Валерий Залотуха - Отец мой шахтер (сборник)

Неподвижно и молча сидел Печенкин рядом с Гелей, и рука его лежала на ее колене. Геля молчала. Глаза ее были закрыты.

– Это твоя лучшая песня, – убежденно проговорил Печенкин.

Она открыла глаза, иронично улыбнулась:

– Ты говоришь так после каждой моей новой песни.

Владимир Иванович не услышал.

– Гель, скажи, а почему ты не в рифму сочиняешь? – заинтересованно спросил он.

Геля наморщила лоб:

– Потому что в рифму пишут все.

Печенкин кивнул, поняв.

Геля улыбнулась и, ласково посмотрев на него, спросила:

– Ты лучше скажи: как Илья?

Владимир Иванович оторвал от ее колена руку и показал свой большой палец.

– Я рада. Я очень рада, – сказала она.

– Латынь выучил, – похвастался Печенкин.

– Я рада. Я очень рада, – повторила она.

Он вернул руку на место, и они снова замолчали.

– Гель, а маленький человек – это образ или конкретно? – поинтересовался Печенкин.

– Образ… Или конкретно, – погрустнев вдруг, повторила Геля и хотела подняться, но Печенкин не позволил ей это сделать – может быть, неожиданно и для самого себя опрокинул женщину на тахту.

Она беззвучно, но отчаянно сопротивлялась; Владимир Иванович вдруг вскрикнул, вскочил на ноги, стал трясти рукой и, морщась от боли, дуть на укушенный палец. Это, кстати, был тот самый палец, который он только что показывал.

– Бешеная, – прошипел Печенкин.

– Чикатило! – парировала Геля и резко поднялась. Застегивая ковбойку на груди, стала что-то искать в стенном шкафу.

– А если б я закричал? Охрана за дверью! – продолжал возмущаться Владимир Иванович.

– Тогда б меня застрелили, – пожала плечами Геля, подходя к нему с бинтом в руке.

– Бешеная, – повторил он, наблюдая, как она забинтовывает его палец, и успокаиваясь.

– Сделай укол, – примиряюще пошутила Геля и прибавила почти ласково: – Чикатило…

– Просто я соскучился, – объяснил Печенкин.

– Приезжай чаще, – предложила она.

– Приезжай чаще?! – взорвался вдруг он. – Еду к тебе и не знаю, дома ты или нет. Позвонить даже не могу! Говорю – возьми мобилку!

С насмешливым чувством превосходства в глазах Геля помотала головой, отказываясь. Печенкина это еще больше разозлило, он вырвал руку, размотал бинт, бросил его на пол и закричал:

– Живешь в хрущевке!.. На работу каждый день!.. На троллейбусе!.. Сорок лоботрясов!.. За три копейки!..

– Что ж, не всем учиться в Швейцарии, кому-то приходится в Придонске! – язвительно парировала Геля.

– Нормальные люди так не живут! – выкрикнул Печенкин.

– Нормальные люди только так и живут! – прокричала в ответ она.

– По-твоему, нормальные – бедные?

– А по-твоему – богатые?

– Конечно богатые! Нормальные – богатые!

– Нормальные – интеллигентные!

Печенкин саркастически захохотал:

– Интеллигентные? Что за звери такие? Все говорят, никто не видел.

– Ну почему не видел? – не согласилась Геля. – Видел. Видели. Я видела.

– Это какие такие – интеллигентные? Которые сами ни черта не делают и другим делать не дают? Тот, кто пашет как трактор, вкалывает по шестнадцать часов, тот, значит, бандит и вор! А тот, кто… Ко мне эти интеллигентные каждый день приходят: «Дайте, Владимир Иванович, дайте!» Только одному дашь, другие интеллигентные бегут: «Вы ему неправильно дали. Он плохой, мы хорошие, нам дайте». Я говорю: «Давайте я у него заберу и вам отдам?» – «Давайте!» Интеллигентные… – Печенкин презрительно скривился: – Правильно Ленин говорил: «Не интеллигенция у нас, а говно!»

Геля не выдержала, топнула вдруг ногой и закричала:

– Печенкин, выйди из класса!

– Из какого класса? – засмеялся Владимир Иванович. Он уже готов был мириться.

Геля поняла, что оговорилась, но ни шутить, ни мириться она сейчас не желала и, подталкивая Печенкина к двери, неумолимо приговаривала:

– Иди… Иди, Печенкин, иди…

– Ну ладно, Гель, чего ты… – виновато улыбаясь, пятился Печенкин.

– Иди, Володя, прошу тебя… Я прошу тебя! – Геля вытолкнула гостя на лестничную площадку и вдруг шепотом, скороговорно и стыдливо сообщила: – Я беременна.

– Что? – не расслышал он.

– Я беременна! – высоко пискнула Геля и захлопнула перед его носом дверь. Щелкнул замок. До Печенкина дошел наконец смысл ее слов, он растерянно улыбнулся и надавил на дверь сначала рукой, потом плечом.

– Помочь, Владимир Иванович? – услышал он за спиной сочувственный голос рыжего и остановился в задумчивости.

Спустя несколько дней в доме Печенкиных состоялся концерт московского оркестра, руководимого знаменитым дирижером, тем самым, который был изображен на конверте пластинки в доме Гели и по которому Владимир Иванович, входя, постучал пальцем, видимо и имея в виду будущее культурное событие.

Концерты известных исполнителей и музыкальных коллективов проходили в доме Печенкиных регулярно под общим названием «Встречи у камина». Их вдохновителем и организатором была Галина Васильевна, она же приглашала зрителей и слушателей – новых придонцев, руководителей города, а также местных деятелей культуры. Концерты традиционно проходили в каминном зале дома Печенкиных, где для артистов устраивалась сцена, а гости сидели на расставленных полукругом стульях, диванах и в креслах. Перед началом обязательно зажигался большой, отделанный малахитом камин – даже летом.

Печенкины, как всегда, расположились в первом ряду, в центре – Владимир Иванович в огромном кресле и рядом на диване Галина Васильевна и Илья. Третьей на диване поместилась Дашенька Канищева – на этом настояла Галина Васильевна.

Дашенька Канищева смущалась – другие девушки смотрели на нее с завистью. Вообще молодежи на концерте оказалось много, и, что интересно, молодые люди были одеты так же, как и взрослые: юноши – в смокинги с бабочками, девушки – в вечерние платья. Илья на их фоне выглядел странно и даже вызывающе – на нем были красные кроссовки, желтые джинсы и зеленый свитер. К тому же он безостановочно жевал жевательную резинку.

Придонцы сидели прямо и неподвижно и во все глаза смотрели на живого знаменитого дирижера.

Знаменитый дирижер излучал неиссякаемую энергию, щедро одаривая всех белозубой улыбкой и веселым, с лукавинкой, взглядом. Говорил он быстро, как говорят со сцены юмористы-конферансье, которым надо поскорей разогреть публику:

– У Моцарта, – был такой довольно известный композитор, – есть сочинение, в котором на первой странице написано: «Играть быстро», на второй: «Быстро, как только возможно», а на третьей: «Еще быстрее»… – Выдерживая паузу, знаменитый дирижер изобразил на лице предельное удивление. – Как играть, товарищи?! – обратился он к публике.

Придонцы смутились, не зная, как правильно ответить.

– Хорошо, мы не станем сегодня исполнять Моцарта, – успокоил их знаменитый дирижер. – Есть другой, не менее, а может быть, более известный вам композитор… Наш красный Моцарт… Исаак Осипович Дунаевский. Это был святой человек! В приватном письме к своей жене он писал: «Это счастье, что мы живем в одно время с товарищем Сталиным». А нам, чёрт побери, не повезло! – Знаменитый дирижер замер, по-птичьи склонив голову набок и дожидаясь смеха. Придонцы робко засмеялись.

– Итак! Дунаевский! Увертюра к фильму «Пятнадцатилетний капитан»! – воскликнул знаменитый дирижер, повернулся к оркестру и взмахнул позолоченной дирижерской палочкой.

И полилась знакомая с детства, оптимистичная, хотя и тревожащая душу мелодия. Слушатели сразу узнали ее, закивали, заулыбались, благодарно глядя в егозливую спину знаменитого дирижера.

Галина Васильевна окинула покровительственным взглядом увлеченных музыкой гостей и остановилась, скосив глаза, на сыне. Илья по-прежнему жевал… Но вдруг случилось неожиданное: музыканты отложили свои инструменты и продолжили исполнять увертюру при помощи собственных легких, ртов и губ: «Ту-у-ду-у-ду-ду-ду…»

В первый момент слушатели растерялись, оторопели, испугались даже, но скоро сообразили, что это шутка, музыкальная такая шутка, а местные деятели культуры, зная уже, что знаменитый дирижер любит подобные сюрпризы, стали улыбаться. И только когда Владимир Иванович захохотал – весело, свободно и радостно, – все засмеялись.

Одна Галина Васильевна не принимала участия в общем веселье. Что-то ей во всем этом не нравилось, что-то ее тревожило. Галина Васильевна повернула голову и встретилась взглядом с Дашенькой Канищевой. Девушка растерянно улыбалась. Ильи рядом с ней не было.

– А где Илюша? – спросила Галина Васильевна.

– Не знаю, – жалобно отозвалась Дашенька Канищева, которая во всем подражала Галине Васильевне, и ей тоже было не смешно.