Валерий Залотуха - Отец мой шахтер (сборник)

Резко наклонившись, он вырвал из земли здоровенный булыжник, поднял его над головой и закричал так, что на шее вздулись синие, в палец толщиной жилы:

– Это камень! Он мертвый, но я возьму этот камень и положу его в фундамент, а на этом фундаменте построю дом! Самый прекрасный дом! Сегодня мертвое рождает живое!!

Печенкин бросил камень к ногам, и вот тут все наконец зааплодировали…

Мать и сын Печенкины не участвовали в общем празднике поедания ухи с дымком, а удалились ото всех на дощатый настил купальни под свисающие ветви ив. Галина Васильевна стояла на самом краю у воды, Илья за ее спиной полуприсел на деревянное перильце.

– Это мое заветное место, – говорила Галина Васильевна, глядя вдаль. – Сюда я прихожу в минуты радости и печали. Душа моя здесь отдыхает. – Она раскинула руки и заговорила громко и возвышенно, как актриса на сцене: – Отчего люди не летают! Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы? Когда стоишь на горе, так тебя и тянет. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела!

Галина Васильевна засмеялась вдруг, повернула голову и, ласково глядя через плечо на сына, объяснила:

– В юности я мечтала стать актрисой, учила классические монологи, и некоторые так и остались в памяти…

Кажется, Илье это было не очень интересно, он сделал нетерпеливое движение, чтобы что-то сказать, но перильце вдруг треснуло, ломаясь, и он чуть не упал в воду.

– Ах! – воскликнула Галина Васильевна, подскочила к своему ребенку и прижала его к себе.

– Русская работа, – негромко проговорил Илья, выбираясь из материнского объятия.

– Боже, как я испугалась… – прошептала Галина Васильевна.

– Русь-ская рапота, – повторил Илья громко, презрительно и почему-то с сильным эстонским акцентом.

– Боже, как я испугалась! – воскликнула мать, успокоившись, и, взяв сына за плечи, направила его к берегу. – Пойдем отсюда, Илюшенька. Здесь прохладно, ты можешь простудиться.

Мать и сын шли вдоль берега, когда к их ногам подкатился мяч – несколько молодых людей играли неподалеку в волейбол. Отделившись от компании, за мячом бежала красивая юная девушка в купальнике, с длинными, почти до пояса, распущенными волосами. Илья поднял мяч и бросил ей, девушка поймала, улыбнулась и сделала книксен.

– Здравствуйте, Галина Васильевна! – широко улыбаясь, поприветствовала она маму Ильи.

– Здравствуй, Дашенька, – отозвалась Галина Васильевна. – Ты не простудишься? Ветер холодный.

– Что вы, Галина Васильевна, тепло! – не согласилась девушка и, коротко, робко посмотрев на Илью, побежала.

– Тепло, – грустно улыбнувшись, повторила Галина Васильевна, глядя вслед убегающей девушке, и обратилась к сыну: – Это Дашенька Канищева. Правда хорошенькая? Очень порядочная девушка. Ее папа владеет городскими прачечными, химчистками и банями. Как остроумно выразился наш папа: «Самый чистый бизнес». Правда смешно?

– Мама, я хочу в город, – неожиданно громко и требовательно заявил Илья, сказав, похоже, то, что помешало ему сказать сломавшееся перильце купальни.

– В город? – удивилась Галина Васильевна. – В какой город?

– В наш Придонск.

Склонив голову набок, Галина Васильевна улыбнулась:

– Как это хорошо, что ты назвал Придонск нашим… Меня просто выводит из себя, когда я слышу – «эта страна… этот народ…». Это наша страна! Это наш народ!

Француз сидел по-турецки. Безупречный Прибыловский – на корточках. Печенкин по-разински полулежал на большом узорчатом ковре и деревянной ложкой хлебал из глубокой глиняной миски уху. За его спиной неподвижно стоял официант с перекинутой через согнутую в локте руку салфеткой.

– Идеология у меня одна. Работать! Пахать! Вкалывать! Вот и всё… – Печенкин замолчал и задумчиво улыбнулся: – Но вот что интересно… Раньше думалось: будут людям хорошо платить – будут хорошо работать. Ни фига! Тот, кто за копейки раньше вкалывал, тот и за большие деньги сегодня точно так же вкалывает. Ему в принципе все равно. А кто был лентяем, тот лентяем и останется, хоть сколько ему плати. Так вот: любит человек работать – он для меня существует. Не любит – я его в упор не вижу! А все остальное, как говорится, от лукавого. Национальность, вероисповедание и все такое прочее… У меня в совете директоров – чеченец и два еврея…

– Три, – неожиданно уточнил Прибыловский.

– А кто третий? – обратился к нему Печенкин.

– Уралов. У него объявился отец. Живет в Израиле.

– Уралов – еврей? – на мгновение удивился Печенкин, но тут же согласился: – Ну, еврей так еврей. – И, глянув через плечо на официанта, попросил: – Будь другом, налей еще. И сомятинки побольше положи.

Грустно и нежно смотрела Галина Васильевна издали на своего супруга. Размахивая деревянной ложкой, Печенкин философствовал перед внимающим французом. Прибыловский с трудом успевал переводить. Одновременно Галина Васильевна разговаривала с сыном:

– Русские женщины, Илюша, лучшие в мире. Об этом столько сказано, столько написано. У всех великих людей были русские жены. Сальвадор Дали, Пабло Пикассо – этот список можно продолжать бесконечно…

– Мама! – невежливо, даже грубо остановил ее Илья.

– Что? – удивилась Галина Васильевна.

– Я хочу в Придонск.

– А, – улыбнулась мать, вспомнив о просьбе сына. – Мы обязательно туда съездим, и ты не узнаешь свой родной город. Все это сделал наш папа. И возьмем в эту поездку Дашеньку Канищеву. – Она на мгновение задумалась. – А знаешь, почему во всем мире так ценят русскую женщину? Потому что русская женщина жертвенна по своей природе. Она может пожертвовать всем ради того, кого она любит.

Галина Васильевна вновь посмотрела на мужа, потому что до нее долетело громко сказанное им слово – «жизнь».

– Но жизнь есть жизнь, одной работой жив не будешь! – все больше вдохновляясь, определял философию своей деятельности Владимир Иванович. – Я вот, например, уху люблю похлебать с дымком. Раньше выпивал, но уже семь лет как не пью, работать это дело мешает… Когда меня спрашивают, в чем секрет успеха моей компании, я отвечаю: «За нас всем богам молятся!» Мы всем конфессиям помогаем. – Он засмеялся: – Тут, правда, пришли одни денег просить, не разобрались сразу, оказалось – сатанисты! Ну, ребята из охраны накостыляли им, конечно!

Француз торопливо сменил кассету в диктофоне. Печенкин вновь стал серьезным.

– Есть у нас в городе Заводская площадь. Там когда-то, говорят, монастырь был, потом церковь, теперь завод хрустальный мой… Так вот, я строю сейчас на этой площади храм… Во имя Ильи-пророка… Не храм, точнее, часовню… Но какую! Хрустальную! Это седьмое чудо света будет. Или восьмое? – обратился он к секретарю-референту.

– Восьмое, – не задумываясь, подсказал Прибыловский.

– Восьмое. Причем там же, на площади, стоит памятник Ленину. Были разговоры – снести. А как быть с теми, кто в Бога не верит, а в Ленина верит? И я сказал: «Пусть стоит!» Не мы его ставили – не нам его сносить! Снести легче всего, вы попробуйте построить… – Владимир Иванович широко улыбнулся, пожал плечами и подытожил: – Вот и вся идеология…

Удивленно посмотрев на миску с ухой, к которой француз не притронулся, Печенкин поморщился и проговорил укоризненно:

– А вы чего ж это? Или угощением нашим брезгуете? С дымком ведь…

Француз залопотал, оправдываясь, но Владимир Иванович неумолимо замотал головой:

– Нет, брат, так дело не пойдет. Я тебя уважил, и ты тоже меня уважь…

– Да, это наш город, но ты не можешь появиться там без охраны, без Нилыча… – заглядывая сыну в глаза, говорила Галина Васильевна спокойно и назидательно.

– Я не хочу слышать ни о каком Нилыче! – выкрикнул Илья высоким детским голоском.

– Без Нилыча тебя там сразу украдут какие-нибудь чеченцы. – Галина Васильевна была спокойна и тверда.

У Ильи задрожала нижняя губка, и он закусил ее, готовый вот-вот расплакаться.

Мать сочувственно улыбнулась и, положив сыну руки на плечи, предложила:

– Давай я лучше познакомлю тебя с Дашенькой Канищевой?

Внезапно в центре праздника возникло непонятное суматошное движение – там кто-то вдруг закричал, пронзительно и жутковато. Из стоящей в отдалении машины «скорой помощи» выскочили санитары с носилками и как угорелые понеслись к месту неизвестного происшествия.

– Что? Что случилось? – встревоженно спрашивала Галина Васильевна бегущих мимо людей.

– Француз! Журналист французский рыбьей костью подавился! – объяснили ей на бегу.

Вытягивая шею, Галина Васильевна заторопилась за всеми, но тут же остановилась и, обернувшись, удивленно посмотрела на сына. Илья смеялся – весело, заливисто, так, что слезы выступили на глаза.