Когда пробудились поля. Чинары моих воспоминаний. Рассказы - Кришан Чандар
Он снова ударил Фазала.
— Никогда ты не сможешь вырваться. Забудь и думать о ботинках, ходи босой, голодный. Так-то, парень, — приговаривал Рахман, продолжая колотить Фазала.
Но на того уже не действовали побои. С глаз вдруг слетела пелена, и он впервые в жизни прозрел.
ВЕРАНДА
Перевод М. Салганик
Отель, в котором я в то время жил, носил название «Фирдаус» — рай. Это было трехэтажное деревянное здание, издали похожее на старый корабль. Я занимал номер на втором этаже на западной стороне отеля, и с моей веранды открывался прекрасный вид на отели Гульмарга и на бунгало, разбросанные среди кедров. За ними виднелась возвышенность Кхаланмарга, а еще дальше — снеговые вершины. Отсюда хорошо было любоваться закатом, восхитительным закатом Гульмарга, и именно поэтому я так любил свои комнаты. Многие из тех, кто не дал себе труда подумать хорошенько, прежде чем выбрать комнату в отеле, впоследствии бросали завистливые взгляды в сторону моей веранды и просили разрешения прийти ко мне любоваться заходом солнца. Благодаря этому я получил возможность встретиться с самыми разными людьми, о которых я хочу рассказать в этом письме. Среди моих новых знакомых были банкиры и коммерсанты, подрядчики и многодетные матери, студенты, жаждущие знаний, и люди, жаждущие развлечений. Среди них были маратхи и парсы, англо-индийцы, пенджабцы и делийцы, люди, говорившие на разных языках, одетые в разную одежду, люди, высказывавшие странные мысли, люди, улыбавшиеся чудесными улыбками, люди, смеявшиеся непонятным смехом, — мне казалось, что все чудеса вселенной собирались на моей веранде полюбоваться закатом.
Все эти люди совершенно лишены романтики, единственное, к чему они стремятся в жизни, — это деньги, и все же они приехали за две тысячи миль сюда, в Гульмарг, полюбоваться закатом. В наш век каждый стремится к тому, чтобы нажить побольше денег. Капитализм сделал жизнь людей горькой, сердца их — подлыми, а души — грязными и все же не смог уничтожить в людях любовь к прекрасному. В каком-то далеком уголке человеческого существа бьется и трепещет эта любовь, как раненое животное. Если бы этого не было, зачем бы люди так стремились взглянуть на заход солнца?
По вечерам все они наблюдали закат, а я наблюдал за их лицами и видел, как на этих морщинистых, голодных и ужасных лицах разливается сияние удивительных, ранее невиданных лучей. Я видел, как появляется радость от покоя на этих лживых лицах и в этих преступных глазах. Они смотрели на заходящее солнце, и глаза их напоминали глаза ребенка, который вдруг увидел наяву дворец принцессы фей, созданный им в своем воображении. Мать пятерых детей, на лице которой деспотизм мужа уже провел морщины, снова обретала свою украденную красоту. В эти минуты трепет ее полураскрытых губ и прелесть зарозовевших щек делали ее действительно похожей на принцессу сказочной страны.
Как отрадно убедиться в том, что в сердце человека еще теплится огонек, что до сих пор еще живы певец человеческого сердца, дитя человеческого воображения и царица страны прекрасных фей! До тех пор пока они живы, жив и человек, и ни капитализм, ни империализм, ни фашизм — самая мрачная реакция на свете — не в силах уничтожить его! Я верю в будущее человека!
С точки зрения богатых туристов, отель «Фирдаус» был довольно плохоньким дешевым отелем. Мне же он казался дорогим.
Что поделаешь? Все отели были переполнены, и мне поневоле пришлось остановиться в «Фирдаусе». Больше половины постояльцев были европейцами, остальные — местные жители. Прислуга говорила на каком-то немыслимом языке, который явно не был ни английским, ни урду, а, скорее всего, являлся их незаконным отпрыском. Питались в отеле при помощи ножей и вилок, однако ножи большей частью бывали тупыми, а вилки — поломанными. В суп клали столько красного перцу, что несчастные няньки и мамки, приехавшие из Ланкашира, обжигали себе языки и бежали «благодарить» метрдотеля, а тот еще больше выпячивал крутую грудь.
Ругательства и чаевые — вот основа всей жизни лакея. Иногда он сначала выслушивает ругательства, а потом получает чаевые, иногда ему сначала дают чаевые, а уж потом ругают его, но в обоих случаях он остается одинаково доволен. Самая серьезная ошибка английской политики в Индии заключается в том, что англичане судят обо всем индийском народе по нескольким лакеям и пробуют обращаться с индийцами, как со своими лакеями. Но индийцы — упрямый народ, и они почему-то не бывают довольны ни ругательствами, ни чаевыми.
Управляющим отеля был кашмирский мусульманин по имени Ухадджо, тощий кашмирец, губы которого казались посыпанными пеплом безнадежности, а глаза были полны тоски о несбывшихся мечтах. Хозяин отеля, плотник по профессии, платил ему сорок рупий жалованья. Хозяин когда-то сам построил это здание, наворовав достаточно лесу в окрестностях. Сам вор, он считал вором и управляющего и ежедневно проверял все счета по отелю, лично выдавал на кухню молоко, масло и мед, но, несмотря на все это, не чувствовал себя спокойно. Для усиления контроля он нанял еще одного служащего, молодого сикха, надеясь, что мусульманин и сикх между собой не столкуются. Подозрительность породила недоверие: и управляющему и сикху стал чудиться подвох в каждом слове. Их было даже жаль: в сердцах обоих бушевала буря сомнений и подозрений, глаза их потеряли прежний блеск и ясность, они привыкли на все смотреть подозрительно, сердце разучилось желать смерти ненавистного врага, теперь гнев скрывался в неестественной улыбке. Понемногу дело дошло до того, что все только следили друг за другом, а отелем стал заправлять метрдотель.
Метрдотель постоянно улыбается, особенно когда ему дают на чай. Он напоминает мне весы-автомат: бросаешь ана — и в следующее мгновение машина лязгает и выбрасывает билетик, на котором обозначен вес. Метрдотель очень похож на эту машину — суешь ему чаевые в руку, и в следующее мгновение он с лязгом обнажает все тридцать два зуба в почтительной улыбке. В конце концов мне эта улыбка даже стала нравиться, и я частенько давал ему на чай только для того, чтобы вызвать этот механический эффект. О боже, с какой быстротой обнажал он зубы в улыбке — он работал быстрее самой совершенной машины! Тем, кто считает, что человек не может работать, как машина, нужно просто прийти в отель «Фирдаус» и посмотреть на тамошнего метрдотеля.
Старший водонос отеля «Фирдаус» — Абдулла. Это грубый кашмирский крестьянин, уродливый и неуклюжий. Под глазами его залегли черные круги, щеки изрезаны глубокими морщинами, передних зубов нет.
