Наш человек в горячей точке - Роберт Перишич

— И я.

— Мать твою перемать, если я дойду до нуля, ты неплохо заработаешь! — кричал Маркатович.

— Посмотрим.

Я не хотел лишать его надежд, но у меня не было намерения ждать роста до его цены.

— Ты следи и сообщай мне ситуацию. Мне сейчас надо на одну встречу, сам смотреть не могу, — сказал Маркатович.

Я остался перед компьютером.

Я смотрел информацию с биржи, на все эти меняющиеся цифры.

Смотрел, видел себя в тот день, когда бухнул все деньги в эти проклятые акции.

И потом сидел в кресле и смотрел по сторонам… Да, давно это было.

Как будто ныряю, всегда сначала вижу то пространство, квартиру, в которой мы жили… Ту квартиру, на которую я как-то раз недавно случайно наткнулся в объявлении, изучая, что сдается.

Я прочитал описание квартиры, адрес, и, должно быть, всё это уже забыл и не понял, что это та самая квартира, пока не набрал номер и не узнал голос нашего старого хозяина.

Я молчал, а он спросил: — Алло, алло, вы меня слышите…

Значит, и она съехала.

Наша старая квартира. Увидел её на мгновение.

И положил трубку, о цене не спросил.

Я следил за трансакциями с РИБН-Р-А. Цена продажи поднималась.

Скоро мне будет пора выходить из игры.

Торговый центр на границе моего квартала не отличался от других. Они все выглядят как маленькие средневековые городишки: один замок, несколько улочек, как Хум в Истре, микрополис… Здесь человек наконец-то имеет право смотреть в никуда. Кто-то ходит на йогу, на медитацию, достигает нирваны, что до меня — я прихожу сюда. Бреду медленно, пялюсь на полки, к некоторым предметам прикасаюсь, смотрю в никуда.

Я взял тележку, иду, толкаю её.

При входе, который похож на триумфальную арку какой-нибудь победы, меня кто-то похлопал по плечу: — Хей!

Мне потребовалось мгновение, чтобы узнать её.

Саня.

Она подняла на лоб темные очки, как будто вынырнув.

Должно быть, я посмотрел на нее испугано, и выражение её лица стало как бы извиняющимся.

— Ты? — проговорил я хрипло. — Откуда ты?

Мы продолжали стоять, как бы не зная, что нам делать с нашими телами. Потом обменялись поцелуями в обе щеки, особо друг к другу не приближаясь… Я узнал эти духи… Я сделал шаг назад.

— Ну вот, — улыбнулась она, отводя глаза; казалось, ей было одновременно и приятно и неловко, что мы встретились.

Я сказал: — Ну, это… Иду за покупками и всё такое. Это от меня недалеко.

Потом толкнул тележку, чтобы немного отойти от входа.

— Ага, — она посмотрела на меня. — С тобой всё в порядке?

— О’кей, — сказал я. — А ты?

— О’кей.

Я подумал, что она не решилась сказать, что у нее всё отлично, чтобы я не вообразил, что ей без меня очень даже хорошо.

Но, похоже, так оно и есть, ну и отлично, подумал я.

— Ты изменился… — она неуверенно улыбнулась.

Лучше бы ты этого не говорила, подумал я. Я переболел и вылечился от той, прошлой, личности. Реконструировать её невозможно.

— Так странно тебя видеть, — сказал я.

— Слушай, знаешь… — она посмотрела на часы. — Я спешу… — забеспокоилась она. Потом добавила, будто вспомнив нечто спасительное: — Но ты можешь пойти со мной!

Я вздохнул и сказал: — Ну, знаешь… — и добавил: — Не знаю. А куда?

— Послушай… Ты решишь, что я сумасшедшая, — сказала она.

— Почему?

— Дело в том… Ты здесь… И сейчас мне просто пришло в голову позвать тебя.

Я смотрел на неё. Почему она колеблется? Не знаю, что это во мне — надежда или страх, когда я думаю, что она от меня чего-то хочет. С нервозной улыбкой поправляет волосы. У неё странная прическа.

— Нет проблем, скажи…

— Смотри, — она глянула на часы, — мы собираемся сделать здесь нечто бессмысленное.

Я поднял брови.

Она продолжала: — Нас здесь мало. В основном девчонки. Должно было прийти больше, но… Можешь к нам присоединиться. Это всё будет буквально через пару минут, а продлится десяток секунд…

Через пару минут? Продлится десяток секунд? На миг я перестал понимать, где нахожусь. Какие девчонки? Она была одна.

— И что нужно делать?

— Мы должны точно в четыре часа ноль-ноль минут, с точностью до секунды, подойти туда, к кассе номер шесть, собраться метрах в трех-четырех от нее. Там, в проходе, чтобы нас было видно и от кассы и отовсюду. Видишь, там?

— Ага.

— Мы подойдем туда в четыре ноль-ноль. Если у тебя часы идут неточно, с моими порядок, просто следуй за мной… И мы подойдем туда и, понимаешь, так неожиданно заорем: «Мы шам-пинь-оны!»

Тут она улыбнулась.

Когда-то раньше я бы, наверное, понял эту фишку.

Она видела, что я не понимаю, и я видел нервное выражение её лица, которое она пыталась прикрыть улыбкой, потому что я тоже мог читать её лицо.

На мгновение я увидел нас со стороны, как мы стоим, на расстоянии метра, скованные, следя за тем, как бы не сделать какое-нибудь ненужное движение из прошлого.

Она держала волосы обеими руками, как будто собирается завязать их хвостом. Посмотрела на меня снизу.

— Мы чемпионы? — спросил я. — Это как из той песни?

— Да, но… не «чемпионы», а «шампиньоны», — сказала она так, будто ей немного неловко из-за этого смешного слова. И торопливо продолжила: — Мы это скандируем… Два раза. Выкрикнем один раз, наберем воздуха и выкрикнем второй раз, во весь голос. И тут же быстро разойдемся. Уйдем не все вместе, а каждый в свою сторону.

— Шампиньоны… — Я сделал паузу. — Грибы?!

— Да! — сказала она так, как будто я наконец всё понял.

— Почему?

— В этом