую было слышно издалека.
Лёжа на кровати, закинув руки за голову, я продумывал разные варианты. Например, можно случайно столкнуться в подъезде и спросить, работает ли телефон.
Как её зовут, кстати… У кого б поинтересоваться.
Можно случайно столкнуться с Юрием в подъезде и спросить:
– Не знаете, как зовут дочь Нины? Я хочу случайно столкнуться с ней в подъезде и спросить, работает ли у неё телефон.
…Нет, сложно.
Столкнуться всё-таки с ней и спросить: не хочешь ли ты поиграть в бадминтон? Помню, вы с мамой увлекались этой игрой…
Нина уже неделю как лежала в больнице. Дочери её будто и дома не было – только однажды я слышал, как она сняла крышку пианино, взяла единственную жалостливую ноту и тут же закрыла инструмент.
«Тоскует по матери», – решил я. Самочувствие Нины меня тоже печалило, что, признаюсь, мешало с должным вдохновением подойти к вопросу о бадминтоне.
От вялых размышлений меня отвлекли голоса студентов.
Старший опять грубил.
– Давай деньги сюда, я тебе сказал, – наседал тот, который чёрт, на своего соседа.
– У меня мало уже осталось, – почти хныкал в ответ тот, что бедолага.
– Чего ты не понял? Деньги сюда!
– Это же наш общак, ты что… – плаксиво отвечал бедолага, всё ещё не сдаваясь.
Раздался звук удара и высокий мужской вскрик.
– Вот сука, – сказал я вслух, впрыгнул в тапки, натянул майку и решительно вышел в подъезд.
Сначала примерился пальцем к звонку на двери студентов, но, подумав, что звонок не столь грозно прозвучит, как хотелось бы, занёс кулак для того, чтоб грохнуть по войлочной обивке… и вдруг остановил себя.
Студенты продолжали разговаривать.
– Тебя прёт, что ли, от этой дряни? – спрашивал чёрт с недоумением и брезгливостью.
– Я только один раз попробовал, – отвечал ему бедолага, хныча.
– Какой «один раз»! Я твои шприцы каждый день нахожу!
– Мне пацаны дали попробовать. Иногда можно по приколу… – мямлил своё долговязый.
Я так и залип со своим кулаком.
– Ты, гнида, весь наш общак спустил на свою отраву, – всерьёз печалился чёрт.
– Ничего я не спустил…
– Где деньги тогда?
– У меня мало осталось…
– Дурак ты, дурак.
Медленно опустив руку, я пошёл на улицу.
«…Вот к чему могут привести непродуманные поступки, вспыльчивый друг мой…» – сказал сам себе.
Природа была сумрачна. Лужа рябила, дерево вздыхало, котёнок тосковал наедине с пустой консервной банкой.
К подъезду, шурша шинами, подъехала скорая.
«Ой, Нину привезли, – подумал я почему-то. – Ну и хорошо. А то доча её, поди, и не была у матери ни разу».
Но за спиной моей раскрылась парадная дверь, и неожиданно почти выбежал Юрий, весь на нервах.
– Сейчас, милая, сейчас, – он помог незнакомой мне женщине вылезти из машины.
Не поздоровавшись со мной, они зашли в дом.
«…А ведь это его жена… – понял я. – Где ж её держат всё время?..»Как проник в Нинин дом этот парень, я не слышал. Они разбудили меня ночью.
– Да! – вскрикивала девушка, словно только что разрешила удивительную задачу, и, помолчав секунду, отрывисто произносила: – Вот! – и потом ещё более радостно: – Да!
Неизвестный предмет ритмично постукивал в мою стену, прямо в висок. Я прислонился головой к стене и некоторое время лежал так, задумавшись. Висок холодило. В голове отдавалось.
Потом, спустя десять минут, раздался, звучащий в октаву, смех мальчика и девушки и следом, отдельно – резкий пацанский говорок, произносящий что-то неразборчивое и быстрое.
– Золотая моя голова, – сказала девушка отчётливо, – опёнок ты мой зимний…
Ей ответили, но опять неразборчиво.
Мне показалось, что голос принадлежал одному из обладателей ледяных ладоней, вечно торчавших в подъезде.
«Боже ты мой, – вскочил я, чтобы через секунду таращить глаза в окно на кухне. – И это он… он!.. со своими сырыми руками!.. Что же ты делаешь, Боже мой!..»
Вскоре всё стихло, я даже задремал, но тут где-то за стеной вновь загрохотало и заверещало, словно небольшая отара овец ринулась из комнаты в ванную или наоборот.
Я подумал было на влюблённых, нагоняющих друг друга меж тюков, швейных машин, залежей халатов и разнокалиберных тапок, но нет, это в другой стороне кто-то бесновался.
– Открой, гнида! – кричал старший студент, чёрт.
Бедолага что-то блеял в ответ.
– Ты ж сдохнешь! Ты сдохнешь! Ты же сдохнешь скоро!
Чёрт начал бить, похоже, ногой, судя по звуку, в дверь туалетной комнаты.
Включилась колонка, загрохотала вода. Видимо, обдолбанный бедолага решил залечь в ванной и раствориться в кипятке.
Я некоторое время прислушивался к происходившему в студенческой квартирке.
Ещё раз сходил на кухню, покурил, пожевал хлебную корочку. Замочил тлевший бычок водой из-под крана. Нарисовал на стекле рожицу, женский силуэт, неизвестный иероглиф, скрипичный ключ…
Привыкаешь ко всему, особенно когда хочешь спать. Я давно уже не перезаряжал свои батарейки, поэтому плюнул на всё и решительно упал на кровать вниз лицом.
Одновременно со мной что-то рухнуло у соседей.
– А, гнида! – воинственно завопил чёрт. – Отмокаешь, челюскинец!
…Он всё-таки выбил дверь, догадался я…
Где-то хлынул на пол обильный кипяток. Я представил, как чёрт вместе со скрепами вырвал ванную и, широко размахнувшись, выплеснул из неё в подъезд обваренного бедолагу: как мышь из таза с грязной половой водой…
Тут в четвёртой квартире истошно завопила и куда-то побежала, ударяясь о все шкафы и стены, женщина.
У жены преподавателя Юрия начался очередной психический припадок.
…Ночью мне снились попеременно то камнепад, то кораблекрушение, а ещё Нинина дочка, которая при помощи своего хладнорукого одноклассника всё разрешала и разрешала новые занимательные задачи, восклицая «Да!.. Вот!.. Нет-нет! Да!..»
Нина вернулась только в ноябре, я по ней даже заскучал.
Она кивнула мне совсем неприветливо, но я не обиделся.
Конечно, кто-то должен был проследить за её доченькой. Но ведь не я же. Я бы тоже… проследил бы…
Спал я теперь только днём, потому что привык ночью смотреть телевизор – хоть как-то покрывавший происходившее за моими стенами.
Но в этот раз меня разбудили уже в полдень.
– Чтоб больше ноги его здесь не было! – неистово закричала Нина, хотя до сих пор я никогда не слышал, чтоб она так повышала голос.
Прошла ещё беззвучная минута, и Нина возопила ещё громче:
– Что?! Что? Ты? Сказала?
Либо дочка вообще отказывалась повторять произнесённое, либо это, напротив, заняло слишком много времени…
В следующий раз я услышал Нину часа через три.
– Никаких мне!.. – вскрикивала она. – Даже не думай!.. Вы сами дети!.. Да! Да, я тебе говорю! Пойдёшь и сделаешь!..
Не умея снести всего этого, я поспешно оделся и отправился гулять.
Уже в подъезде услышал, что студенты, оказывается, тоже сидят дома, прогуливая занятия.
Чёрт пытал всё ещё недобитого бедолагу:
– Нет, ты мне скажешь, где ты это прячешь! Дебил дебилом, обкуренный придурок, а прячет так, что не разыщешь! Быстро сказал: где?!
Некоторое время, словно в ступоре, я прислушивался к их разговору.
Вдруг бедолага заплакал, а потом зарыдал, всхлипывая и непрестанно сморкаясь.
– Ладно, ну всё… – в мгновение затишья вдруг раздался голос чёрта. – Чаю… хочешь?.. Будешь чай, эй?.. Бедолага ты, бедолага.
Навстречу мне поднимался Юрий, я поздоровался с ним, он что-то буркнул в ответ и разминулся со мной так, чтоб не прикоснуться ко мне и рукавом.
В сердцах я плюнул на пол.
– Мерзость… – шептал Юрий, открывая свой замок и обращаясь, казалось, и ко мне, и к студентам, один из которых плакал, а второй утешал, и вообще к миру. – Как отвратительно!.. Мерзость и безумие… Просто отвратительно.В тот день с самого утра сыпал, лип и намерзал к грязи снег, и по этому снегу я пошёл в сторону больших улиц и разноцветных фонарей.
Приходилось держаться дальше от дороги – грязь из-под колёс летела во все стороны.
На единственной в нашей округе пешеходной улице гам авто стих, и на душе стало спокойнее.
Здесь водились разномастные молодые люди, никак и никогда не мешавшие друг другу. Кажется, кто-то из них был эмо, а кто-то гот или, быть может, панк. Я никогда ничего не понимал в этом, но при случае всегда вставал неподалёку и всматривался в них, покуривая.
Сегодня они мёрзли и сбивались друг к другу поближе, притоптывая в своих ботинках на толстых подошвах и потряхивая головами с диковинными причёсками.
В ушах, в подбородках, в бровях и в носах их блестели индевеющие серьги и шурупы.
