Песчаная роза - Анна Берсенева
Но Ира, живая, страстная, любящая, была дорога ему никак не меньше, чем семейная библиотека. Он не ошибся: она оказалась несоединима даже не с мамой, а со всей жизнью, которую та вела. Маме было пятьдесят семь лет, она преподавала в Высшей школе экономики, писала статьи по социологии, и каждая минута ее жизни была наполнена чем-нибудь созидательным. Даже то, что она называла блаженной праздностью и время от времени себе позволяла, было частью созидательности тоже. Ирина жизнь с работой «кем-нибудь» – в Москве она сразу устроилась рецепционисткой в спа-центр – танцами соло-латина и выходными в торговых центрах не совпадала со всем этим жизнеустройством совершенно. А жить бок о бок с человеком, с которым у тебя нет ни одной точки соприкосновения, тяжело, даже если вы оба люди не скандальные. Это Роман понимал и поисками съемной квартиры занялся незамедлительно.
Квартира нашлась здесь же, в Сокольниках, и вещи в нее он перевозил постепенно. Даже не то чтобы перевозил, просто заходил раз в несколько дней домой и брал свои осенние туфли и куртку или необходимую для работы книгу.
– Мам, ну какая альтернатива? – сказал он однажды, заметив, с какой печалью она смотрит на эти его сборы. – Всю жизнь при тебе оставаться?
– Это так себе альтернатива. – Она невесело улыбнулась. – Ты прав.
– Тогда почему ты?..
– Потому что понимаю, что всю жизнь ты с Ирой не проживешь, – ответила она. – Ты и сам это понимаешь.
– Я как раз не понимаю, – ответил Роман. – Вернее, не знаю.
«И кто вообще может такое знать?» – подумал он при этом.
– Ромка, не хочу тебя на что-то программировать, но это очевидно, – сказала мама. – Я понимаю, что тебя привлекает в Ире. В этом нет ничего удивительного или неприемлемого, да и человек она неплохой. Но времени твоей жизни мне жаль. По-моему, в семейных отношениях должно быть заложено развитие. Как в профессии. А ваши отношения находятся в единственной возможной точке. Но ведь это не бывает надолго. И когда закончится, и чем? Потому мне и жаль времени твоей жизни. Но все-таки правильно, что ты честен в своих действиях, – добавила она.
У нее был аналитический ум, и она никогда не высказывала необдуманных суждений. В чем заключаются его отношения с Ирой, он понимал и сам, но вот сожаление о времени жизни… Это ему в голову не приходило, и это его смутило.
Однако зацикливаться на этом Роман все же не стал. Во-первых, он действительно вел себя по отношению к Ире единственно возможным для себя образом, мама не ошиблась насчет честности его действий. Во-вторых же, а вернее, в-главных, в его профессии было заложено столько возможностей развития, что жизни не хватило бы для реализации даже половины из них.
Археологией он увлекся, как многие, посмотрев в детстве фильм про Индиану Джонса. Но, в отличие от многих, увлечение не оказалось мимолетным. В этом была заслуга учителя истории Николая Павловича. Каждое лето он ездил в Украину на раскопки Ольвии и охотно брал с собой тех старшеклассников, которые этим интересовались.
Ольвия потрясла Романа сразу, как только он ее увидел, и потрясение это было таким сильным, что и теперь, после всех античных поселений, которые узнал в Европе, после всех раскопок, в которых принимал участие, он помнил чувство, с которым впервые смотрел на руины ольвийских крепостных стен, на агору и ворота. Они даже цвет имели такой, что сразу становилось понятно: это настоящий греческий город. Солнце не просто освещало Ольвию, а заливало ее сплошным сиянием, и голубая вода лимана оттеняла совершенство ее камней. Точно так же, навсегда, Роман запомнил счастье, охватившее его, когда во время раскопок он нашел свою первую античную монетку в виде крошечного дельфина. Потом увидел такую же в Николаеве, в краеведческом музее, куда Николай Павлович возил своих учеников по выходным, и преисполнился гордости за то, что приобщился к важному делу, которым занимается так много людей и здесь, в Украине, и в России, и во всем мире. Его воображение было разбужено, будущее сделалось ясным, как светлая ольвийская дорога.
В дальнейшем это ощущение лишь усиливалось – и когда учился в МГУ, и когда стал работать в Институте археологии, и во время раскопок на Авентинском холме в первую свою итальянскую командировку. Средневековые города – вот что интересовало его сейчас, а совсем не анализ отношений с женщиной, тем более что они и без анализа были ясны как белый день. Роман работал по совместной германо-российской программе, ездил то в Берлин, то в Кельн, не вылезал из библиотек и архивов, писал статьи – в общем, был занят и счастлив. Всегда желанная женщина лишь усиливала ощущение полноты жизни.
Ирина жизнь шла неплохо, во всяком случае, так ему казалось. Однажды он даже сходил на какой-то конкурс, где она танцевала самбу; это было приятное и возбуждающее зрелище. Когда предложил ей поехать с ним в Германию, она обрадовалась и поехала, но вышло для нее раздражающе и разочаровывающе: Ира не знала ни немецкого, ни английского, да если бы и знала, говорить с его коллегами ей было не о чем. На дружеских вечеринках она чувствовала себя поэтому так же нервно, как на большом приеме в Кельнской ратуше. И вообще, Германия ей не понравилась – показалась скучной. Это было Роману понятно: он и сам, наверное, чувствовал бы себя не в своей тарелке, оказавшись в положении никому не нужного глухонемого в чужой стране и без всякого дела.
Когда сразу после этой неудачной поездки Ира захотела отдохнуть в турецком спа-отеле, он согласился с ней в том, что путешествовать им лучше по отдельности. Роман воспринимал спа-процедуры как пустую и скучную трату времени, поэтому ему было не сложно согласиться с женой. Да, они расписались, прожив вместе год. Он сам предложил Ире это сделать – она удивилась, даже спросила, зачем ему это нужно. Внятного объяснения у него не было, он просто знал, что совместная жизнь предполагает обязательства и брак является тому подтверждением; этого ему
