Джен - Петр Немировский
А я, сложив ладони между своих раздвинутых коленей, сидел на ее «психотерапевтической» кушетке, предназначенной для пациентов.
— Слишком много хорошего свалилось на твоего Френсиса в короткий срок. К хорошему тоже нужно привыкнуть. А он оказался не готов. Это — во-первых. Во-вторых, Френсис стал курить марихуану, а трава, как известно, у некоторых людей вызывает галлюцинации. Ну и в заключение: его психиатрическая болезнь тоже не стоит на месте, а развивается. Вот тебе и ответ на вопрос, отчего у него произошел нервный срыв и почему он резал себе руки. А ты, Виктор, все сделал правильно, не растерялся, тут же вызвал полицию. И не укоряй себя ни в чем, мы, психотерапевты, всего предугадать не можем, — она защелкнула косметичку.
— Да-да, все верно: стресс, трава, галлюцинации, болезнь. Но, может…. Может, он действительно верит в Бога? Может, только сейчас, став свободным, оказавшись среди нормальных людей, которые о нем хоть чуточку заботятся, он наконец почувствовал в себе Бога? Почувствовал какое-то раскаяние, посчитал себя виноватым? Захотел покаяться за свои пусть даже мелкие грешки, которые в его глазах сейчас приобрели огромное значение? — я смотрел перед собой, где на полу словно возникали и расплывались какие-то темные пятна.
Джен покачала головой:
— Виктор, тебе будет трудно работать с психически больными. Ты копаешь слишком глубоко. А это опасно — и не только для психически больных, но и для психически здоровых.
Она поднялась, давая понять, что супервизия закончилась. Взглянула на свои золотистые часики на руке:
— Все, надеюсь, мы с тобой достаточно детально обсудили эту историю.
Однако я оставался неподвижен.
Меня душила ревность: вот сейчас она уйдет — в своем обворожительном платье, в туфлях на высоком каблуке, вся в блестках — к нему, к этому проклятому хрычу Шварцу. И я не знал, что сделать, чтобы этого не случилось.
Удивившись, Джен смотрела на меня, пытаясь вникнуть в причину моего «пассивного сопротивления». Догадалась. Решительно подошла к двери и защелкнула замок.
Вернулась и присела передо мной на корточки:
— Милый Виктор, я долго не хотела начинать этот разговор, но, видимо, придется. Я знаю, что ты ко мне неравнодушен. Но не надо. Не надо сидеть в машине возле синагоги по субботам, подкарауливая меня. Не надо следить за мной, когда я иду после работы. И рисовать меня тоже не надо. Договорились?
Я наморщил лоб. Сейчас, с этого места и под этим углом мне были хорошо видны плавные линии ее бедер в облегающем платье. Восхитительные линии! Не знаю, повинуясь какой силе, я вдруг взял руки Джен и потянул ее к себе!
На мгновение она поддалась, быть может, от неожиданности. Я даже успел ощутить, как прядь ее бархатистых волос скользнула по моей щеке.
Но длилось это лишь миг. Вырвавшись, Джен отступила к двери. На ее щеках запылали пунцовые пятна. Метнула в меня испепеляющую молнию.
— Ты в своем уме? — сказала тихо. — Завтра же я попрошу, чтобы вместо меня тебе дали другого супервайзера.
Глава 9
Но она никого ни о чем не попросила и оставалась моим супервайзером. Как и прежде, мы обсуждали с ней пациентов, спорили, беседовали об искусстве. Словом, внешне мало что изменилось. Но между нами возникла некая тайна, которую мы, как два заговорщика, теперь скрывали ото всех.
……………………………………………………………………………………
Однажды Джен спросила, не могу ли я подвезти ее во время ланча в ателье, где ей нужно срочно забрать какую-то одежду.
Машина, что называется, была подана, и вскоре мы мчались по бруклинским улицам в район Бей Ридж.
Джен скрылась в дверях ателье. А я, отодвинув подальше от руля кресло водителя и откинув спинку, устроился поудобней и приготовился к ее длительному отсутствию. Достал мобильник, чтобы почитать «Фейсбук».
К моему удивлению, минут через десять Джен вышла с пакетами в руках.
— Я же обещала, что быстро справлюсь, — сказала она, кладя пакеты на заднее сиденье. — Поехали обратно.
Но возвращаться прямиком в госпиталь было бы с моей стороны непростительной ошибкой, если не глупостью. Тем более в такой теплый и солнечный февральский день.
Ничего не сказав, я направил машину к набережной, которая находилась от этого ателье совсем близко.
Полюбил я тот уголок: широкий пирс, вдающийся в Гудзон метров на сто от берега, место для променада и рыбной ловли. С пирса открывается живописный вид, запечатленный на многих рекламных открытках и буклетах Нью-Йорка. Река здесь разбегается по устьям, окаймляющим остров Статен-Айленд, берег Нью-Джерси и Манхэттен с его небоскребами.
Простор, широкий горизонт. И ползут, надвигаются откуда-то гонимые ветром тучи. А под мостом Верразано, едва не задевая перекрытие, проходят гигантские лайнеры: одни — швартоваться в порт, другие — из порта, в океан...
Приехав на место,я предложил Джен выйти из машины и полюбоваться видами.
Мы неспешно прогуливались по бетонному пирсу, огороженному по краям невысоким железным забором. Рыбаки забрасывали в воду спиннинги. Возле них на газетах и целлофановых пакетах лежали кусочки порезанной рыбы и крабы с расколотыми панцирями, которых использовали для наживки.
Мальчуган лет пяти, в красной курточке, отойдя от мамы, сел на корточки и внимательнейшим образом изучал только что пойманную рыбаком сельдь. Рыба прыгала на бетоне, и ее морда от пораненных крючком губ быстро покрывалась кровью.
— Она дышит! Она раскрывает жабры! — изумлялся ребенок, касаясь рыбы пальчиком.
— Ты когда вырастешь, тоже станешь рыбаком? Или капитаном корабля? — слащавым голоском спросила Джен, наклонившись к ребенку.
— Мисс, вы мне мешаете, — ответил мальчуган серьезным голосом. — Вы что, не видите, что я занят рыбой?
— Что-о?! — протянула Джен и рассмеялась.
И мне вдруг захотелось вот так стоять когда-нибудь на пирсе, чтобы летали над водой беспокойные чайки и чтобы неслись тучи, а из порта уходили в океан лайнеры. И чтобы мой сынишка сидел рядом на корточках, изучая жирную сельдь, трогал ее раскрытые жабры, ее окровавленный рот, смотрел, как она прыгает на бетоне, сверкая чешуей...
На миг я словно увидел эту картину. Как свое будущее: и сына своего увидел, и Джен, и себя с ними.
— А-а! — вдруг воскликнула Джен, резко взмахнув рукой.
Она смотрела за перила, куда только что улетела ее красная шапочка, сорванная с ее головы порывом ветра.
Шапочка качалась на волнах, ее слегка перебрасывало в
