Петр Боборыкин - Василий Тёркин
- Да я, право, ничего не пою.
- Выдумывает. И у Николая Никанорыча приятный голос.
- Тогда лучше уж хором!
- Вот не знаете... чудесный романс, хоть и старинный... "Река шумит"?
- Ах, тетя! Все то же! - вскричала Саня.
- Отчего же не это? - спросил Теркин.
- Видишь! Видишь!
Марфа Захаровна разом задвигалась на своем диване, и пуговки капота опять стали расстегиваться.
Гитара загудела под пальцами Теркина. Он наклонился к Сане и тихо сказал ей:
- Что же вам со мной дичиться, Александра Ивановна? Я ведь ваш друг?.. Да?..
- Да... - выговорила Саня и больше ничего не могла сказать.
Присутствие Первача беспокоило ее. И вообще ей показалось, что Василий Иваныч делает все это "не в самом деле", как она говорила, а "нарочно". Он ее наверно осудит за эти послеобеденные "посиделки". И Николай Никанорыч сделался ей вдруг точно совсем чужой... Как бы хорошо было, если б он исчез!
- Что ж! Давайте, господа! Разом! - крикнул Теркин:
Река шумит,
Река ревет...
Все подхватили. Первач пел, сдержанно усмехаясь; Марфа Захаровна пускала свои бабьи визгливые ноты; голосок Сани сливался с голосом Теркина и задевал в нем все ту же струну жалости к этому "бутузику". Он ее мысленно назвал так, глядя на ее щеки, носик, челку, ручки... И он почуял, что она застыдилась.
Нянька не выдумывала. Ведь ее развращают понемножку, и Первач, быть может, уже целуется с нею.
Целуется; но вряд ли пошло дальше. Ему почему-то стало больно от мысли, что бедная девочка могла и зарваться с таким негодяем. Но он продолжал бить по струнам гитары, напускать на себя молодецкий вид.
- Вы на все руки! - сказал льстиво Первач, когда они допели первый куплет. - Марфа Захаровна, позвольте предложить за здоровье Василия Ивановича!
Все стали с ним чокаться. Сане тетка налила полную рюмку. Она протянула ее к Теркину, но сделала маленький глоток. До его прихода она уже выпила полных две рюмки, и щеки ее показывали это.
- Ваше здоровье! - тихо выговорила она.
Он еще раз чокнулся с нею и так же тихо, как и она, сказал:
- И за нашу дружбу!
Первач услыхал эти слова и вкось посмотрел на Саню из-за плеча Теркина.
"Уж не подстрелила ли она его?" - подумал он, но ревности никакой не ощутил.
Ему и это было бы на руку. Если Теркин возьмет его на службу компании, в звании главного таксатора, а Саня очутится директоршей, - и прекрасно! Он сумеет закрепить за собою доверие мужа и жены.
Пропето было еще несколько цыганских песен и романсов Глинки: "Вы не придете вновь, дней прежних наслажденья..." Теркин подпевал Сане на терциях.
Рюмки наливки она так и не допила.
- За ваше здоровье! - предложил он ей.
- Нет, довольно.
Она взглянула на него стыдливо и кротко, встала и сказала Марфе Захаровне:
- Тетя! Душно! Хочется в сад. Василий Иванович! Вы не пойдете?
- Мы все можем! - вмешался Первач.
- А вы забыли... папа просил вас зайти к нему... Он наверно проснулся. Тетя... вы посидите на диване?.. А я не могу! Совсем задыхаюсь здесь.
Саня выбежала.
XXIV
За нею потянулась и Марфа Захаровна.
- Мы сейчас за вами! - крикнул вслед ей Теркин. - Мне надо сказать два слова Николаю Никаноровичу.
Когда толстуха вышла из комнаты, он облокотился локтем на стол и пригласил таксатора подсесть к себе.
- Не выпьем ли еще по рюмке? - пригласил он.
- С удовольствием.
Пододвигая свой стул, Первач возбужденно поглядел на него. Ему сдавалось, что "лесной туз", - так он называл Теркина про себя, - хочет его "пощупать". До сих пор он избегал всякого разговора с глазу на глаз, а тут - сам предложил, перед тем как покончить с Иваном Захарычем. Да и с Низовьевым еще не дошло у него до окончательной сделки.
Лицо у Теркина было особенно благодушно. Они чокнулись.
- Что же, господин таксатор, - начал он шутливо, - вашей работой я доволен... и в низовьевских дачах и здесь. Вы дело смыслите.
- Мне чрезвычайно лестно, - начал было Первач, но Теркин перебил его.
- Только со мною надо во всем начистоту... Вам, быть может, желательно бы было продолжать и дальнейшие работы, какие наша компания будет производить в своих лесных угодьях?
- О, весьма!
Восклицание вырвалось у Первача раньше, чем бы он сам хотел, но устоять было трудно.
В глазах Теркина, - Первач был в этом уверен, мелькнуло что-то, говорившее прямо: "любезный друг, ты, прежде всего, должен сам выказать готовность держать нашу руку..."
- По даче Низовьева, - продолжал Теркин, - вы не были посредником... Но в вотчине Ивана Захарыча...
- Позвольте, Василий Иваныч, доложить вам, перебил Первач, - что и в даче Низовьева есть целое урочище, по которому сам владелец еще не имеет вполне ясного представления о ценности этого участка. Он ждет окончательной оценки от меня... Я уже не говорю о лесе Ивана Захарыча и усадьбе с парком, если бы вы пожелали приобрести их... Без моего мнения это дело не может состояться.
Теркин одобрительно качнул головой.
- Другой бы на моем месте заявил требования... знаете, как нынче разные штукмахеры... Но я далек от всякого нахального куртажа... Не скрою от вас и того, - Первач оглянулся и стал говорить тише, - в семействе Черносошных с этой продажей связаны разные интересы... И без моего совета, смею думать, ничего не состоится. Вся суть не в старике, главе семейства... а в другой особе, и вы, может быть, догадываетесь - в ком именно.
- А-а? - вопросительно протянул Теркин.
- В таком смысле я уже заводил речь с господином Хрящевым.
- Заводили? - переспросил Теркин и прищурился.
- Я полагал, Василий Иваныч, что он ваш фактотум и вполне доверенное лицо... А между тем... он не больше как... вроде нарядчика.
- Это неверно, Николай Никанорыч. Хрящеву мы думаем поручить довольно ответственное место. Он человек больших практических сведений.
- Не спорю. Но я боюсь, Василий Иваныч, что он меня плохо понял. Пожалуй, подумал, что я ему предлагаю куртаж... подкупаю его. Ничего подобного не было... Совершенно понятно... я хотел знать немного и ваши намерения. Не скрываю и того, что судьба фамилии Черносошных... для меня не безразлична.
- Породниться не хотите ли? - спросил Теркин и подмигнул.
- До этого еще далеко... Иван Захарыч может в скором времени очутиться в весьма печальных обстоятельствах... Я бы не сказал этого другому покупщику, но вы - человек благородной души, и вам я могу это сказать. Разумеется, компания не обязана входить в семейные интересы продавцов. С другой стороны, от меня зависит направить торг так или иначе.
Первач быстро вскинул на Теркина своими красивыми глазами и опустил ресницы.
- По моим соображениям, - отозвался Теркин спокойно и все так же благодушно, - Иван Захарыч настолько запутался в делах, что ему надо как можно скорее найти покупщика на усадьбу. И на ней он сделает б/ольшую уступку, чем на лесной даче.
- Понятное дело!
Первач засмеялся коротким смехом.
Дверь тихо отворилась.
Вошла Павла Захаровна.
Они оба разом встали.
- Николай Никанорыч! брат вас просит к себе, - сказала она и заглянула. - Вы вернулись, Василий Иваныч, а мне никто не доложит... Где же ваши дамы?
- В саду, - ответил Первач.
- И вы туда собираетесь?
- Нет-с... Я к Ивану Захарычу. Мы вот с Василием Иванычем побеседовали немножко.
Первач обернулся к Теркину.
- Имею честь кланяться, Василий Иваныч; разговор наш, если позволите, как-нибудь продолжим.
- Я не хочу мешать! - выговорила Павла Захаровна и пристально поглядела на них обоих.
- Это не к спеху, - ответил Теркин. - Да все существенное и сказано.
Первач, уходя, шаркнул ногой.
- Вам в сад угодно? - еще раз спросила Павла Захаровна.
Она присела на конец дивана и оглядела стол с остатками угощения.
- Веселая компания у вас была. И пение, кажется?
Ее губы повела брезгливая усмешка.
- Да, - ответил ей Теркин, присаживаясь к столу. - Я застал компанию в полном сборе. Кажется, у вас скоро и свадьба? - прибавил он простодушно.
- Свадьба? Кого же выдавать будут?
- Племянницу вашу, Александру Ивановну. Разве господин Первач не жених ее?
- От вас первого слышу.
- Так как же, почтеннейшая Павла Захаровна, сестрица ваша позволяет постороннему мужчине быть на такой ноге с девушкой хорошего дома?.. Вы меня извините: я не имею права делать какие-нибудь замечания... Я судил по очевидности...
- Девочка эта - по натуре испорченная в корень... Вся в мать... Я умываю руки... Сестра по слабости своего характера потакает ее наклонностям. Господин ли Первач, другой ли - точно так же бы повел себя.
- Жаль мне ее стало... Если позволите поговорить по душе, такая она юная и беспомощная... Опять же - единственная наследница своего отца... На нее охотников немало будет, на ее приданое.
