Василий Жуковский - Том 4. Одиссея. Проза. Статьи
Одни предпочитают Ювенала Горацию, другие отдают преимущество последнему. Не разбирая, на чьей стороне справедливость, мы можем заметить, что каждый из сих стихотворцев имеет совершенно особенный характер. Гораций почти никогда не опечаливает души разительным изображением порока; он только забавляет насчет его безобразия и, сверх того, противополагает ему те добродетели, которые нужны в общежитии. Ювенал производит в душе отвращение к пороку и, переливая в нее то пламя, которым собственная его душа наполнена, дает ей и большую твердость и большую силу; но Гораций, представляя нам везде одни привлекательные предметы, привязывает нас к жизни и научает довольствоваться своим жребием; а Ювенал, напротив, окружая нас предметами отвратительными, производит в душе нашей какую-то мрачность. Первый осмеивает странности глупых людей, но приближает нас к добрым; последний, представляя нашим глазам один порок, делает нас недоверчивыми и к самой добродетели. В сатирах Горация знакомишься и с самим Горацием, с его образом жизни, привычками, упражнениями; в сатирах Ювенала никогда не видишь самого поэта; ибо ничто постороннее не отвлекает нашего внимания от тех ужасных картин, которые представляются воображению стихотворца. Кто хочет научиться искусству жить с людьми, кто хочет почувствовать прямую приятность жизни, тот вытверди наизусть Горация и следуй его правилам; кому нужна подпора посреди несчастий житейских, кто, будучи оскорбляем пороками, желает облегчить свою душу излитием таящегося во глубине ее негодования, тот разверни Ювенала, и он найдет в нем обильную для себя пищу.
Определив достоинство сих сатириков, которые почитаются образцовыми, обратимся к нашему Кантемиру. Мы имеем в Кантемире нашего Ювенала и Горация. Сатиры его чрезвычайно приятны (они писаны слогами, так же как и псалмы Симеона Полоцкого* и почти все старинные русские песни), в них виден не только остроумный философ, знающий человеческое сердце и свет, но вместе и стихотворец искусный, умеющий владеть языком своим (весьма приятным, хотя он и устарел), и живописец, верно изображающий для нашего воображения те предметы, которые самого его поражали.
Кантемир оставил нам восемь сатир*. Мы выпишем для наших читателей всю первую, одну из лучших, в которой стихотворец нападает на глупых или пристрастных невежд, порицающих учение. Сатирик обращается к уму своему*. Надобно заметить, что предлагаемая здесь сатира написана им на двадцатом году:
Уме недозрелый, плод недолгой науки,Покойся, не понуждай к перу мои руки:Не писав, летящи дни века проводити,Можно и славу достать, хоть творцом не слыти.Ведут к ней нетрудные в наш век пути многи,На которых смелые не запнутся ноги:Всех неприятнее тот, что босы проклалиДевять сестр; многи на нем силу потеряли,Не дошед; нужно на нем потеть и томиться,И в тех трудах всяк тебя, как мору, чужится,Смеется, гнушается. Кто над столом гнется,Пяля на книгу глаза, больших не добьетсяПалат, ни расцвеченна марморами саду;Овцы не прибавит он к отцовскому стаду.
Правда, в нашем молодом монархе[11] надеждаВсходит музам не мала; со стыдом невеждаБежит его. Аполлон славы в нем защитуСвоей не слабу почул; чтяща свою свитуВидел его самого, и во всем обильноТщится множить жителей парнасских он сильно.Но та беда: многие в царе похваляютЗа страх то, что в подданном дерзко осуждают.
Расколы и ереси науки суть дети;Больше врет, кому далось больше разумети;Приходит в безбожие, кто над книгой тает:Критон с четками в руках ворчит и вздыхает,И просит свята душа с горькими слезамиСмотреть, сколь семя наук вредно между нами:Дети наши, что пред тем, тихи и покорны,Праотческим шли следом, к божией проворныСлужбе, с страхом слушая, что сами не знали,Теперь, к церкви соблазну, библию честь стали;Толкуют, всему хотят знать повод, причину,Мало веры подая священному чину;Потеряли добрый нрав, забыли пить квасу,Не прибьешь их палкою к соленому мясу;Уже свечек не кладут, постных дней не знают;Мирскую в церковных власть руках лишну чают,Шепча, что тем, кто мирской жизни уж отстали,Поместья и вотчины весьма не пристали.
Сильвин другую вину наукам находит.«Учение, — говорит, — нам голод наводит;Живали мы преж сего, не зная латыне,Гораздо обильнее, чем живем мы ныне;Гораздо и невежестве больше хлеба жали;Переняв чужой язык, свой хлеб потеряли.Буде речь моя слаба, буде в ней нет чину,Ни связи, должно ль о том тужить дворянину?Довод, порядок в словах, подлых то есть дело;Знатным полно подтверждать иль отрицать смело.С ума сошел, кто души силу и пределыИспытует, кто в поту томится дни целы,Чтоб строй мира и вещей выведать пременуИль причину: глупо он лепит горох в стену.Прирастет ли мне с того день в жизни иль в ящикХотя грош? Могу ль чрез то узнать, что приказчик,Что дворецкий крадет в год? Как прибавить водуВ мой пруд, как бочек число с винного заводу?Не умнее, кто глаза, полон беспокойства,Коптит, печась при огне, чтоб вызнать руд свойства;Ведь не теперь мы твердим, что буки, что веди;Можно знать различие злата, сребра, меди.Трав, болезней знание — все то голы враки.Глава ль болит: тому врач ищет в руке знаки.Всему в нас виновна кровь, буде ему веруНять хощешь: слабеем ли — кровь тихо чрезмеруТечет; если спешно — жар в теле, ответ смелоДает, хотя внутрь никто видел живо тело.А пока в баснях таких время он проводит,Лучший сок из нашего мешка в его входит.К чему звезд течение числить и ни к делу,Ни кстати за одним ночь пятном не спать целу?За любопытством одним лишиться покою,Ища, солнце ль движется или мы с землею?В Часовнике можно честь на всякой день годаЧисло месяца и час солнечного всхода.Землю в четверти делить без Эвклида смыслим;Сколько копеек в рубле, без алгебры счислим».Сильван одно знание слично людям хвалит,Что учит множить доход, а расходы малить;Трудиться в том, с чего вдруг карман не толстеет,Гражданству вредным весьма безумством звать смеет.
Румяный, трижды рыгнув, Лука подпевает:«Наука содружество людей разрушает;Люди мы к сообществу божия тварь стали,Не в нашу пользу одну смысла дар прияли.Что же пользы иному, когда я запрусяВ чулан, для мертвых друзей живущих лишуся?Когда все содружество, вся моя ватагаБудет чернило, перо, песок да бумага?В веселье, в пирах мы жизнь должны провождати;И так она не долга, на что коротати,Крушиться над книгою и повреждать очи?Не лучше ли с кубком дни прогулять и ночи?Вино, дар божественный, много в нем провору:Дружит людей, подает повод к разговору,Веселит, все тяжкие мысли отымает,Скудость знает облегчать, слабых ободряет,Жестоких мягчит сердца, угрюмость отводит,Любовник легче вином в цель свою доходит.Когда по небу сохой бразды водить станут,А с поверхности земли звезды уж проглянут,Когда будут течь к ключам своим быстры рекиИ возвратятся назад минувшие веки,Когда в пост чернец одну есть станет вязигу:Тогда, оставя стакан, примуся за книгу».
Медор тужит, что чресчур бумаги исходитНа письмо, на печать книг, а ему приходит,Что не во что завертеть завитые кудри;Не сменит на Сенеку он фунт доброй пудры;Пред Егором[12] двух денег Виргилий не стоит;Рексу, не Цицерону похвала достоит.
Вот часть речей, что по всяк день звенят мне в уши;Вот для чего я, уме, немее быть клушиСоветую. Когда нет пользы, ободряетК трудам хвала; без того сердце унывает.Сколько ж больше вместо хвал да хулы терпети!Трудней то, неж пьянице вина не имети,Нежли не славить попу святую неделю,Нежли купцу пиво пить не в три пуда хмелю.
Знаю, что можешь, уме, смело мне представить,Что трудно злонравному добродетель славить;Что щеголь, скупец, ханжа и таким подобныНауку должны хулить; да речи их злобныУмным людям не устав, плюнуть на них можно.Изряден, хвален твой суд; так бы то быть должно,Да в наш век злобных слова умными владеют,А к тому ж не только тех науки имеютНедрузей, которых я, краткости радея,Исчел иль, правду сказать, мог исчесть смелее.Полно ль того? Райских врат ключари святые,И им же Фемис вески вверила златые,Мало любят чуть не все истину прикрасу.Епископом хощешь быть: уберися в рясу,Сверх той тело с гордостью риза полосатаПусть прикроет, повесь цепь на шею от злата,Клобуком покрой главу, брюхо бородою,Клюку пышно повели вести перед тобою;В карете раздувшися, когда сердце с гневуТрещит, всех благословлять нудь праву и леву.Должен архипастырем всяк тя в сих познатиЗнаках, благоговейно отцом называти.Что в науке, что с нее пользы церкви будет?Иной, пиша проповедь, выпись позабудет?Отчего доходам вред; а в них церкви праваЛучшие основаны и вся ее слава.Хочешь ли судьею стать: вздень парик с узлами,Брани того, кто просит с пустыми руками;Твердо сердце бедных пусть слезы презирает;Спи на стуле, когда дьяк выписку читает.Если ж кто вспомнит тебе граждански уставы,Иль естественный закон, иль народны правы,Плюнь ему в рожу, скажи, что врет околёсну,Налагая на судей ту тягость несносну,Что подьячим должно лезть на бумажны горы,А судье довольно знать крепить приговоры.К нам не дошло время то, в коем председалаНад всем мудрость и венцы одна разделяла,Будучи способ одна к вышнему восходу.Златый век то нашего не достигнул роду.Гордость, леность, богатство мудрость одолело;Науку невежество местом уж посело;Под митрой гордится то, в шитом платье ходит,Судит за красным столом, смело полки водит.Наука ободрана, в лоскутах обшита,Изо всех почти домов с ругательством сбита;Знаться с нею не хотят, бегут ее дружбы,Как в море страдавшие корабельной службы.Все кричат: никакой плод не виден с науки;Ученых хоть голова полна, пусты руки.Коли кто карты мешать, разных вин вкус знает,Танцует, на дудочке песни три играет,Смыслит искусно прибрать в своем платье цветы,Тому уж и в самые молодые летыВсякая высша степень мзда уж не велика,Седьми мудрецов себя достойным мнит лика.Нет правды в людях, кричит безмозглый церковник;Еще не епископом я, а знаю Часовник,Псалтырь и Послания бегло честь умею,В Златоусте не запнусь, хоть не разумею.Воин ропщет, что своим полком не владеет,Когда уж имя свое подписать умеет.Писец тужит, за сукном что не сидит красным,Смысля дело набело списать письмом ясным.Обидно себе быть мнит в незнати старети,Кому в роде сем бояр случилось имети,И дне тысячи дворов за собой считает,Хотя, впрочем, ни читать, ни писать не знает.Таковы слыша слова и примеры видя,Молчи, уме, не скучай, в незнатности сидя:Бесстрашно того шитье, хоть и тяжко мнится,Кто в тихом своем углу молчалив таится.Коли что дала ти знать мудрость всеблагая,Весели тайно себя, в себе рассуждаяПользу наук; не ищи, изъясняя тую,Вместо похвал, что ты ждешь, достать хулу злую.
Эта сатира написана была противу тех, которые своею привязанностию к старинным предрассудкам противились распространению наук, введенных в пределы России Петром Великим. Сатирик, имея в предмете осмеять безрассудных хулителей просвещения, вместо того чтоб доказывать нам логически пользу его, притворно берет сторону глупцов и невежд, объявивших ему войну, выводит их на сцену и каждого заставляет говорить языком, приличным его характеру. Таким искусным расположением стихотворец избавил себя от сухости и однообразия. Мы видим несколько забавных чудаков, которые нелепыми рассуждениями своими еще более привязывают нас к тому предмету, который хотят унизить и обезобразить в глазах наших.
