Туманные аллеи - Алексей Иванович Слаповский
– Не попали.
– Хорошо. Так вот, мы, русские, себя вечно казним, бичуем, я не имею в виду творчество, стихи какие-то, поэзия такой жанр – там каждый себя бичует, хоть ты еврей, хоть немец, хоть эфиоп, я о жизни; мы, русские, вечно недовольны – работа не та, машина не та, жена не та. Евреи умнее! Они понимают – кто жалуется на жену, тот признается в неправильном выборе. То есть в том, что он дурак. Значит – он себя не уважает. А еврей может что угодно, но одного он не может – не уважать себя. Поэтому я предположил, что Боря сам себе не признается, что жену не любит. И я его об этом напрямую спросил. Он раз в пять лет на родину прилетает, тетя у него тут любимая, в филармонии работает, не хочет бросить любимый коллектив. И вот был пролетом у меня. Выпили, то-се, и я ему: Борь, ты меня не убивай, я хочу понять твою загадку. Ты со своей сколько живешь, лет уже тридцать? Он так гордо: тридцать семь! Это в прошлом году было, значит, сейчас тридцать восемь уже. Я говорю: Боря, чем ты держишься? Насколько я понимаю, она у тебя уже лет двадцать в такой вот избыточной форме, а ты-то мужик крепкий, сочный, волосы вон черные все, только на висках беленькие, неужели не хочется чего-то молодого, свежего, стройного? Он так спокойно: хочется. Я говорю: и? Он: что – и? Я говорю: устраиваешься как-то? Он: нет. Не хочу ее, говорит, обидеть, потому что люблю. Я говорю: прости, не верю. Еще раз прошу, не убивай, но давай объективно – она же… Ну, понимаешь? Он опять спокойно: уродливая? Да, говорит, возможно. Но вот представь – у тебя ребенок с ДЦП или еще что-то страшное. Ты его бросишь? Вот и я свою не бросаю. Я говорю: во-первых, речь не о бросить, а о том, чтобы хотя бы тихо что-то такое с кем-то, а во-вторых, не сравнивай, дети и секс – разные темы. Исключая педофилов, конечно. Я тебе о простом и ясном – о сексе. Как у тебя с женой получается – если, конечно, получается? Он говорит: знал бы ты, какая моя Маша! На самом деле она не Маша, но неважно. Знал бы ты, какая она, я в ней просто таю! И я сижу как идиот, думаю: врет или нет? Если не врет, можно позавидовать. Если врет, зачем я буду добивать человека? Он хочет себя обманывать, пусть обманывает. Вы сами как думаете?
– О чем?
– Врет он или нет?
– Откуда же я знаю!
– Я все-таки думаю, что врет. Не бывает такого. Я не о нем, а в принципе. Ведь вряд ли, да?
– Почему, бывает.
– Ну да, ну да. Вы тоже правду не скажете. Слишком это больно, ведь так? Ведь это реальность, она очень простая, даже примитивная: любая женщина перестает быть привлекательной. Кто через год, кто через три. Любая. Сто процентов. Любовь, морковь, это да, бывает, согласен, но никакая любовь не победит физиологию. Никакая. Это ведь как голод. Когда человек голодает, ему хочется не любви, а есть, доказано!
Вернусь к своей истории. Переписываемся, делимся подробностями. Взаимная психотерапия получается. И она мне излагает такую теорию: все в жизни случайно. Вот наши дети. Мы их обожаем. Жизнь за них готовы отдать. Но ведь их появление – случайность. И что они именно от этих партнеров – случайность. В чем тогда причина такой к ним любви? Природа! Инстинкты! Ничего в этом на самом деле специфически человеческого. И сами наши партнеры – случайность. Их выбор определен страной, где живем, городом, улицей, профессией, которая нас в такое-то общество заносит, а не в другое. И так далее. Мы кого-то встречаем, влюбляемся. Случайно. Потом разлюбляем, обижаемся – на что? На случайность? А на что надеемся? На случай тоже? Что он нам подставит кого-то на всю жизнь? Поэтому выход один – смирение перед лицом случая. Не покорность, покорность не рассуждает, она подчиняется, а смирение – то есть мир. А мир даже с врагом может быть. И потом, мы вот себя-то любим, кто больше, кто меньше, но ведь и мы сами – продукт случайности. Она много еще что на эту тему писала, а вывод такой: надо смириться, думать не только о себе, а о том человеке, который от тебя зависит. И у которого нет дурацкой привычки рассуждать и желать чего-то, чего нет, который просто к тебе хорошо относится. Или даже любит. Ведь выбор всегда какой? Или ты начинаешь искать себе счастье на стороне и делаешь несчастным близкого человека, а вместе с ним детей, или ты смиряешься, соглашаешься терпеть свое несчастье ради их счастья. И не только терпеть. Это ведь как бы подвиг. Ну, или труд. А за подвиг и труд человек себя любит. Значит, можно и несчастье превратить в счастье. Примерно так. Наверняка теория не новая, да?
– Нет ничего нового. Разумный эгоизм на этом строится. Делать добро, потому что тебе от этого в конечном итоге будет лучше.
– Ну да, ну да. Она меня тоже убедила. Действительно, думаю, почему из-за моей болезни, из-за моей неисцелимой похоти кто-то должен страдать? Пусть я немного пострадаю. И разве она виновата, что больше меня любит, чем я ее? А дети разве виноваты? И я стал стараться в их сторону. С детьми начал общаться. С ней тоже. Она прямо расцвела. Прямо сразу. Женщины – они чуткие, они такие перемены сразу улавливают. Я даже попытался и в сексе с ней какие-то перемены произвести. Спохватился через столько лет семейной жизни. Но ей это не очень нужно. Девяносто процентов женщин не секса хотят, а внимания со стороны мужчины – в любой форме. Я и так, и так пытаюсь, она вроде бы идет навстречу, а я вижу – стесняется. Не хочет. Но в целом ей все равно лучше. И мне, я замечаю, тоже получше как-то.
А с той, с моей челябинской, продолжаю общаться. Описываю свои успехи. Она одобряет. И вдруг пишет, что разошлась с мужем. Сама меня напичкала своей теорией про смирение, а самой надоело смиряться, своей же теории и не выдержала. Пишет: все это неправда. Я у себя одна-единственная, за что я себя так терзаю? Придумала себе долги и выплачиваю. Но муж чувствует неправду, ребенок чувствует, все чувствуют. Результат? Всем плохо!
