Отец лжи - Володя Злобин
Ничего, научатся.
– Ой, Толечка, как неаккуратно! Я только приличненькие фильмули смотрю! – лыбится Антон, – У Папика семья. Он её очень любит!
– Любит? А говоришь – приличненько, – хмыкает Рома, и Копылов довершает атаку, – чего молчишь? Не видел такого фильма?
– Не видел.
Пальцы прыскают в кулачок, и, кажется, не сними режиссёр этот фильм, жизнь текла бы своим чередом.
– А как кино называется? – хочет сгладить Вова.
– Называется "Папик", – не оставляет шансов Копылов.
Травля начинается с имени. Если его нет, имя нужно придумать. Коверкается фамилия, склоняется отчество, подбираются рифмы и образы. Никто никогда не унижает человека. На это стоит блок, божественный запрет. Человек – это всегда подобие: унижаешь его, значит, унижаешь себя. Требуется магическая формула, особое расчеловечивающее имя, желательно среднего рода, устраняющее неудобный барьер. Так в тюрьме, так на войне. Так в школе. Петух, стукач, дрищ, обезьяна, бомж, крыса, очкарик – всё это нужно, чтобы не увидеть человека.
Пальцы не смогли зацепиться об имя, а история с фотографией вскоре забылась. Вот почему припомнилось, как один раз, придя в гости, Пальцы столкнулись с отцом, который как назло был в одних трусах, вываливаясь оттуда могучим телом. Были оценены усы, зажмурившийся глаз, лицо, уминающее еду, непонятные слова, работа охранником и куча других мелочей, которые не замечаешь, когда живёшь рядом. Прямо в дверях отец явил живое доказательство того, что травля не ошиблась, она искала, нашла и теперь была готова по-настоящему развернуться.
Весь ужас был в том, что в школе травили отца.
Это стало понятно не сразу, а только после доверительного звонка Фурсы, с ленцой доложившего, что ежедневные приколы про живот и усы – это приколы родственные. Толя не догадывался, что где-то внутри это было давно известно, просто не признавалось за правду. Пальцы издевались над абстракцией, не имеющей конкретного воплощения, а как только образ приобретёт фамильное сходство, как только отец будет назван отцом, шутники незамедлительно понесут наказание. Пока же это игра. Пальцы опасаются назвать её нужным именем, значит – уважают, а то и боятся, поэтому вынуждены юлить вдали от прямых оскорблений. Папик – это совсем не отец, тем более Папик не может обижать кого-то другого, ибо обида возникает из воспринимаемого сходства, а его как раз не было. Стоит Пальцам начертить точное семейное древо, как их вина станет очевидна и последует неминуемое возмездие.
Вот почему можно было молчать. И вот почему с каждым днём Папик всё больше походил на отца.
К счастью, на математике учительница грозно стоит у доски. Огромная грудь тревожно колышется, и класс боится захлебнуться в гудящей морской волне. Сорок пять минут квадратичных графиков ещё никогда не делали человека настолько счастливым. Затем побег к актовому залу, кипучая лава второклашек, и ещё один подарок судьбы – геометрия. Учительница снова на страже и, продолжая математику, ругает тупых Фурсу и Чайку (нет, от этого не приятно), а затем вызывает к доске, искать уравнение окружности. Спасая друзей, руку тянет Вова Шамшиков. Он быстро раскладывает
