Птичий отель - Джойс Мэйнард
В Сан-Фелипе он заглянул в один из баров и порасспрашивал завсегдатаев, где стоит поискать американку, желающую скрыться подальше от людских глаз. Седой экспатриант и соотечественник Тома в футболке Greatful Dead не задумываясь назвал Эсперансу.
Сходя на берег Эсперансы, Том представления не имел, туда ли он попал, и тут какой-то человек без руки спросил, кого он ищет. Это был Гас. Том показал Гасу мою фотографию и уже через десять минут стоял возле моей калитки и жал на кнопку звонка.
«Я рассчитывал, что ты расскажешь мне, где находится твоя мать, – писал Том. – Я не исключал даже, что она живет вместе с тобой. На тот момент я был человеком, жаждущим отмщения и не знающим покоя вот уже тридцать лет. Горечь потери камнем лежала на сердце, и я имел твердое намерение схватить женщину, повинную в смерти моего отца.
Но случилось неожиданное. Я влюбился, – писал Том. – И мне больше не хотелось мстить Диане Ландерс – я просто хотел быть с тобой».
Том упомянул, что собирался признаться мне во всем. «Помнишь, как мы сидели вечером на пристани и ты сказала, что хочешь кое в чем признаться? А я ответил, что мне тоже есть что тебе рассказать. Но я не смог, до того боялся потерять тебя.
Тот значок, что ты нашла в моем бумажнике, он был не мой, а отцовский. Я хранил его и всегда носил с собой».
Вернувшись в Нью-Йорк, Том мог бы связаться с ФБР на предмет дела, которое он расследовал на протяжении тридцати лет. Он мог бы рассказать им, что так и не нашел Диану Ландерс, но знает местонахождение ее дочери.
«Но я никому ничего не рассказал, – писал Том. – Решил, что с этим покончено. Горечь от потери отца осталась, но я не мог причинять тебе боль, ты и так настрадалась. А следующей весной я подал в отставку. Сейчас преподаю криминологию в колледже. Я больше не полицейский.
Нет надежды, что ты мне ответишь. Но я должен сказать тебе две вещи. Во-первых, я действительно тебя любил. Не хочу, чтобы ты жила с мыслью, будто я притворялся. Прежде мне казалось, что такой любви, как в романе Габриэля Гарсия Маркеса, не существует. Но, встретив тебя, я понял, что это не художественная выдумка. Как же я понимаю Флоринтино Аризо, любившего женщину безответной любовью на протяжении пятидесяти лет. Ведь и у меня так же».
Почему-то вспомнилась песня, которую пела мне мама. Про умирающего Вильяма с именем любимой на устах. Барбара Аллен.
У Тома была и вторая новость, только очень плохая. Он писал, что хотел бы обнять меня и быть рядом, когда я буду читать эти строки.
Год назад к нему в дом позвонила женщина – худая, с длинными седыми волосами, в пальто на рыбьем меху. «Мое имя должно быть вам известно, – сказала она. – Я одна из тех, кто повинен в гибели вашего отца».
Это была моя мать Диана.
Она призналась, что всю жизнь корила себя за смерть Хосе Мартинеса. Тридцать лет пряталась от правосудия, но сил ее больше нет.
Она сказала, что умирает от рака легких. Сказала, пусть Том отдаст ее в руки ФБР, ей все равно. Она пришла извиниться. Поздно просить прощения у собственной матери или дочери, но, может, хотя бы он простит ее. «Я, конечно, ни на что не рассчитываю, но хочу, чтобы вы знали, как мне жаль».
В тот момент Том Мартинес запросто мог бы позвонить в ФБР. Но он пригласил ее на кухню и налил тарелку супа санкочо[210], такого же, как готовила его мама. Они долго сидели и разговаривали. Она рассказала, как жила все эти годы, как пряталась от властей, а он рассказал, как пытался найти ее и как однажды встретил и полюбил ее дочь.
И он сообщил моей матери кое-что очень для нее важное: что в моем сумбурном детстве было и кое-что прекрасное – как она пела для меня.
Том спросил, знает ли она какие-нибудь песни на испанском. Мама помнила лишь «Гуантанамеру»[211]. Именно ее она и спела для Тома.
«Я вас простил», – сказал Том. Он и не знал до сей минуты, до чего была тяжела ноша, что он носил в своей душе столько лет. Наконец-то пришло избавление.
Я и представить себе не могла, чтобы мою умирающую мать навещал сын того самого полицейского, что погиб в той давней трагедии.
«После стольких лет мне так и не удалось отыскать твою мать, – писал мне Том. – Зато она сама отыскала меня».
К тому времени Диана уже проживала под собственным именем в женском приюте в Бронксе, и каждое воскресенье Том приезжал к ней. А когда она уже не могла обходиться без постороннего ухода, Том помог ей переехать в хоспис. Он умолял, чтобы она позволила ему связаться со мной. Но Диана отказалась.
Она сказала ему: «Она счастлива и без меня, не надо ее трогать». Но взяла с него слово, что после ее смерти он обязательно напишет мне. Возможно, Диана надеялась как-то примирить наши раненные души с той давней трагедией. Надеялась даже (хотя Том и утверждал, что это невозможно), что мы снова будем вместе.
«Твоя мать умерла на той неделе», – писал мне Том. Он взял на себя все хлопоты, связанные с похоронами. И этим своим письмом он выполнял данное Диане обещание. У всей этой истории не было счастливого конца, но, по крайней мере, все мучения закончились. «Я не тщу себя надеждой, – писал Том. – Просто хочу, чтобы ты знала, как все было».
101. Возвращение светлячков
Как оплакивать мать, которую вы едва помните? Тем вечером я зажгла свечи и поставила на проигрыватель старый альбом Джоан Баэс. Я бы даже позвонила Даниэлю, но у меня не было его номера телефона. Как это грустно – терять след дорогих тебе людей, ведь в моей жизни их было так мало. И все же кто-то из них наверняка вспоминал обо мне. Прежде всего – родители Ленни.
Столько же лет прошло… Можно сказать, что я наконец обрела счастье. (Гарсия Маркес описывал нечто подобное: «Можно быть счастливым не только без любви, но даже вопреки ей». Это точно про меня.)
Кто-то позвонил в калитку. Из кухни доносился
