Алексей Сухаренко - Блокада. Запах смерти
Неуловимым движением Муха махнул перед его лицом лезвием перочинного ножика, оставив на лице неглубокий порез. Мужчина провел по лицу рукой и, обнаружив кровь, медленно осел на землю, словно пытаясь сберечь силы для выживания.
– Ой, человека убивают! – простуженно просипела перевозчица.
– Чего стоите, фраера? – прикрикнул на ребят Муха, и Валерка со Славкой, словно очнувшись от гипноза, выхватили из-за пазухи мешки, стали собирать в него рассыпанный хлеб.
– Грабят! – закричали женщины.
Перевозчицы, опомнившись, бросились на ребят, пытаясь то ли отобрать хлеб, то ли задержать несовершеннолетних преступников.
– Пошла вон, зараза, порежу! – закричал Валерка, угрожающе запуская руку в карман.
Вторая перевозчица вцепилась в буханку, которую Вячеслав собрался засунуть в мешок. Так они и тянули ее каждый на себя.
– Не надо, сынок, тебя же расстреляют, – хриплым голосом уговаривала она Славку, – перетерпи, не трогай хлебушек.
Буханка разломилась, и женщина со своей половиной потеряла равновесие и рухнула на снег.
– Да на, подавись! – Славка, плохо понимая происходящее, но разозлившись на тетку, которая разорвала хлеб, кинул в нее оставшейся половинкой.
Как-то незаметно к месту событий стали собираться блокадники.
– Граждане, помогите, задержите шпану! – призывали перевозчицы.
– У них ножи, одного уж порезали, – указал кто-то на пострадавшего.
Вячеслав продолжал набивать мешок, но, почувствовав опасность, незаметно огляделся. Народу собралось уже человек пятнадцать. В основном старики, женщины и малолетние дети.
– А, где наша не пропадала… – услышал Петраков-младший голос дяди Коли. А тот прошел сквозь кольцо людей и, подняв с земли буханку, отщипнул от нее, засунул кусок в рот и стал аппетитно жевать.
Толпа моментально впилась взглядами в его жующий рот. По ней прошло волнение.
– Я же не краду! Вот талон оставлю… – Милиционер достал из кошелька заранее вырезанные талоны на хлеб, затем, послюнявив, прилепил их на внешнюю сторону лотка. – За две недели неотоваренные и возьму.
Когда он сунул в свой вещмешок две буханки, его поступок послужил сигналом к действию, и толпа, словно обезумев, стала вырывать из хлебных карточек неиспользованные талоны, наклеивать их на лоток и набирать себе хлеб. Причем явно брали хлеба намного больше, чем оставляли талонов. Перевозчица, все пытавшаяся соединить две половинки буханки в одно целое, не выдержав такого зрелища, стала поочередно вгрызаться в каждую из них, обильно поливая солеными слезами, которые неудержимо катились по ее щекам. Мужчина, попытавшийся остановить Муху, подхваченный общим настроением и чувством смертельного голода, так же не выдержав, вонзил свои зубы в буханку замерзшего хлеба и попытался откусить от нее большой кусок. Замерзшая буханка не поддавалась, и, захлебываясь от слюны, мужчина рванул хлебом словно гвоздодером, оставляя в заиндевевшей буханке свои последние зубы. Начатое подростками дело завершала толпа. Вскоре люди перестали пытаться придать своим поступкам видимость законности, брали хлеб без талонов.
В квартале от сутолоки раздался милицейский свисток, и часть толпы, как стая птиц, бросилась врассыпную. Правда, другую, похоже, ничто на свете, даже авианалет и бомбежка, не заставило бы сейчас уйти с этого места. Она пребывала как бы в другом пространственном измерении, где чувства опасности просто не существовало.
– Уходим! – скомандовал дядя Коля, и его группа прошмыгнула в проходные дворы.
Наконец наступил день, когда взвод Ивана Зарецкого стал готовиться в караул. Взводный, молодой, необстрелянный младший лейтенант, впервые шедший на выполнение боевого задания, был сильно возбужден. После получения от комбата приказа он собрал подчиненный ему личный состав и выступил с пламенной комсомольской речью. Цыган в это время успел перешепнуться с Мазутом, подтвердив, что переход к немцам они осуществят сегодня. Затем командир взвода созвал командиров отделений, среди которых был недавно назначенный на эту должность Мышкин.
– Пять постов по два человека в три смены, – определил младший лейтенант Скворцов порядок несения караульной службы своим сержантам.
– Одна смена отдыхает в караулке, другая бодрствует? – уточнил кто-то.
– Верно, – подтвердил офицер. – Два командира отделений разводящие, один – мой помощник. – Он оглядел всех и остановил взгляд на Сергее Мышкине: – Будешь моим помощником.
Однако назначение на эту должность обязывало весь караул пробыть в караульном помещении, и Мышкин срочно отреагировал:
– Разрешите обратиться!
– Что?
– Прошу назначить меня разводящим, – попросил старший лейтенант.
– Это еще почему? – поморщился недавний десятиклассник, недовольный тем, что его решение не понравилось подчиненному.
– Я разжалован и осужден за дезертирство, хотя на самом деле просто отлучился из роты на свидание с невестой, – начал на ходу придумывать Мышкин, пытаясь исправить ситуацию. – А рота была поднята в атаку и почти вся полегла под немецкими минометами. Меня сочли трусом. Теперь я хочу доказать обратное, поэтому прошу назначить меня разводящим. Отсиживаться в караульном помещении я не хочу.
Младший лейтенант задумался над словами командира отделения. С одной стороны, его подчиненный пытался изменить его решение, что ему очень не нравилось, так как подрывало его авторитет, но с другой стороны, по-человечески Скворцов понимал желание молодого человека отмыться от наложенного клейма.
– Товарищ младший лейтенант, да чего, нехай померзнет, раз ему так треба, – неожиданно подал голос другой сержант, пожилой украинец с уставшим болезненным лицом. – А я вместо него с вами в караулке службу справлю. А то у меня так ноги разболелись последнее время.
– Хорошо, – согласился младший лейтенант, благодарно кивнув украинскому дядьке, который помог ему с честью выйти из неловкой ситуации.
Смена караула на Ладоге должна была произойти после обеда. А пока личный состав получил сухой паек в виде четверти буханки хлеба, консервной банки с перловой кашей в бараньем жире, несколько маленьких кусочков сахара и ста граммов спирта на одного человека. Патрули, находящиеся в карауле, неоднократно участвовали в перестрелках с солдатами противника, которые также выставляли кордоны или пытались захватить пленного. Кроме того, зима была холодной, и в караулах нередки были случаи обморожения, при которых спирт был единственным спасением от инвалидности.
После обеда взвод младшего лейтенанта Скворцова построился на плацу для осмотра перед заступлением в караул. Бойцы, получившие карабины и по два магазина, стали выглядеть намного серьезнее, теперь напоминая своим видом настоящих солдат. Командир батальона, выслушав доклад Скворцова о готовности, прошелся вдоль шеренги бойцов, задержавшись на мгновение перед Мышкиным и пожелав ему взглядом удачи. Затем построившись в две шеренги, взвод начал марш к пункту назначения на Ладожском озере в трех километрах пути. Мазут шагал в паре с Дрыном. И в предвкушении перехода к немцам пребывал в прекрасном настроении. Николка, мало понимавший суть марша, был погружен в воспоминания о Волковой деревне. Он написал письмо отцу Амвросию и с нетерпением ждал вести из дома. Цыган, который шел рядом с ним, думал о предстоящей операции, но помимо воли его мысли постоянно возвращались к Анастасии, оставшейся в холодном и голодном Ленинграде. Про Настю думал и Сергей Мышкин, но постепенно сосредоточился на выполнении оперативного задания, прорабатывая детали перехода. Главной его задачей было свести на дальнем посту участников побега.
Через сорок минут пути показалась большая воинская палатка, которую обычно медики использовали для полевых операционных. Десять человек, в том числе отделение Мышкина, сразу отправились менять посты. Цыгана и Николку Мышкин поставил на ближний пост, назначив Ивана старшим. Зарецкий принял от сдающего пост бойца ракетницу, из которой он должен был выстрелить, подав сигнал при появлении немцев. Чтобы не замерзнуть, они с Николкой стали прохаживаться взад и вперед по утоптанной предыдущим караулом площадке. Начал падать снег.
Все пять постов располагались на расстоянии пятисот метров друг от друга и тем самым составляли линию протяженностью в два с половиной километра, прикрывавшую участок фронта, который должен был удерживать батальон капитана Зверева в случае атаки врага. С флангов соседние подразделения также выставляли караулы, и таким образом создавался длинный, практически на протяжении всей береговой линии озера, предупредительный кордон, не позволяющий противнику совершить внезапный прорыв.
После развода постов Мышкин вернулся в караулку, взял листок бумаги и стал высчитывать, когда пересекутся смены Зарецкого с Николкой и Мазута с Дрыном. Получилось, что через двенадцать часов, в четыре утра. «Время самое подходящее», – обрадовался удаче Мышкин.