Сибирский папа - Наталия Михайловна Терентьева
Я кивнула и спросила ее:
– А где вы? Хорошо, я сейчас иду. Подожди секунду, не отключайся…
– Ты не хочешь сказать, что твоя мать…
– Она приехала на твои похороны, – ответила я. – Ты уж извини. Звучит ужасно. Ладно, я пошла. Рада была с тобой наконец познакомиться. На самом деле рада. Несмотря ни на что.
– Подожди-подожди… Ты куда собралась?
– За мной приехали родители.
Сергеев хмыкнул.
– Понятно. Я не приглашаю твою мать войти. Не вижу смысла. Хотя… Я бы посмотрел, какой она стала.
– Мама красивая и молодая.
Сергеев пожал плечами.
– Мне всё равно. Но любопытно.
Чем-то уж так задела его когда-то мама…
– Маняша, – мама, которая, надеюсь, не слышала нашего разговора, снова заговорила, – я не буду заходить. Мы тебя ждем за воротами, чуть подальше, где поворот. Ты ведь поедешь с нами? Хватит там уже сидеть!
– А ты не хочешь с ним увидеться?
– Нет, зачем… Хотя… Я бы посмотрела, каким он стал.
Я невольно засмеялась.
– Он то же самое говорит. Слово в слово.
– Да? Ну ладно. Пусть выходит тогда. В любом случае это приятнее, чем в гробу с ним прощаться.
– Мама!..
Мама отключилась. Я повернулась к Сергееву.
– Выйдешь с мамой поздороваться?
– Пусть сюда зайдет.
– Она не хочет.
Он помедлил.
– И правда. На самом деле – зачем? Жизнь другая, жена другая. Зачем Вале сюда заходить?
– Пойдем! – Я кивнула ему и, не оборачиваясь, пошла к воротам. Не пойдет следом, значит, не пойдет.
Ворота открылись автоматически, и я даже не поняла, как Сергеев успел очутиться впереди меня.
– Привет! – сказал он маме, которая стояла чуть в стороне.
Я не сразу заметила папу. Неужели мама приехала сюда одна? Но нет, конечно. Вадик просто сидел поодаль на бортике низкого кованого заборчика, ограждавшего пышные кусты барбариса, росшие по обе стороны ворот, и что-то задумчиво читал в телефоне.
– Привет, Сергеев! – сказала мама. В черных обтягивающих джинсах и светло-розовой футболке она казалась совсем молодой.
Да, я думала, что еду за тысячу километров, чтобы увидеть своего родного отца. А оказывается, я ехала, чтобы увидеть, как они смотрят друг на друга – моя мама и Сергеев.
– Хм… – наконец улыбнулся Сергеев. – Ты не изменилась.
– Ты тоже, – спокойно ответила мама, причем они явно имели в виду разное.
– Ладно. – Сергеев явно хотел еще что-то сказать, но только махнул рукой. И продолжал смотреть на маму. – Ну что, Валя, как живешь? Не пожалела о своем решении?
– Нет, конечно, – засмеялась мама. – Ты что? О чем жалеть?
Сергеев улыбнулся через силу (я это отлично видела) и проговорил:
– У нас выросла отличная дочь.
– Выросла, Сергеев. И ты не сможешь ее испортить.
Он долго-долго смотрел на маму, крепко сжав губы, как будто боялся, что если откроет рот, то скажет что-то очень плохое. Но он сказал наконец:
– Будем пить за нашу встречу?
– Ага, – кивнула мама, – непременно, но по отдельности. – Она слегка махнула мне рукой. – Пошли, Маня.
– Значит, ты приехала меня хоронить… – задумчиво проговорил Сергеев, не обращая внимания на мамины слова. – Хм… Это о многом говорит. Что-то вид у тебя не похоронный, Валя. Хочешь познакомиться с моей женой?
– Ага, – повторила мама с какой-то непонятной интонацией. – Господи, как же хорошо, что я от тебя сбежала.
– Объясни дочери, почему, а то она не знает, – ухмыльнулся Сергеев.
– Не думаю, что тебе будет приятно это услышать. И ей тоже. Сбежала и сбежала. Была такая несерьезная. Устраивает?
– Нет. Девятнадцать лет прошло. Скажи, наконец. Я девятнадцать лет жду ответа – почему?
Мама пожала плечами. Потом засмеялась. Потом перестала смеяться, оглянулась на Вадика, который по-прежнему сидел на бортике, но теперь отодвинулся и еще перевернулся в другую сторону, чтобы не подглядывать и не подслушивать. Мама посмотрела на меня.
– Понимаешь, Сергеев… – начала она и опять стала смеяться.
Я видела, что мама смеется вовсе не оттого, что ей в голову пришла какая-то смешная мысль. Просто она не знает, что сказать. А у мамы есть такое приятное свойство – когда она в растерянности, она улыбается или даже посмеивается, вот как сейчас.
– Ну, ну, говори… – так же весело стал подзадоривать ее он.
Мама покачала головой.
– Я, кстати, не на похороны приехала.
– А что, на экскурсию?
– Я приехала подержать Машу за локоть, которая была в ужасе и отчаянии. А я похоронила тебя много лет назад.
– Спасибо. Очень приятно.
– Да не за что, – пожала мама плечами и улыбнулась. – Ты – моя ошибка. Возможно, эту ошибку надо было сделать, чтобы родилась Маша, вот такая, какая она есть. Мир парадоксален.
– Я помню, что ты женщина-биофизик, – кивнул Сергеев.
– А я помню, что ты прохиндей, Сергеев. Всегда был и есть.
– И поэтому у меня есть вот это всё? – Он обвел вокруг себя руками, широко, как будто ему принадлежал не только огромный забор и всё за ним, но и весь мир вокруг.
– Ага, именно поэтому. Не был бы прохиндеем, тебе бы принадлежало мое и Машино сердце.
Сергеев улыбнулся. Наверное, мама тоже когда-то купилась на эту улыбку, тем более, он тогда был моложе и еще симпатичнее.
– Хорошо, – вдруг легко сказала мама. – Ты помнишь, чем ты занимался, когда я забеременела? Сказать Маше?
– Не надо, – так же легко ответил Сергеев. – Это неинтересно.
– Конечно. И мерзко. Но принесло тебе первые большие деньги.
– Ты же говорил, что ты… – Я не стала продолжать, потому что меня никто и не слушал.
Сергеев во все глаза смотрел на маму.
– Ты не хочешь сказать, что ты ушла из-за того, что я…
– Я очень кстати встретила Вадима. «Ты потерял любо-овь», – вдруг пропела мама забавную частушку, которую она иногда напевает за мытьем посуды. – «Она найдённая, другому мальчику переведённая…» – И опять засмеялась.
Сергеев покачал головой.
– Я понял. Точнее… Подожди… Мне в принципе по барабану, давно уже… – Он махнул рукой, повернулся, пошел к воротам, вернулся, подошел ближе к маме. – То есть, давай так…
– Сергеев!.. – отмахнулась мама. – Ничего не давай. Я очень рада, что так всё вышло – и тогда, и теперь. И Мане ничего не надо объяснять, она всё сама увидела.
Я смотрела во все глаза на своих отца с матерью, на папу, сидящего поодаль. Мне кажется, я через какое-то время всё пойму, всё уложится в понятную, нормальную картину, схему…
Нет, не уложится. Жизнь сложнее самой сложной схемы и даже микросхемы. Потому что она имеет волновую природу. Потому что она движется любовью, а законы любви никто не сумел понять, они непостижимы. Но всё равно, я что-то пойму, чего не понимала до сих пор.
