Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
Теперь, оглядываясь назад, Анри понимал: ей не следовало так ему улыбаться. Это было жестоко. И расточительно – все равно что палить из пушки в кролика. Вполне хватило бы и обыкновенной, вежливой улыбки. Да и те люди, которым он был представлен в тот вечер, поступили бы гораздо милосерднее, если бы меньше с ним церемонились. Какого черта они расхваливали его афишу?! Сказали бы просто: «Бог ты мой, вы только взгляните на него, ну что за страшилище! Эта рожа, уродливые ноги!» Так было бы, по крайней мере, благороднее. Они же льстили ему, дали почувствовать себя желанным гостем – и, что хуже всего, их стараниями он ощутил себя знаменитым…
Анри помнил тот вечер во всех подробностях. Кто присутствовал, в какие платья одеты дамы, что говорили люди, что он сам говорил и даже о чем думал. Помнил изумрудно-золотое убранство столовой, походившей поначалу на мрачное хранилище Французского банка, где, однако, к тому времени, как был подан жареный фазан, царила уже располагающая, доверительная атмосфера. На Саре Бернар, сидевшей между Дебюсси и Оскаром Уайльдом, было белое муаровое платье, а плечи покрывали веснушки. Анатоль Франс вел учтивую беседу с епископом – ибо в тот вечер среди приглашенных оказался епископ, один из тех мирских прелатов, что становятся кардиналами. Спор с улыбками, легкими кивками и пренебрежительными жестами – дуэль на штопальных иглах… Клемансо рассказывал своей хорошенькой соседке о Гражданской войне в Америке: «Ли был неплохим генералом, мадам, но у него не было ничего, кроме собственного энтузиазма; у Гранта же было оружие…» Тогда Анри еще подумал, что успешные люди – а все собравшиеся за столом были людьми успешными – на порядок интереснее неудачников и гораздо менее завистливы… Что интеллигентные люди нуждаются во внимании красивых дам, чтобы давать им все самое лучшее… Что есть много умников, но лишь немногим удается воспользоваться своим умом в нужный момент, что величайшие слова рождаются по ночам в кругу умных людей… Думал, что женщины в нарядах от кутюрье гораздо более красивы, чем те, что шьют себе платья сами… Что очень богатые женщины – если их вообще можно отнести к числу простых смертных – красивы уже сами по себе, а деньги способны сделать человека более привлекательным в сексуальном смысле, и именно поэтому любая уличная девка изо всех сил старалась выглядеть как дочка банкира…
Но больше всех ему запомнилась Миссия: то, как они рассказывала ему о своей родной Польше, о брате Сипа, о том, что она без ума от музыки и балета, что его афиша вызвала у нее восхищение и как польщена она была бы – здесь была вновь пущена в ход знаменитая улыбка, – если бы он мог передать несколько своих рисунков для журнала, который муж начал издавать специально для того, чтобы порадовать ее… «Я очень рада, что вы пришли, Анри, – надеюсь, вы не будете возражать, если я стану называть вас по имени? И вы будете к нам захаживать, не так ли? Часто, очень часто…»
Именно тогда он сделал свое великое открытие. Ну надо же, а ведь он вовсе не был чужим среди этих милых успешных людей! И он тоже обворожителен и успешен! Калека – а кто, собственно, здесь калека? Ведь он Лотрек, тот самый «молодой и смелый художник»! Он знаменит! Знаменит! Париж лежал у его ног! Он мог пойти куда угодно, все увидеть, со всеми завязать знакомство… Везде его ждали с распростертыми объятиями!..
И он бросился в объятия Парижа. Старался везде побывать. Однако все увидеть, нарисовать, услышать и все объехать за вечер было невозможно. Так как день был занят работой, на жизнь оставались лишь вечер и ночь. Ночная жизнь исключала сон, и, чтобы не заснуть, он пил…
Его жизнь теперь сводилась к бесконечным посадкам и высадкам из фиакров. «Эй, кучер! Ресторан „Вебер“!.. „Английское кафе“!.. „Ирландско-Американский бар“, улица Руаяль!.. Эй, кучер! К „Максиму“!.. Кучер, в „Эльдорадо“!.. „Амбасадор“!.. „Казино де Пари“!..»
«Эй, кучер! „Фоли-Боржер“. Нет, не к главному входу, к служебному – и побыстрее! Кучер, улица Де ла Боэти, 21. Спроси консьержа, у себя ли мадам Сара Бернар… Кучер, графиня Клермон-Тоннер!.. Графиня Караман-Шиме!.. Эй, кучер! К Ларю!.. К Вуазену!.. „Ла Тур д’Аржан“!..»
Это может показаться странным, но он помнил очень немногое из этих пяти безумных, бессонных лет: лишь какие-то разрозненные, незначительные детали, которые почему-то остались у него в памяти, подобно конфетти, найденным под воротником пальто через два месяца после маскарада. «Вебер» в шесть часов, где цыгане в красных доломанах склонялись над своими скрипками, а Чарльз – главный официант – величественно шествовал между столиками… Бар «Максима». Гардеробщика Жерара, с моноклем, в сине-красной униформе… Бармена Ральфа, который был наполовину индейцем чероки, наполовину китайцем и имел обыкновение обращаться к нему «месье маркиз-виконт»…
Бары, бары, бары… Девушки – блондинки, брюнетки, рыжие. Кажущиеся непомерно широкобедрыми в своих пышных юбках, делающих их похожими на песочные часы, сильно накрашенные, с резко очерченными ярко-красными улыбками, застывшими на лицах… Молодые женщины с сердцами старух – блистательные мотыльки ночного Парижа… Артистки, сотни артисток. Сара и ее обитый атласом гроб, стоящий у кровати, Эва Лаваотер, Анна Хелд, Мей Мильтон, Иветта Гильбер, Жанна Гренье, Марселла Лендер… Лои Фуллер, после «Танца огня» вытирающая пот со лба и рассказывающая ему о своем родном городке в далеком американском штате Иллинойс… Мей Белфорт в ночной рубашке, баюкающая кошку и напевающая: «У меня есть черная киска»… Жанна Дерваль, входящая в «Максим» в два часа ночи со своей породистой собакой, облаченная в пояс верности, расшитый драгоценными камнями… Джейн Авриль, торопливо доедающая порцию крольчатины по-шотландски в кафе «Риш» после шоу, убежденно доказывающая: «Анри, на этот раз все будет по-другому. Он такой милый, умный, заботливый и – такой сильный». Театральные гримуборные. В голубых, розовых, зеленых тонах, с бельем, брошенным на мебели или свисающим с ширм, скомканные, перепачканные помадой полотенца, валяющиеся между баночками с гримом…
Вспоминалось почему-то именно это. Танцовщицы в «Фоли», толпой убегающие за кулисы, наступающие друг другу на волочащиеся по полу шлейфы длинных юбок и тихонько чертыхающиеся… Дебюсси, объедающийся шоколадными эклерами и вещающий о своих приключениях в России… Поездки в мастерскую папаши Котеля в шесть часов утра, синий фартук, повязанный поверх вечернего костюма, работа над новым камнем… Морис, осуждающе качающий головой: «Что-нибудь одно, Анри, – либо забава, либо работа. Только, ради бога, не пытайся заниматься и тем и другим одновременно…» Мадам Лубэ, уговаривающая его лечь спать… И снова обеды
