Галина Маркус - Сказка со счастливым началом
Соня слушала и понемногу успокаивалась. Во-первых, всё или почти всё из своих новых обязанностей она делала на прежнем месте, хотя, конечно, физического труда здесь было гораздо больше. Возраст у детей тоже оказался привычный – дошкольники от четырех с половиной. И главное, Соня чувствовала, что с Марией Фёдоровной они сработаются. А значит, ни новых унижений, ни косых взглядов не будет.
– Станет тяжко сперва – постараюсь помочь, – обнадёжила воспитательница. – Лишь бы ты не сбежала. Ох, и устала я, даже не представляешь… Второй месяц одна! Няня у меня – Семёновна – ночная, через сутки. Ничего не скажу, порядочная женщина. И убраться поможет, и перемоет, что я недомыла… Хозяйственная. А если покажется тебе сердитой – так ты внимания не обращай, она всегда такая. Одинокая она. Но днём со мной только через раз бывает. Разве её заставишь – она ведь на пенсии, подрабатывает просто. А второй ночной няни нет…
– А как же вы в остальное время?
– Да вот представь себе! Кручусь, верчусь… Всю неделю здесь, даже выходного у меня нет – а что делать, работать некому… Дома меня уже не видят, через день ночевать заявляюсь. Вот сегодня пойду, Семёновна дежурит. А так практически здесь и живу. Внук мне говорит: «Баба, а ты что – на улице спишь? Почему тебя в кроватке нет?» Так что тебя мне само провидение…
– А завтра… Кто завтра ночью? Я только первый день буду, и…
– Раз ты выходишь, мы вот как придумали, – перебила воспитательница. – Будем, значит, за ночную по очереди… Вот, смотри: завтра мы с тобой с утра и до ужина, на ночь остаюсь я. Послезавтра – ты приходишь на целые сутки, с ночёвкой, а я вечером – домой. Зато в понедельник – гуляешь. Семёновна на полный день и ночь согласилась – по твоим выходным. Она теперь сутки через двое сможет дежурить, давно мечтала. Ну а потом снова – ты только в дневную, а я… Всё полегче – хоть два дня дома посплю. И днём не одна в группе, а то сил моих больше нет!
– Получается, вам всё равно каждый день на работу? Как это – без выходных? – Соня всё ещё не верила, что такое возможно.
– Чем ты слушаешь? Говорю же, последние два месяца так и живу. Сменщица уволилась, ну и что делать прикажешь? Детей одних бросать? Ты мне главное скажи – согласна ты на такое расписание?
– Да… и… тогда вот что. Когда я целый день на работе, вы – отдыхайте.
– Ну… не знаю, – Мария Фёдоровна в сомнениях уставилась на неё. – Ты же няня, а я – воспитатель. Семёновна никогда одна днём не остается. Это же только я могу – и обед, и прогулка, и уборка…
– Я тоже могу. Я привыкла без няни, в садике.
– Надо ведь занятия проводить. У нас программа.
– И занятия проведу. Ольга Филипповна возражать не станет.
– Да ты не подумай, я поняла, что ты умная девочка… Только тогда у нас с тобой одинаковая нагрузка получится. Тебе даже труднее – у меня-то днём будет няня, ты или Семёновна. А платить тебе станут гораздо меньше. Вот и начнёшь на меня зуб точить.
– Не начну, – серьёзно ответила Соня. – Но у меня к вам просьба… Понимаете, у меня сын ходит в садик и…
– Знаю, знаю, Филипповна говорила. Ну, хорошо, когда тебе только «в день», отпущу пораньше. А уж когда у тебя полная смена – как-то сама выкручивайся. Ты всё поняла-то? Если что непонятно – так спрашивай лучше сейчас.
– Нет… То есть да, всё понятно, спасибо!
* * *Она вдруг поняла, что не хочет брать с собой Вадика. Разве получится уделять ему здесь внимание – в присутствии тридцати детдомовцев? И ещё – Соня боялась возвращать его в эти стены.
Выручила Анюта. «Ну ты придумала – ребёнка туда таскать! – заявила она. – И в будни, когда тебе в ночь, мы с Костей из садика его заберём. Переночуем у вас, а утром ты нас отпустишь, как раз на работу успею, к половине десятого. Ты только пожрать приготовь».
И Соня сразу почувствовала себя спокойнее.
Первый рабочий день – в субботу – прошёл суетливо. Не успевала Соня убрать посуду, как её уже звали на склад получать канцелярию или забирать одежду из прачечной. А главное – всё это приходилось делать в промежутках между знакомством и общением с детьми. Соня сразу решила, что не станет довольствоваться ролью нянечки, а будет принимать участие в их воспитании, тем более что Мария Фёдоровна её в этом только поощряла.
Самым тяжёлым оказалось то, что дети, едва почувствовав в ней сердечное расположение, принялись платить такой горячей любовью и привязанностью, что сердце надрывалось. К концу смены Соня впала в отчаяние от желания забрать и усыновить каждого малыша. Она понимала, что через какое-то время привыкнет, но пока едва справлялась с эмоциями. Помогал опыт – Соня твёрдо постановила: никаких любимчиков или особых случаев, всем и всего поровну – улыбок, тепла, строгости.
На другой день ей предстояло, выполняя обещанное, остаться с детьми одной на целые сутки. Она твёрдо знала, что справится. Однако заботливая Мария Фёдоровна всё-таки пришла с утра в воскресенье, так и не решившись пока отпустить Соню в свободное плавание. Пользуясь случаем, Соня поподробнее расспросила её о каждом воспитаннике. Настоящих сирот было мало. Нескольких оставили ещё в роддоме, родителей других лишили родительских прав. Два мальчика казались совсем неуправляемыми, выделяясь особым желанием напакостить, сломать, плюнуть исподтишка в более безобидного. По профессиональной привычке Соня сдерживала раздражение, стараясь обойтись без наказаний, отвлечь и заинтересовать нарушителей, хотя по опыту знала – это мало что даст.
Почти то же самое она наблюдала и в элитном детском саду – не так уж это всё и отличалось. Соня понимала: эти дети – в обычной генетической беде, только беда их сильнее, заметней и непоправимей день ото дня. Какими усилиями можно их оттуда вытащить, Соня не знала. Но убеждала себя, что они не меньше, а то и больше, чем остальные, имеют право на её любовь.
Весь день, общаясь с детьми, убираясь в группе, Соне почти удавалось не думать о Мите, о том, где он и чем сейчас занимается. Но стоило ей сделать паузу, в тихий час подойти к окну и уставиться на грязный, подтаявший у дороги снег, или выйти на обшарпанную лестницу, ожидая группу с прогулки, как осознание случившегося вновь лишало всякого желания двигаться, говорить и вообще жить дальше.
В четыре часа Мария Фёдоровна ушла, пожелав ей удачи. Всё было ничего, Соня справилась и с ужином, и с вечерними тихими играми, и даже испытала некое воодушевление от собственных успехов. Но когда, уложив детей спать, осталась совсем одна, наедине со своими мыслями, боль накинулась на неё снова, и не думая отпускать свою жертву.
Стоя у окна, Соня вглядывалась в чёрный квадрат двора, различая вдали белый резной силуэт ворот. Ужасно, но она всё ещё ждала. Все эти дни, начиная с их встречи и разговора в подворотне, Соня ждала Митю, вспоминала его обещание найти её, как-то связаться. Боялась этого, не знала, как им теперь говорить, понимала, что это ни к чему не приведёт, но всякий раз, выходя на улицу, невольно оглядывалась – не стоит ли он за поворотом, не прячется ли возле подъезда? Снова и снова она заставляла себя не искать в тени остановки знакомую фигуру, не вздрагивать при звуке мужского голоса, не доставать каждые три минуты мобильник, проверяя, нет ли на нём неотвеченных вызовов. Однако прошло уже пять дней, а Митя не появлялся, и от этого сердце всё сильнее сдавливало отчаянием. Соня убеждала себя, что у Мити нет никакого шанса уйти незаметно, что он за неё боится. Но тоска была такой, что впору выть… орать, как эти несчастные дети в ясельном корпусе – в пустоту потолка, безнадёжно и безысходно.
Было ещё кое-что, связанное с последним (Соня очень надеялась, что действительно последним) визитом Жени. Нет, про него она старалась не думать, иначе не смогла бы удержаться от гнева и осуждения. Наверное, Жене стоило посочувствовать, но Соня представляла, как он выслушивает о ней гадости от Валентины Юрьевны, предлагает Калюжному подселить к Соне бывшего отчима… а главное – не могла забыть отвратительную сцену, которую Женя устроил в конце. Соня, и правда, купила новый замок, и Костик, намучавшись, всё-таки умудрился врезать его, хотя без зелёнки не обошлось – руки у парня росли не из того места.
Но тревожило её совсем другое. Соня подозревала, что Мите дали прослушать запись разыгранной Женей сцены. Конечно, Соня ничем себя в этом разговоре не запятнала, изобразить согласие ей так и не удалось, но она не прогнала бывшего жениха, и даже пригласила прийти ещё раз. Для Мити этого было достаточно, чтобы счесть её предательницей. А вдруг он не появляется, не подаёт обещанного сигнала только поэтому? Разум подсказывал Соне, что в их нынешнем тупике это ничего не изменит, но одна только мысль, что муж перестанет ей верить, казалась ужасной.
Соня убеждала себя, что Митя ничего не знает. Нет, не в его это характере – отступиться, обидеться. Он сразу же прибежал бы, забыв про все опасения, устроил скандал, но не допустил бы её близости с Женей. Или… не прибежал, побоялся бы? А что, если эта запись ему только на руку – успокоит совесть, позволит быстрее забыть свой недолгий брак?
