Полина Дашкова - Соотношение сил
– Нет, я журналист. – Ося улыбнулся. – Мой друг епископ, узнал, что я лечу в Берлин, и попросил передать вам письмо лично в руки. Опасался отправлять по почте.
– Абсолютно правильное решение, – Брахт понизил голос, – вы знаете, тут у нас почту вскрывают, полякам и чехам запрещено переписываться с родственниками, письмо на польском могло привлечь внимание цензуры.
Они свернули с главной аллеи, по тропинке вышли к маленькой поляне, окруженной кленами и липами. Ося взглянул на часы, подумал: «Скоро начнет темнеть. Он должен прочитать при мне».
– Вы все-таки торопитесь, – виновато заметил Брахт.
– Нет, вечер у меня совершенно свободный, просто дурацкая привычка постоянно смотреть на часы.
На краю поляны, между стволами кленов, стояла одинокая скамейка без спинки, такая короткая, что они вдвоем едва на ней поместились. Ося протянул Брахту польский конверт.
– Вот, возьмите. Там фотография мальчика и его рисунок.
Брахт надел очки, осторожно вытащил снимок, шмыгнул носом, пробормотал:
– Похож, одно лицо… Удивительно, еще остались люди…
Ося поглядывал на него искоса и мысленно подгонял: «Ну, давай же быстрее! Темнеет! Потом будешь переживать и умиляться сколько душе угодно!»
Наконец конверт и фотография нырнули в карман Брахта. Он достал платок, вытер глаза, высморкался.
– Господин Бенини, мне бы хотелось… Скажите, я могу как-то отблагодарить вас и вашего друга епископа?
– Да, можете. – Ося протянул ему московский конверт. – Это письмо вам. Пожалуйста, прочитайте сейчас.
– Мне? – Старик так высоко поднял брови, что шляпа поползла к затылку. – От кого?
– Откройте, посмотрите, думаю, вы легко узнаете почерк.
Брахт поправил очки, дрожащими руками вытащил листки.
– Господи! Откуда это у вас?
– Долгая история. Пожалуйста, вы сначала прочитайте. – Ося поднялся. – Я отойду на пару шагов, чтобы вам не мешать.
Он встал спиной к скамейке, прислонился плечом к стволу клена. Сумерки опускались быстро. Заметно похолодало. В кронах уже мелькали первые желтые и красные листья. Где-то совсем близко трещала сорока, по траве стелился легкий туман. Через пять минут раздался изменившийся, глухой голос:
– Пожалуйста, дайте мне сигарету, я забыл свои.
Ося сел рядом на скамейку, закурил вместе с ним. Брахт глубоко затянулся и произнес:
– Главное, жив. – Он снял очки, взглянул на Осю. – Вы там были? Видели Марка? Говорили с ним?
– Нет. Письмо попало ко мне через четвертые или пятые руки.
– Пожалуйста, расскажите все, что знаете.
– Знаю совсем мало. Со здоровьем у него неважно. В тюрьме пытали. Он выдержал, ничего не подписал. Накануне ареста убедил дочь и жену отречься от него, решил, так будет безопасней, и не ошибся.
– Да, я слышал, что там творится. – Старик тяжело вздохнул. – И про аресты, и как заставляют подписывать фальшивые признания. Вот о фальшивых отречениях слышу впервые. Женя живет с ним. Слава богу, он там не один. А скажите, есть надежда, что ему позволят вернуться в Москву из ссылки?
Ося усмехнулся.
– Господин Брахт, я никак не связан с теми, кто решает такие вопросы.
– Да, но вы… скажите честно, вы ведь работаете в разведке?
– Не в советской и не в немецкой, – чуть слышно пробормотал Ося, – больше ничего сказать не могу.
– Понимаю. – Старик прикусил губу, помолчал. – Письмо для Агнешки это только повод, верно?
– Не совсем так. Письмо из Польши абсолютно подлинное. Я бы передал вам его в любом случае. – Ося наклонился, поднял с травы кленовый лист, тронутый желтизной. – Господин Брахт, можно теперь я вам задам вопрос?
– Догадываюсь, о чем вы хотите спросить, и сразу отвечу. Нет, я не успел опубликовать.
– Не успели? – Ося пристально взглянул ему в глаза. – То есть вы уже приняли решение?
– Тут решать нечего. После того, что написал Марк, о публикации речи быть не может.
– Спасибо. – Ося обмяк, будто только что пробежал длинную дистанцию со спринтерской скоростью, даже голова слегка закружилась.
– Господин Бенини, неужели вы думали, что я мог принять какое-то другое решение?
– В вашем решении я не сомневался, – выпалил Ося, покрутил черенок кленового листа, и тихо добавил: – Меня беспокоит другое. Простите, я понимаю, вопрос бестактный. Насколько глубоко сын и невестка посвящены в вашу работу?
– Ерунда! – Брахт махнул рукой. – Беспокоиться не о чем. Сын мою работу считает шарлатанством, как, впрочем, большинство его коллег. Невестка часто меня навещает, с ней мы дружим, она помогает мне с вычислениями и в экспериментах.
– Вот, а говорите, не о чем беспокоиться. Она знает, что вы подготовили публикацию?
– Конечно. – Старик кивнул. – Эмма даже взялась перепечатать рукопись, когда они с Германом вернутся из отпуска.
– Когда они вернутся?
– Уедут послезавтра, вернутся через десять дней. – Брахт пожал плечами. – А что?
– Как вы ей объясните, почему вдруг раздумали публиковать? – быстро спросил Ося.
– Раздумал, и все! – Он сердито повысил голос: – Хочу провести еще серию экпериментов. Да какое это имеет значение?
– С ее помощью?
– Нет, я скажу ей, что хочу поработать в одиночестве, – медленно, упрямо произнес Брахт.
– Вы сказали, что она взялась перепечатать рукопись, – напомнил Ося. – Рукопись у нее?
– У меня, – пробормотал старик и вдруг резко вскочил.
В сумерках глаза его блетели, шляпа опять съехала на затылок. Он заговорил тихим ровным голосом:
– Послушайте, господин Бенини, я не понимаю, в чем вы подозреваете мою невестку? Она добрый, порядочный человек, и я не позволю…
Ося тронул его руку:
– Гейзенберг, Ган, Вайцзеккер тоже добрые порядочные люди, я никого ни в чем не подозреваю, я просто знаю, что все они, включая вашего сына и вашу невестку, делают урановую бомбу для Гитлера.
Брахт сморщился, глаза потухли, он отвернулся, минуту смотрел на деревья, потом медленно опустился на скамейку и усталым, безучастным голосом спросил:
– Господин Бенини, объясните, чего вы от меня хотите? Публиковать я не буду. Разве этого мало?
– Господин Брахт, – Ося вздохнул и заговорил как можно мягче, – вы же понимаете, если о возможностях вашего резонатора догадается кто-то из участников уранового проекта, произойдет катастрофа. Может, вам на некоторое время лучше уехать в Швецию или в Швейцарию и забрать с собой ваш резонатор вместе со всеми рукописями и чертежами?
– Что значит – уехать? – Брахт выпрямился и стукнул кулаком по колену. – Я прожил тут всю жизнь, тут мой дом, моя лаборатория!
– Вы известный ученый, лабораторию вам дадут где угодно. В Стокгольмском университете, в Кембридже, в Принстоне. Когда Германия перестанет быть нацистской, вы вернетесь.
– В Принстоне… – Старик зло усмехнулся. – Послушайте, господин Бенини, я должен сразу предупредить. Я, конечно, уважаю Энрике, но не допущу, чтобы мой резонатор попал к нему и помог сделать американскую урановую бомбу. Ее скинут на Берлин. Я в этом участвовать не буду!
«Ну вот, иного я и не ожидал, – вздохнул про себя Ося, – те же слова, привет от Бора и Мейтнер».
– Господин Брахт, – Ося внимательно разглядывал прожилки на кленовом листке, – вы вольны решать, отдать резонатор в руки Ферми или нет. Выбор остается за вами, конечно, если вы уедете. А если нет, выбора не будет. Далем разрешения у вас не спросит. Они просто возьмут ваш резонатор и используют в своих целях. Попробуете возразить – окажетесь в лагере. Поймите, наконец, ваша невестка может в любую минуту догадаться, связать возможности вашего резонатора с проблемой разделения изотопов.
– Чтобы догадаться, надо быть Марком, – выпалил старик и продолжил чуть тише: – Эмма – толковый физик, но без экспериментов с ураном, теорети… – Он вдруг замолчал на полуслове, сгорбился, сжался, будто его ударили.
Шляпа соскользнула на траву, Ося поднял ее, отряхнул и держал в руках. Наконец послышался тихий голос:
– Нет, она никогда на такое не пойдет.
– Не пойдет на что? – осторожно уточнил Ося.
Брахт закрыл лицо ладонями, минуты три сидел неподвижно, потом взял у Оси свою шляпу, надел, поднялся, спокойно произнес:
– Уже совсем темно. Пора домой.
По тропинке шли молча. Ботинки намокли от росы, старик поскользнулся, Ося поддержал его за локоть и спросил:
– Вы напишете ответ Марку?
– Да, конечно. А вы сумеете передать?
– Постараюсь. Когда вам позвонить?
– Завтра утром, в любое время.
Они вышли из парка, Ося протянул руку.
– До свидания, господин Брахт.
– До свидания, господин Бенини. – Старик крепко пожал его кисть и прошептал: – Мне надо подумать.
Глава тридцатая
Илья проснулся от телефонного звонка. За окном едва забрезжил рассвет. Часы показывали без десяти шесть. Он прошлепал босиком в кабинет, взял трубку и услышал голос Проскурова:
– Здоро`во, извини, что разбудил.
