Полина Дашкова - Соотношение сил
– Я тронут. – Он попытался снова обнять ее, но она скинула его руки.
– Хочешь разрушить мою жизнь? Все, времени мало, у меня важная информация. – Она достала из сумочки незапечатанный конверт. – Читай!
– Что это? – Он извлек сложенные листки, исписанные лиловыми чернилами.
– Читай! – повторила она и включила зажигание.
«Порш» свернул на Клингерхофферштрассе и через пять минут остановился неподалеку от входа в Тиргартен. Ося дочитывал последние строки. Габи молча ждала. Он сложил письмо, убрал конверт во внутренний карман пиджака. Они вылезли из машины, зашли в парк.
– Надеюсь, теперь тебе ясно, где Мазур достал уран? – прошептала Габи. – Надеюсь, ты убедился, что Советы бомбу не делают, а доктор Штерн не провокатор НКВД? Зачем ты запихнул письмо в карман? Я должна срочно передать его Брахту!
– Каким образом?
– Один вариант уже сорвался. – Габи вздохнула. – Была вероятность, что он придет на сентябрьскую встречу выпускников Университета Гумбольта. Единственное мероприятие, где он иногда появлялся. Там бы я с ним точно познакомилась. Но он не пришел. Тянуть больше нельзя. Я просто позвоню и договорюсь о встрече.
– И что ты ему скажешь по телефону?
– «Господин Брахт, вам привет от вашего друга Марка», – выпалила Габи, помолчала и продолжила спокойней: – Да, риск серьезный, и не факт, что он вообще согласится встретиться. Но нельзя же просто опустить в почтовый ящик! Мы не получим никакого ответа и останемся в подвешенном состоянии. Не знаю, как твои нервы, а мои этого не выдержат.
Их обогнали трое подростков в форме гитлерюгенд, прямо навстречу шагали два молодых эсэсовца. Ося потянул Габи за руку в глубь парка. Они нашли безлюдное место, сели на скамейку. Ося, не отпуская ее руки, спросил:
– Штерн рассказал тебе, как к нему попало письмо?
– Случайно, через бывших студентов Мазура. – Габи достала из сумочки сигареты. – Ты же понимаешь, он далеко не все мог говорить.
– Понимаю. – Ося сунул в рот сигарету и щелкнул зажигалкой. – Он лично знаком с Мазуром?
– Нет.
– Ну, а кто такой «папа И», которому передали на экспертизу девять граммов, он объяснил?
– Разумеется, он не называл имен. – Габи передернула плчеми, затянулась и выпустила дым. – Допроса я ему не устраивала. Он сказал, что заявку Мазура академики запороли. Никому неохота пробивать изобретение ссыльного, с которого к тому же не сняли обвинений.
– Ладно. – Ося вздохнул. – Какие-нибудь дополнительные подробности от Штерна удалось узнать?
– О Брахте ничего нового. Мазур выглядит плохо, в тюрьме его били. Перед арестом он уговорил жену и дочь отречься от него, благодаря этому их не арестовали. Он выдержал пытки, ничего не подписал. Он твердо убежден в порядочности Брахта, ручается, что ни при каких обстоятельствах…
– Это ясно, – жестко перебил Ося, – иначе не написал бы ему такое письмо.
– Кстати, о письме. – Габи сурово нахмурилась. – Будь любезен, верни мне его.
– М-м. – Ося похлопал себя по карману. – Тебе оно больше не нужно, я сам отдам Брахту.
– С ума сошел?! – Она вскочила. – Ты иностранец, Чиано твой до сих пор под подозрением! Я гражданка рейха и рискую меньше!
– Ты рискуешь чудовищно, гражданка рейха! – Ося потянул ее за руку, усадил на место. – Прекрати свои шашни с Москвой раз и навсегда!
– Я не обязана спрашивать у тебя разрешения, я взрослый человек, и ты мне не муж! – Габи резко выдернула руку.
– Можно подумать, ты спросила разрешения у Максимилиана! – шепотом крикнул Ося. – Объясни, зачем тебе это?
– Развлекаюсь. – Она зло оскалилась. – Ты же знаешь, я авантюристка, без приключений жить не могу.
– Габи, я серьезно спрашиваю.
– Боишься, «Сестра» пронюхает?
– Дело не в «Сестре», пронюхать может гестапо! За работу на англичан отправят в лагерь. Работа на русских – гильотина, и ты это отлично знаешь.
– Англичане твои ни черта не делают, только и способны, что защищать свой драгоценный остров, а на остальное плевать!
– Они единственные воюют. Пожалуйста, говори тише.
Габи склонилась к его уху, зашептала:
– Все зависит от России, настоящая схватка начнется там, и очень скоро. Ко мне информация валом валит, именно по России. Геринг уже создал специальный экономический отдел, они собирают картотеку советских предприятий и полезных ископаемых. Борову не терпится. Военные делегации немцев в СССР – это вылазки наводчиков накануне глобального разбоя. Русские должны знать правду и не питать иллюзий! Чем лучше подготовятся к нападению, тем больше шансов, что покончат с нацизмом.
– И построят коммунизм во всем мире, – зашептал в ответ Ося. – А тебе не приходит в голову, что они сами пускают к себе этих наводчиков и кормят вермахт стратегическим сырьем? Сталин боится Гитлера, до последнего будет его ублажать. Эту стену не прошибить. Ради чего рисковать жизнью?
– Уж точно не ради Сталина!
Ося развернул ее за плечи, посмотрел в глаза:
– Габи, без разговоров, рви все контакты! Работа на русских во время войны – это не просто гильотина, это жуткие пытки. Ведешь себя как идиотка!
– Не буду я с тобой спорить, но и ты со мной не спорь. – Габи взглянула на него исподлобья. – Письмо передам я. Тебе нельзя светиться. Брахт может быть под наблюдением. Его сын и невестка заняты в урановом проекте.
Она протянула руку к его карману. Ося перехватил и сжал ее запястье.
– Ты что?! – Она дернулась, гневно сверкнула глазами. – Отдай конверт!
– Хорошо. Только будь добра, посиди спокойно одну минуту. – Он отпустил ее руку, достал из кармана конверт, но другой, с посланием из Польши.
Габи изумленно разглядывала фотографию и рисунок, попыталась прочитать латинские буквы первых строчек:
– Дзжен добры пани Залесски… – Она уставилась на Осю. – Я не понимаю! Это польский или чешский? Что это вообще такое?
Ося ухмыльнулся.
– Пани Залесски угнали в Германию. Ребенок остался в Польше. Пани работает горничной на частной вилле в пригороде Берлина. Ее хозяин обратился в секретариат Ватикана с просьбой разузнать что-нибудь о судьбе ребенка. Мальчика зовут Анжей, ему четыре года. Симпатичный, только очень серьезный. Конечно, досталось бедняге. Маму свою год почти не видел, живет у чужих людей в деревне. Падре Антонио попросил меня, как приеду в Берлин, передать письмо лично в руки немцу, который отправил запрос. Ну, вот. А теперь отгадай две загадки. Кто там нарисован, собака или овца, и как фамилия немца?
– Собака, – прошептала Габи, сложила письмо, рисунок и фотографию в конверт.
– А по-моему, овца. – Ося убрал конверт в карман. – Знаешь, падре долго извинялся. Дело в том, что твой драгоценный Штерн, блестящий конспиратор, спрятал записку в коробке с конфетами. Падре догадался, что это может привлечь внимание советских таможенников, вытащил из коробки и сунул в папку к своим бумагам. А потом, в самолете, не удержался, прочитал. Имя Вернер Брахт крепко врезалось ему в память. – Ося погладил морщинку между ее бровями. – Не хмурься, я не засвечусь, мое знакомство с Брахтом произойдет самым естественным образом.
Габи помолчала и чуть слышно спросила:
– Когда ты с ним встречаешься?
– Сегодня вечером. – Он взял ее лицо в ладони. – Надеюсь, советский друг Мазур не ошибся в нем и мы не опоздали.
– А если они найдут какой-нибудь другой метод или уже нашли? – Габи все еще хмурилась, но невольно потянулась к его губам.
После долгого поцелуя Ося заправил ей прядь за ухо и прошептал:
– Не знаю. Все может быть.
* * *
Из открытых окон гостиной раздавались аккорды фортепиано. На багровых лепестках роз блестели капли. Лейка стояла у крыльца. Прежде чем войти в дом, Эмма склонилась к розовым кустам, понюхала.
Агнешка играла какую-то незнакомую мелодию. Эмма открыла дверь, в очередной раз заметив, насколько спокойней и уютней стало тут после переезда Хоутерманса. Запах табака выветрился, Вернер в отсутствие дорогого Физзля курил значительно меньше, его сигареты были не такими крепкими и вонючими.
Музыка стихла, полька услышала шаги и вышла в прихожую. В легком светлом платье, с непокрытой белокурой головой, она выглядела слишком красиво для прислуги. Волосы отросли, она зачесала их назад, сколола на затылке. Такая прическа очень ей шла, лицо казалось тоньше, интересней. Исчезла обычная мертвенная бледность.
«Неужели начала пользоваться помадой и румянами? Платье новое, дорогое. Купила на деньги Вернера, – подумала Эмма и тут же одернула себя: – Обращать внимание на косметику и наряд польской горничной? Фу, какая гадость!»
– Добрый вечер, госпожа Брахт. Господин Брахт наверху, в лаборатории.
– Здравствуйте, милая, вы отлично выглядите. – Эмма ласково улыбнулась. – Скажите, что вы сейчас играли? Приятная мелодия, но совершенно незнакомая.
– Полонез Огиньского, «Позегнане очизну».
