Молчание Шахерезады - Дефне Суман
Смущенная, Панайота сказала:
– Давай не будем садиться за столик. Лучше купим мороженое и пойдем с ним гулять по набережной.
– Как скажешь, Панайота му, сегодня же твой день, – подмигнула ей Адриана.
Подруга снова сделалась веселой. Прекрасно. Кордон был лучшим средством от любых невзгод. Панайота посмотрела на синюю морскую гладь, сверкавшую на солнце. Горы на горизонте лежали на воде, словно ленивые киты. На игривых синих волнах качались парусники, мелькали разноцветными точками рыбацкие лодки, издалека доносился знакомый шум моторов. Огненный шар солнца катился вниз, к морю, заливая все вокруг золотым сиянием. Сердце Панайоты наполняло счастье.
Ах, любимая Смирна! Самый прекрасный город на свете. Даже в самый горестный миг это город напоминает о том, как прекрасен мир!
Панайоте хотелось обнять Адриану. Минас вернулся. Ставрос уже в пути. Все будет хорошо!
Девушки неспешно шли мимо «Театр-де-Смирне». Подняв головы, они прочитали над арочным входом название фильма, написанное жирными черными буквами: «Tango de la Mort»[127]. Адриана, уплетая лимонно-вишневое мороженое, пихнула подругу локтем.
– Павло-то тебя в кино водил?
Панайота, пытаясь скрыть улыбку, лизнула мороженое (язык ее от вишневого мороженого сделался ярко-розовый).
Адриана тут же оживилась:
– А-а-а, посмотрите-ка на нее! Как покраснела! Значит, водил! Ах ты, озорница! Одним креслам ведомо, что там у вас было, в темном зале!
– Адриана!
– Ну, ну, филенада, и ты собиралась скрыть такое от меня? И как далеко у вас все зашло? Он, в конце концов, твой жених, так ведь? Ходили с ним вечером танцевать?
– Адриана!
Но Адриану было уже не унять.
– Наверняка ведь повел тебя кататься на фаэтоне. Разумеется, закрытом, да? Стой, подожди, не говори мне ничего, я сама догадаюсь. Вы доехали в закрытом фаэтоне до Кокарьялы. А там пошли в закусочную, которая прямо рядом с морем стоит, сидели, окунув ноги в воду, и ели барабульку! Берег в Кокарьяле так чудно пахнет морскими ежами и мидиями. А потом вы, наверное, поехали за город? Ну конечно, каждая смирния[128] должна счесть за святую обязанность показать гостю из Янины наши живописные окрестности. А раз уж вы туда приехали, разве ж можно, вевеа, вернуться домой, не прогулявшись на свежем воздухе? А там горы, поросшие оливковыми рощами и инжирами, одинокие домики стоят, заброшенные хлевы… А в хлевах подстилки из соломы, не так ли?
– Скажи-ка, откуда ты все это знаешь?
Вопрос задумывался как контрнападение, но Панайота задала его таким тоном, что Адриана сразу поняла: подруга со всем угадала. Они рассмеялись. Грызя рожок, Адриана придумала на ходу песенку про любовь на соломенной подстилке и начала ее во весь голос распевать. Панайота закрыла лицо руками.
– Адриана!
Они были уже почти у ресторана Кремера.
– Ах, любовь на соломе, за шею тебя обнял, ах…
– Адриана!
– …ах, любовь на соломе, да солома в волосах, ах!
Панайота схватила подругу за руку и остановилась. Та повернулась со словами возражения на языке и вдруг увидела, что ее подруга резко побледнела. Умолкнув, Адриана посмотрела в ту сторону, куда был направлен взгляд Панайоты.
Сквозь шумную толчею сотен солдат к ним пробирался Павло в своей чистенькой форме цвета хаки. На левом плече у него висела большая холщовая сумка в цвет формы, а в правой руке он держал серый мешок с инициалами в уголке, вышитыми красными нитками. По вискам у него стекали капли пота, лоб блестел как зеркало.
– Панайота! Где ты ходишь, йиа то Тео? Битый час тебя ищу.
Девушка никогда не видела его таким встревоженным, но все же обиделась на упреки, к тому же высказанные при подруге. Что это значит вообще? Ей теперь нельзя пойти с Адрианой мороженого поесть? Сначала мама, теперь Павло? И он даже не поздравил ее с днем рождения!
Панайота вскинула подбородок, будто принюхиваясь к чему-то, и отвернулась к морю. Адриана оставила их наедине: она заметила перед рестораном Кремера какого-то своего родственника и пошла поговорить с ним.
– Ну, как видишь, я здесь. Что такое? Ти ине?[129]
– Панайота му, выслушай меня, ладно? Ты слушаешь меня? Akus?[130]
Его широкие ладони сжали Панайоте плечи, она скривилась от боли, но Павло даже не обратил на это внимания.
– Я договорился с одним рыбаком, чтобы он увез вас на Хиос. Сегодня в полночь он будет ждать у маленького внешнего причала. Рыбака зовут Панайотис, почти как тебя. Он знает твоего отца. Ровно в полночь будьте у причала. Он зажжет три свечи на носу лодки, так вы не ошибетесь. Хорошо? Эндакси? Ты слышишь меня?
Панайота рассеянно кивала.
– Сейчас же, красавица моя, оморфула му, беги домой. Собирайте все ценное. Лишнего с собой не берите. Возьмите драгоценности, парадес[131], соберите спрятанные по горшкам золотые монеты. А про ковры, подсвечники, оружие – забудьте. Повесьте на все двери крепкие замки. Закройте ставни и заприте изнутри. Пусть твой отец закроет ставни в лавке и на них тоже замок повесит. В лавке ничего ценного пусть не оставляет, и на складе тоже. Поняла меня? Каталавес?[132] Панайота? Ты слушаешь меня? О чем ты задумалась? Йота, агапы му, любимая, это очень важно, слышишь меня? Вопрос жизни и смерти.
Панайота снова кивнула. В ушах звенело, и слова Павло доходили до нее словно сквозь вату. Парень положил мешок на землю, взял ее за руки и посмотрел на нее своими щенячьими глазами.
– Любимая, нас забирают отсюда. Мы все уезжаем. Останемся – попадем в плен. Ни полиции, ни жандармерии – никого, защищать город будет некому. Можешь представить, что здесь начнется? Вам нельзя тут оставаться. Может случиться страшная беда. Теперь послушай меня, единственная моя: как только прибудете на Хиос, долго там не задерживайтесь. Сразу же купите билеты на корабль до Пирея. Поняла меня? Я буду ждать вас там. На всякий случай вот, я написал адрес нашего дома в Янине. Даже если я не смогу дотуда добраться, моя семья ждет тебя и твоих родных. Смотри, не потеряй эту бумажку! Йота? Любовь моя, с тобой все хорошо? Ты вся поблед…
Вдруг на пристани поднялся шум. Беженцы, в прострации сидевшие до этого среди своего скарба, вскочили на ноги, замахали руками и засвистели всей толпой. Адриана, прервав беседу с родственником-рыбаком, тоже смотрела на судно у пристани Пасапорт, которое готовилось поднять якорь. Павло, чтобы лучше разглядеть, что там происходит, приподнялся на
