Швейная машинка - Натали Ферги
Это была ложь, сама она ни секунды в это не верила.
— Ты пойдешь на работу после обеда? — задал он вопрос, когда они вернулись на место встречи.
— А нужно?
— Делай то, что хочешь сама, а не то, что говорит тебе мужчина.
— Даже если это ты?
— Особенно если я. В нашей семье такое будет не принято, ладно?
Джин молчала больше минуты. В конце концов она расправила плечи и посмотрела на него:
— Ну что ж, я схожу за пальто. Подожди меня.
Она поднялась по опустевшей лестнице. Бригадир сидел на одной из скамеек, обхватив голову руками. Услышав ее шаги, он повернулся к ней:
— И ты тоже?
— Да.
Джин чувствовала, что должна извиниться, но не могла найти нужных слов. Бригадир посмотрел на застекленный кабинет начальника.
— Он ушел на собрание. — Вся его уверенность куда-то делась, и он почти прошептал: — Я бы тоже…
Ей стало его жалко:
— Это тяжело.
— Я не могу. Я просто не могу, жена никогда мне не простит.
Джин понимала его состояние. Не было смысла причинять боль этому человеку, полному забот и дум о семье.
— Скоро все закончится. Они вернутся — ну то есть мы вернемся — через день-другой.
Она сняла с вешалки пальто и шарф, окинула взглядом длинное помещение с единственным оставшимся работником, который казался совсем потерянным, и поспешила вниз по лестнице — каждый пролет приближал ее к Дональду.
Он, конечно, ее ждал. Джин замотала шею от ветра синим шерстяным шарфом, вышла из здания с высоко поднятой головой и потребовала у Дональда рассказать ей обо всех текущих планах профсоюза.
Самая удивительная новость состояла в том, что готовился марш — с духовым оркестром и огромными плакатами. Такое событие невозможно будет не заметить. Когда они дошли до ее улицы, в животе у Джин появилось знакомое неприятное ощущение, но она нашла в себе силы проигнорировать его. Ей не очень-то хотелось идти домой, но это было необходимо. Дональд собирался на важное собрание в Глазго, да и не стоило ждать, что он всегда будет рядом и все станет делать за нее.
Попрощавшись с ним, она начала гадать, как станет объясняться с отцом, но, почти дойдя до двери, так ничего и не придумала. Джин прислушалась, стараясь уловить даже самые тихие звуки, но в квартире было пусто, что не могло не радовать. Она старалась избегать любых конфликтов, и теперь лучше всего это было сделать, притворившись, что вообще ничего не произошло.
Джин занялась мелкими домашними делами: она выбросила прогоревшие угли и подкинула к тем, что еще тлели, вощеную бумагу, надеясь пробудить огонь к жизни. Возможно, если отец вернется к готовому ужину, это ненадолго отвлечет его от мысли о забастовке. Она налила в кастрюлю воды и принялась чистить картошку: острый ножик срезал тончайший слой кожуры.
Но надежда жила недолго.
Стук тяжелых башмаков донесся с нижнего этажа и вселил в нее ужас. Отец вломился в квартиру и сразу помчался на кухню:
— Почему ты не на работе?!
Джин отступила к раковине в оконной нише. Она не знала, что сказать.
— Отвечай мне, девчонка! Они собираются вечером закрыть ворота, и те из нас, кто хочет работать, не смогут туда попасть. Это ты виновата! — Он сделал четыре широченных шага по направлению к ней. — Ты и твой бестолковый парень!
У Джин не было возможности скрыться, и ей пришлось прижаться к раковине. Холодный камень впился в спину, через платье начала просачиваться влага.
— Нечего сказать? Язык проглотила? — Отец подошел еще ближе. — Я видел этого Дональда Кэмерона — он стоял на ящиках и горланил свои лозунги. Но я сыт ими по горло!
Он наклонился еще ближе. Ей пришлось так вы гнуться назад, что ее голова прижалась к оконной раме. Отец глубоко вдохнул и резко исторг из себя всего одно слово:
— Хватит!
Она оказалась в ловушке, не могла двинуться и была слишком напугана, даже чтобы дышать. У нее закружилась голова, и когда Джин поняла, что уже не может стоять на ногах, отец отодвинулся. Она с трудом поймала воздух и сделала глубокий вдох.
Но он еще не закончил.
— Я знаю, что ты замешана. Вчера вечером я говорил тебе, что, если ты окажешься такой дурой, что примешь участие в забастовке, я тебя выгоню. — Его голос дышал тихой злобой. — Я принял решение и больше не хочу тебя видеть. Я не буду тебя кормить и предоставлять крышу над головой, если ты выказываешь такое неуважение. Собирай вещи и уходи.
— Уходить?
Отец явно не шутил.
— Тебя не должно здесь быть, когда я приду с собрания. Ты и тебе подобные — не единственные, кто может организоваться. Мы сформировали делегацию для переговоров с руководством.
Он ушел так же внезапно, как и пришел, и ее оглушила резко наступившая тишина.
Джин было плохо, ее тошнило, к горлу подступала кислота. Ее вырвало съеденным на обед сэндвичем — прямо в раковину, поверх всей посуды. Головокружение не отступало, на лбу выступили капельки пота; она схватилась за твердый край раковины. Каким-то образом ей удалось отвернуть кран, залить тарелки и миски холодной водой и смыть полупереваренный хлеб в сливное отверстие.
Сколько у нее времени? Даже если бы существовала вероятность того, что он успокоится, ей было уже страшно находиться с ним в одной квартире. Хватит!
Дональд сейчас, наверное, должен быть в центре города, в штабе бастующих. Ей придется справляться одной. Впрочем, забирать было почти нечего: три платья, рабочий фартук и нарукавники, нижнее белье, туфли и пальто, ночная рубашка. Она засунула все в саквояж, некогда принадлежавший матери, и оглядела комнату. Что-то еще? Да.
Она зашла в спальню отца, где стояла его высокая деревянная кровать, и остановилась перед маленьким шкафчиком. Джин знала, что где-то внутри, в простом хлопковом носовом платке с вышитым в углу розовым цветочком, лежало медное обручальное кольцо ее матери. Других дочерей и сыновей у нее не было, в живых осталась одна Джин, и она по праву заберет его. Возможно, в первые месяцы отец и не заметит этой пропажи. Девушка открыла нижний ящик и тщательно обыскала все, что там лежало, пока не нашла кольцо. Оно было завернуто в платок и в его рубашку, которая давно уже стала ему слишком мала. Джин достала кольцо, а платок засунула в рукав. Через несколько минут она была уже на улице, с саквояжем в руке и ключом в кармане. Соседи станут шушукаться, но ей было уже все
