Развилки истории. Развилки судеб - Григорий Ильич Казакевич

…И две чаши — к губам! За два мира, две жизни — и за многие тысячи жизней. За былое, грядущее — и за то, чему больше не быть.

…И вошло в нас вино, стало плотью — и он взял мой клинок — я безропотно отдал ему — и приставил к своей бездоспешной груди. «Бей!» — и крик — как удар, как приказ, не исполнить который нельзя!.. Как смертельный удар… Я дрожал — и, не в силах ударить, отшатнулся к стене — хорошо, что к стене, а иначе б упал… «Бей, не трусь!» — взгляд, как смерть. И я, с мёртвой душой и рыдающим сердцем, повинуясь приказу, ударил.

…Месть свершилась. Всё кончилось. Всё! Жизнь его. Жизнь моя. Для чего ещё жить? Ради встречи с любимой?.. С его дочерью… Нет! Нам встречаться нельзя — ведь не буду скрывать… И без встречи поймёт! Мотылёк под мечом… Ну за что ей, за что! Мне за что? И ему — теперь трупу — за что? Чтобы вас ублажить? Вы глядите на нас — мертвецы — лак и краски, бумага иль тряпка — ничто! Вы — портреты — без жизни и мысли, вы — ничто! И вы — всё. Всё, чем жил до сих пор. За что мстил. И за что убивал. Вы глядите — и радости нет — ни во мне и ни в вас. Несмотря на свершённую месть. Ваше дело ушло. Ваши мысли мертвы. Я — последний, кто помнит о них. Помнит мощь и величье… Видит пепел и прах. И остались лишь вы — два лица, два портрета, обречённых годами смотреть друг на друга. Кто здесь мозг, кто рука? Это знаете вы. Знаю я… Разговор, за который Чжэн Хэ мог лишиться всех званий, да ещё — головы!.. Хотя вряд ли. Слишком нужен он был. Без него флот — не флот! Но уж я-то, посмевший подслушать, попадись — был убит бы на месте… Размечтался: на месте… После долгих и страшных допросов, чтобы выяснить, кто подослал… А послала волна. Иль судьба. Иль Тянфэй… Да, я слышал сквозь щель, как Чжэн Хэ говорил — значит, верил как сыну, как брату! — что его была мысль о владении миром, о путях через море и сушу. Что о ней рассказал полководцу Чжу Ди — претенденту на трон. Тот приблизил его — и потом, взявши власть, создал флот — и вдвоём они двинулись в мир. Голова и рука. И не надо решать, кто есть кто! Отмщены они оба. Мне дороже Чжэн Хэ. И сейчас он глядит мне в глаза — флотоводец, гигант — и я чувствую: хвалит! А тогда бы — казнил. Но Тяньфэй пощадила меня, и, укрыт в её алом плаще, я, дослушав, сумел незаметно уйти. Она знала, что буду я верен любимому ею Чжэн Хэ… Не простая, наверно волна принесла меня к щели. И в тяжёлом и долгом сухопутном пути помогала, наверно, Тяньфэй. Да, на суше, где нет её власти — всё ж сумела помочь человеку, готовому мстить за Чжэн Хэ… Сомневался недавно, возгордившись собой. Сам дошёл! А теперь сам убил… Сам! Он моею рукой прекратил свою жизнь. Показал мне пример… Что ж, и яд, значит, взят не напрасно, и не зря пронесён через многие тысячи ли… Стих Ли Бо. Написал каллиграф. Чудный мастер. И заплачено щедро. А вот ядом я сам пропитал… А помог старый мудрый учёный — давний друг флотоводца. Он, искатель бессмертья, отыскал только яд — и мне дал, чтоб отмстить. И помог разгадать тайну смерти Чжэн Хэ. Сам со мной не пошёл — слишком дряхл. И, наверно, уж мёртв. Не от снадобий. Просто, как гаснет свеча… Да, искатель бессмертья отыскал только яд! А искатель всеобщего блага — что, нашёл бы всеобщие беды?.. Как вот с этим листком, в чудных ритмах и мыслях несущим отраву… Если б знал каллиграф! Если б ведал Ли Бо! А я ведал: тот, кто рядом лежит, прочитал бы — не мог не прочесть! Слишком любит наш мир, и стихи, и красивые линии знаков.

Я достал из футляра, прочёл. Насладился словами и музыкой линий. И поднёс очень близко к лицу — чтобы больше вдохнуть. Аромат упоителен, сладостен, нежен… И разит наповал… Он бы умер за несколько дней. Я вдохнул очень много — и недолго уж ждать. Смерть придёт — и умчит мою жизнь в никуда… Да, скорей всего, так. Иль представить, как раньше, в незапамятной древности — безобразное жуткое чудище с встрёпанной гривой и зубищами тигра — Си-ван-му — Бабка Запада — мчится за мной — и хвост барса неистово хлещет, как кнут. Не благая богиня позднейших эпох, чудо-женщина с чашей бессмертья — а вот эта свирепая тварь. Нет, конечно, её — но, коль есть — то такая и есть. Зря хотели Чжу Ди и Чжэн Хэ, как прославленный в мифах Му-ван — только был ли такой! — устремиться на запад, к этой чудной богине, к напитку бессмертья… Вот одна из причин сотворенья великого флота… Тоже слышал сквозь щель. Тоже верил слегка. Только нет ничего. И сейчас — умереть.

…Свет луны за окном, и изысканный стих с ароматом страшнейшего яда, столь же чудным, как стих, и прелестное пенье цикады. И последние мысли — о той, кого больше не встречу, не увижу ни здесь и ни там — и спасибо, что видел её.

И вдруг стало мне жаль мотылька, след которого смыла с меча ярко-красная кровь. Вроде, мелочь, букашка, ничтожная тварь — а вот жаль!

…Мотылёк нашей встречи и пламя разлуки… Мотылёк — и она — чудный образ, возникший в слиянье миров — мира Запада с миром Востока. Может, лучшее, что породили два мира — наш и их — в единенье своём.

Мотылёк, рассечённый мечом — не имевший понятья о наших мирах, отстоящих за многие тысячи ли друг от друга, об их внутренней связи и незримой борьбе — и погибший от этой борьбы, как прекрасный