Алексей Писемский - Люди сороковых годов
- Дурак мужик! - сказала ему вслед на это m-lle Прыхина. Ко всему этому усердию Катишь отчасти была подвинута и тем, что Юлия для этого бала сделала ей довольно значительные подарки: во-первых, бело-газовое платье и широчайшую голубую ленту для пояса и довольно еще свежие, раза два или три всего надеванные, цветы для головного убора. Забрав в охапку все подаренные ей Юлией сокровища, Катишь сейчас же побежала их примеривать на себя домой; для этого она заперлась в своей комнате и перед трюмо своим (на какие деньги и каким образом трюмо это было куплено, сказать трудно, но только трюмо было у нее); Катишь почти знала, что она не хороша собой, но она полагала, что у нее бюст был очень хорош, и потому она любила на себя смотреть во весь рост... перед этим трюмо теперь она сняла с себя все платье и, оставшись в одном только белье и корсете, стала примеривать себе на голову цветы, и при этом так и этак поводила головой, делала глазки, улыбалась, зачем-то поднимала руками грудь свою вверх; затем вдруг вытянулась, как солдат, и, ударив себя по лядвее рукою, начала маршировать перед зеркалом и даже приговаривала при этом: "Раз, два, раз, два!" Вообще в ней были некоторые солдатские наклонности. Походивши таким образом, она села, как бы утомившись от бальных танцев, и распустила зачем-то свой корсет, и в этом распущенном виде продолжала сидеть перед зеркалом и любоваться на себя; но негу таковую, впрочем, она не долго себе позволила: деятельная натура сейчас же заставила ее снова одеться, позвать свою горничную и приняться вместе с ней устраивать бальный наряд. Сделав это, она опять побежала к Захаревским. У нее уж новые планы и предположения явились для бала.
- А что Вихров, будет у вас на бале? - спросила она Юлию.
- Будет! - отвечала та.
- Ну, в таком случае я с ним поговорю! - произнесла она как-то знаменательно.
Юлии это было не совсем уж и приятно.
- Тебе бы лучше следовало с Кергелем поговорить! - немножко кольнула она ее.
- С Кергелем что говорить! За себя - нельзя, а за другую можно! отвечала Прыхина и больше уже до самого бала не уходила от Захаревских; даже свой бальный наряд она стала надевать на себя у них, а вместе с тем наряжала и Юлию, вряд ли еще не с большим увлечением, чем самое себя. Часов в восемь вечера обе девицы вышли из своих комнат. Прыхина сейчас же взяла Юлию под руку и начала с ней ходить по зале. Гости сейчас же после того стали съезжаться. Услышав довольно сильный стук одного экипажа, Юлия, по какому-то предчувствию и пользуясь тем, что на дворе еще было довольно светло, взглянула в окно, - это в самом деле подъезжал Вихров на щегольских, еще покойным отцом его вскормленных и сберегаемых серых лошадях и в открытой коляске. У Юлии чувствительно замерло сердце. Вихров вошел и, прищурившись, начал осматривать зало и находившееся в ней общество. Прыхина при этом, несмотря на чувствуемое к нему предубеждение, не утерпела и проговорила Юлии:
- Посмотри, как он хорош собой, - чудо!
Вихров подошел и поклонился им.
Юлия приветливо и почти дружески встретила его пожатием руки, а m-lle Прыхина только поклонилась ему, и то с грустью и печалью в лице: укоряющею совестью хотела она представиться ему за Фатееву!
Пользуясь тем, что танцы еще не начинались, Юлия сейчас же, оставив Прыхину, начала ходить с Вихровым.
- Мне, monsieur Вихров, хотелось бы с вами поговорить об одной вещи, сказала она.
- Сделайте одолжение, - отвечал он.
- О, этот разговор длинен будет; угодно вам сесть со мною, - продолжала она, указывая в гостиной на одно из кресел и сама садясь рядом с этим креслом.
Вихров сел на указанное ему место.
- Послушайте, - начала Юлия после маленького замешательства. - Мне сказывали, что вы пишете; правда это или нет?
Вихров нахмурился: ему досадно было, что слух об его писательстве начинает распространяться между всеми, но, с другой стороны, запереться в том ему показалось странно.
- Пишу, - отвечал он утвердительно.
- В каком духе?
При этом вопросе Вихров посмотрел Юлии в лицо.
- В духе Достоевского, может быть? - продолжала она.
- Нет, не в духе Достоевского, - проговорил Вихров.
- Его ужасно высоко ставит Белинский, - говорила Юлия.
- Талантлив, но скучен, - произнес Вихров.
- Да, я с вами согласна в этом; я едва дочитала его "Бедных людей", но все-таки славная вещь!
- Очень хорошая!
- А что, скажите, - продолжала Юлия: она хотела уж вполне блеснуть перед Вихровым своими литературными познаниями, - что такое сделалось с Гоголем? После этого великого произведения "Мертвые души" он вдруг начал какие-то письма писать к друзьям[84]. "Отечественные Записки" в неистовство приходят, и очень естественно: они так верили в его талант, так много возлагали на него надежд, вдруг он пишет, что мужиков надо сечь, и, наконец, какого-то пророка из себя хочет представить, всех поучает, что такое с ним?
Вся эта тирада Юлии показалась Вихрову просто противною.
- Не знаю я этого совершенно-с, - ответил он ей довольно сухо.
"Не любит, видно, когда говорят о других: ну, будем говорить о нем!" подумала Юлия и снова обратилась к Вихрову:
- А вы знаете что: я и об героине вашего романа слышала, это одна какая-то московская молодая девушка!
"Все уж разболтали ей", - подумал Вихров и решительно не находился, что ей отвечать. Он вообще был как-то грустен в этот день. Разрыв с Фатеевой мучил и волновал его.
К Юлии между тем подошел Кергель и пригласил ее на кадриль.
Она не могла отказать, но, отходя от Вихрова, мотнула ему головой и сказала:
- Мы когда-нибудь еще с вами об этом поговорим!
- Слушаю-с, - отвечал ей Вихров почти насмешливо.
Как только от него отошла Юлия, к нему сейчас же подошла и села на ее место Прыхина. О, Катишь сейчас ужасную штучку отпустила с Кергелем. Он подошел к ней и вдруг стал ее звать на кадриль. Катишь вся вспыхнула даже в лице.
- Pardon, monsieur, - сказала она ему на это, раскланиваясь с ним, - я с незнакомыми не танцую!
- Вы считаете меня незнакомым? - произнес Кергель, лукаво потупляя перед ней глаза.
- Совершенно незнакомым! - повторила она и ушла потом к Вихрову.
- Фу, ворона с места, а сокол на место, - проговорилась она, как и часто это с ней случалось.
- Вы, однако, себя-то соколом считаете, а mademoiselle Юлию вороной! заметил ей Вихров.
- Тьфу, что я! - отплюнулась она. - Сокол с места, а ворона на место! Затем она замолчала и начала грустно-насмешливо смотреть на Вихрова.
- Мужчины, мужчины! - произнесла она, наконец, покачав головой.
- Как мухи к нам льнут! - добавил Вихров.
- Хуже, а как змеи нас отравляют!.. В Перцове, значит, мы больше теперь с вами встречаться не будем?
- Отчего же? - спросил Вихров, вовсе не желая быть с ней откровенным.
- Оттого, что вам туда совестно будет приехать, - проговорила Катишь насмешливо-укоризненно и даже каким-то басом.
- Нет, ничего: я бессовестен, - возразил Вихров.
- Это я знаю, - подхватила Прыхина. - Она больна очень теперь! прибавила она, махнув несколько в сторону своим носом, что почти всегда она делала, когда говорили что-нибудь значительное.
У Вихрова болезненно при этом поворотилось сердце, но он не подал тому и вида.
- Что ж, доктор у нее есть; вероятно, пользует ее.
- Разумеется, навещает; не без помощи же оставить ее одну, - произнесла ядовито-насмешливо Прыхина.
- Ну, поэтому все и идет как следует! - как-то больше пробормотал Вихров и хотел было отойти от Прыхиной.
- На два слова прошу еще остаться, - произнесла она почти повелительно.
Вихров, как ни скучно было это ему, остался на своем месте.
- Вы знаете, что такое доктор тут был, какую роль он играл? - спросила Прыхина.
- Я думаю, как все доктора-утешители, - проговорил Вихров.
- Он тут был только средство возбудить вашу ревность и привлечь вас этим - его обманывали и дурачили и хотели этим возвратить вашу любовь.
- Я знаю, что дружба ваша слишком велика к madame Фатеевой и вы способны в ней все оправдывать, - проговорил Вихров, в душе почти желавший поверить словам Прыхиной.
- Ах, боже мой! Я оправдываю! - воскликнула та. - Сделайте милость, когда я заметила эти ее отношения к доктору, я первая ее спросила, что такое это значит, и так же, как вам теперь говорю, я ей говорила, что это подло, и она мне образ сняла и клялась, что вот для чего, говорит, я это делаю!
- Ну, когда она сама вам говорила, так это не совсем еще достоверное доказательство, - сказал Вихров.
- Прекрасно, отлично! - воскликнула Прыхина. - Она теперь уж и лгунья у вас! Неблагодарные вы, неблагодарные мужчины! - Прыхина вероятно бы еще долго не отпустила Вихрова и стала его допытывать, но к нему подошел Живин.
- Пойдем, водки выпьем, хозяин тебя приглашает! - сказал он, мотнув Вихрову головой. Тот с большим удовольствием встал и пошел за ним.
