Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира - Бенджамин Алире Саэнц

Что означали — Аристотель и Данте?

Я сам себя угнетал. У меня это прекрасно получалось. Всегда был хорош в этом.

Техасский университет в Остине

Девятнадцать

ВХОДНАЯ ДВЕРЬ БЫЛА ОТКРЫТА, КОГДА я вернулся домой. Отец установил новую сетчатую дверь, но маме всё равно нравилось держать её открытой. Даже при включённом кондиционере. — Это проветривает дом. Отец всегда качал головой и бормотал: — Да, мы же пытаемся охладить весь район. Мой отец, он любил бормотать. Может быть, именно от него мне это и досталось.

Когда я вошёл в дом, то услышал два голоса. Они доносились из кухни. Я остановился и понял, что слышу голос миссис Кинтаны. Я замер. Не знаю почему. А потом услышал, как моя мама сказала:

— Мне страшно за них. Я боюсь, что мир выбьет из них порядочность. Мне страшно, и я злюсь.

— Гнев не принесёт нам ничего хорошего.

— А ты не злишься, Соледад?

— Немного. Люди не понимают гомосексуальности. Да и я сомневаюсь, что понимаю. Но ты знаешь, мне не обязательно понимать кого-то, чтобы любить его, особенно если этот кто-то — мой сын. Я психотерапевт. У меня есть клиенты-геи и друзья-геи. Всё это для меня не ново. Но это для меня в новинку, потому что сейчас мы говорим о моём сыне. И я понятия не имею, что его ждёт. Его и Ари.

Потом наступила тишина, и я услышал мамин голос.

— Ари, он и так полон сомнений в себе. А теперь ещё и это.

— Разве не все мальчики его возраста полны сомнений в себе?

— Данте, кажется, не страдает от этого.

— Просто Данте — счастливый мальчик. Он всегда был таким. Унаследовал это от своего отца. Но поверь мне, Лилли, и у него бывают свои моменты сомнений — как и у каждого мальчика.

Последовала ещё одна пауза, а затем снова полышался голос моей матери.

— Как Сэм справляется с этим?

— Со своим обычным оптимизмом. Он говорит, что всё, что нам нужно делать — это любить его.

— Что ж, он прав.

— Это всё, что мы можем сделать, верно?

— Полагаю, что так.

Наступило долгое молчание, и миссис Кинтана спросила мою маму:

— Как Джейми справляется с этим?

— Он меня удивляет. Он сказал, что Ари сильнее, чем думает. Думаю, теперь Джейми чувствует себя ближе к Ари. Он долгое время носил в себе войну. Полагаю, что он отождествляет себя с внутренними битвами Ари.

— Может быть, мы все так делаем.

Потом я услышал, как они смеются.

— Ты умная женщина, Соледад.

Я чувствовал себя глупо, стоя там и подслушивая разговор, который не предназначался для моих ушей. Чувствовал, что делаю что-то очень неправильное. Не зная что ещё делать, я выскользнул обратно из дома.

Я решил пешком вернуться к дому Данте. Может, он успокоился и больше не злился.

Я думал о своём отце и маме, миссис Кинтане и мистере Кинтане. Мне было паршиво, потому что мы с Данте заставляли их волноваться. Мы заставляли их страдать, и я ненавидел это. Но потом я подумал, что это действительно прекрасно, что наши матери могут говорить обо всём этом. Они в этом нуждались.

Когда я шёл, мимо прошли двое парней, идущих в противоположном направлении. Я знал их со школы. И когда они проходили мимо меня, один из них сказал:

— Ты избил одного из моих друзей, ублюдок. Защищал какого-то педика. Кто он, твой грёбаный парень?

Прежде чем понял, что делаю, я схватил его за воротник и повалил на землю.

— Хочешь поссориться со мной? Здорово. Я тебя обломаю. Давай, испытай меня. Ты не доживёшь и до восемнадцати, — мне очень, очень хотелось плюнуть на него. Но я этого не сделал. Просто продолжил идти. Я был рад, что Данте не было рядом, чтобы наблюдать, как я веду себя как близкий родственник кроманьонца.

В квартале от дома Данте мне пришлось остановиться и присесть на бордюр. Меня трясло. Я сидел там, пока дрожь не прекратилась. Я задумался о сигаретах. Мой отец сказал, что они помогали унять его дрожь. Мама сказала, что это миф. — И не бери в голову таких идей. Было приятно сидеть там и думать о курении. Это лучше, чем думать о том, что я мог сделать с тем парнем.

Я добрался до дома Данте, и постучал в дверь. Мистер Кинтана окрыл с книгой в руке.

— Привет, Ари.

— Здравствуйте, мистер Кинтана.

— Почему бы тебе не называть меня Сэмом? Это моё имя.

— Я знаю, что это ваше имя. Но я никогда не смог бы так вас называть.

— О да, — сказал он. — Слишком неуважительно.

— Ага, — ответил я.

Он улыбнулся и покачал головой.

— Данте на меня злится, — сказал я.

— Знаю.

Я не знал, что сказать. Просто пожал плечами.

— Думаю, ты не знал, что у мальчика, который тебе так нравится, вспыльчивый характер.

— Да, думаю, не знал.

— Иди наверх. Уверен, он откроет дверь, если постучишь.

Когда я начал подниматься по лестнице, то услышал голос мистера Кинтаны.

— Вам позволительно злиться друг на друга.

Я обернулся, посмотрел на него и кивнул.

* * *

Дверь Данте была открыта. Он держал в руках кусок угля и смотрел в свой альбом для рисования.

— Привет, — сказал я.

— Привет, — сказал он.

— Всё ещё злишься на меня?

— Обычно я злюсь пару дней. Иногда даже дольше. Но ты, должно быть, особенный, потому что я больше не злюсь.

— Значит, теперь я могу говорить?

— Если поможешь мне убраться в комнате. А потом поцелуешь меня.

— А, понимаю. У действий есть последствия. — я осмотрел его комнату. Она действительно выглядела так, как будто там была буря.

— Как ты можешь жить в такой комнате?

— Не все живут как монах, Ари.

— Какое это имеет отношение к тому, что ты такой неряшливый?

— Мне нравится беспорядок.

— Твоя комната похожа на мой мозг.

Данте улыбнулся мне.

— Может быть, именно поэтому я люблю твой мозг.

— Не думаю, что тебе нравятся мои мозги.

— Откуда ты знаешь?

Мы провели вторую половину дня, убирая его комнату и слушая пластинки — Битлз. И когда комната была убрана, Данте бросился на кровать, а я сел в большое кожаное кресло. И Данте спросил меня, о чём я думаю. Поэтому я сказал:

— Наши родители, Данте. Они очень, очень любят нас.

— Я знаю. Но если мы будем думать о них слишком много, у нас никогда, никогда не будет