Песчаная роза - Анна Берсенева
Хорошо, что степь, хорошо, что Ира так безоглядна, хорошо, что впереди бесконечный месяц с нею, и все это повторится снова! Роман думал об этом, одеваясь, целуя и одевая ее, и садясь за руль, думал тоже.
Уже через полчаса пришлось остановиться снова: Ира обняла сзади и, покусывая его ухо, сказала:
– Еще хочу. А ты?
Конечно, он хотел. Он уже ясно понял, какой убогой была до сих пор эта сторона его жизни – и первая неразделенная любовь со всеми ее школьными страданиями, и вторая, разделенная, но быстро прошедшая, и несколько связей разной длительности, которые случились потом. Все, что он знал об отношениях мужчины и женщины, что считал правильным – необходимость любви, привязанности, совпадения характеров, – не то что оказалось неправильным, но отступило на задний план. Для того сладостного месяца, который расстилался перед ним, как цветущая степь, все это не имело решающего значения.
Даже сделанные во время раскопок находки, действительно неординарные, запомнились ему в самой большой мере потому, что они вызвали восторг у Иры. Особенно понравилась ей золотая пряжка в виде головки верблюда с каплевидными бирюзовыми вставками.
– Как они умели… – проговорила она, разглядывая лежащую на его ладони тусклую золотую головку. – А мы еще думаем, что до нас ничего стоящего и на свете не было!
Роман так, конечно, не думал, но объяснять это Ире не стал. Другое его заботило в связи с ней: что время раскопок подходило к концу. Надо было решать, что дальше. Он понял это довольно быстро – что не хочет с ней расставаться, а значит, не должен увиливать от решения, чтобы потом не жалеть о не сделанном.
Может, если бы Ира хотя бы намеками давала ему понять, что имеет на него какие-то виды, он насторожился бы. Но она была так же беспечно страстна, как в первый день, и так же готова отвечать на его желание, и собственное ее удовольствие от всего этого было так же очевидно, как тогда в степи.
– Куда ты все-таки решила поступать? – спросил Роман однажды ночью.
Что Ира не студентка, а он не преподаватель, сильно обегчало их жизнь. Днем они свою связь не афишировали, да и работа у каждого была своя, но ночами она приходила к нему в палатку или они уходили вдвоем подальше в степь. Второе было приятнее, потому что вдалеке от лагеря можно было не сдерживаться в моменты самого острого наслаждения. Но в эту ночь, предпоследнюю, в степь не пошли. Наслаждение, впрочем, все равно было таким сильным, что наполняло Романа и после того, как секс был окончен.
– Поступать? Никуда, наверное, – ответила Ира. – Я здесь как-то расслабилась, и ничего мне уже не хочется. Пусть все идет, как идет.
– Все – это что? – поинтересовался он.
– Устроюсь в Астрахани кем-нибудь.
Роман уже знал, что она живет с мамой, как и он, что отца нет и не было – это отличалось, что занимается танцами соло-латина, но не профессионально, а так, в свое удовольствие, что любит путешествовать, то есть не любит, а мечтает, потому что путешествовать пока не приходилось… Она ничего от него не скрывала. Может, потому, что скрывать было нечего, а может, потому что была безоглядна вообще, не только в сексе.
– Ты хочешь устроиться кем-нибудь в Астрахани? – спросил он.
– Ну что значит – хочешь? – Ира засмеялась. – Хочу я тебя. А то – просто жизнь.
В доказательство своих слов она быстро перевернулась на живот и стала целовать его плечи. Ему стоило усилия отстраниться. Но он считал необходимым поговорить сейчас, некуда было откладывать.
– Поедешь со мной в Москву? – спросил Роман.
Вообще-то он был уверен, что она ответит «да» сразу, без размышлений. Роман вовсе не считал себя безусловным подарком судьбы, но, будь он Ирой, согласился бы, и именно сразу. Из безоглядности, из любви, из сексуального влечения, да просто из любопытства – все это в ней было, и все это должно было предопределить ее согласие.
Но она ответила совсем другое.
– Ох, Ром… – В ее голосе послышалась серьезность, которой прежде не было. – Я боюсь.
– Чего боишься? – удивился он. – Что я маньяк?
По всему его поведению в этот месяц, кстати, похоже. Но ведь и по ее – тоже. Да ну, что за ерунда! Конечно, она не этого боится. А чего?
– Привязаться боюсь, – ответила Ира. – Я тебе скоро надоем, потому что кто ты, а кто я, понятно же. И что тогда? Так-то я не пропаду, конечно, и в Москве тоже. Но мне больно будет. А зачем мне это?
По какому-то болезненному отзвуку, мелькнувшему при этих словах в ее голосе, Роман понял, что она исходит из имеющегося опыта. Он обнял Иру, поцеловал в губы, уже и так припухшие от поцелуев этой ночи, и сказал:
– Давай попробуем, а? Я тебя не обижу.
Вместо ответа она потерлась щекой о его плечо с такой доверчивостью, от которой у него сжалось сердце. Он не понял, что это означает, да или нет. Но через два дня они уехали в Москву вдвоем.
Конечно, Роман предвидел, что появление Иры приведет маму в недоумение. Мама была умна и не говорила банальностей о том, что в тридцать лет пора подумать о женитьбе или по крайней мере иметь постоянную спутницу, но он понимал, что ей с ее ясными представлениями о норме этого хочется. И точно так же понимал, как она отнесется к его выбору. Что ж, придется позаботиться об отдельном жилье. До сих пор в этом не было необходимости: папа после инсульта нуждался в их с мамой общей заботе, а после его смерти Роман просто не ощутил потребности что-то менять. Жизнь в одной квартире с мамой его не тяготила, потому что квартира была просторна, а мама деликатна. Вместе с тем роль вечного мальчика, до седых волос держащегося при взрослых, ему явно не подходила. Так что квартиру он намеревался снять сразу по возвращении в Москву.
С маминой стороны возражений этому его намерению не последовало.
– Рома, вы с Ирой самостоятельные молодые люди и должны жить самостоятельно, я прекрасно это понимаю, – сказала она в первый же вечер, когда Ира ушла спать и они остались вдвоем за чайным столом. – Давай разменяем квартиру, это же вполне возможно.
Он как раз считал, что это невозможно. То есть количество квадратных метров и локация в Сокольниках, конечно, позволяли произвести неплохой размен. Но Роман ощущал эту квартиру домом, причем общение с друзьями, которые у него появились
