Джен - Петр Немировский
— Какой ужас…
Лично я ничего ужасного на тех фотографиях не обнаружил: два парня в драных футболках и с выкрашенными в красно-зеленый цвет волосами — за инструментами; и девушка — тоже в одной маечке с глубоким вырезом, в татуировках и с гитарой — орет в микрофон.
На органе Френсиса — тоже микрофон, и Френсис орет. Ну и микрофон перед лицом ударника Майкла. Словом, можно только представить, какой грохот стоял в студии Джеймса, где они теперь репетировали.
— Какой ужас… — Джен не сводила с экрана компьютера взгляд, продолжая кликать мышкой, и новые снимки ребят в драных майках с выкрашенными волосами мелькали перед ней.
Вот они втроем в баре, пьют пиво из больших бокалов. А вот — в какой-то беседке на берегу — тоже с бутылками пива. На безлюдном пляже, все трое — абсолютно голые.
Вот в какой-то убого обставленной комнатке — в приюте, где жил Френсис, — играют в карты на полу. Фрэя в разорванных чулках, в носу — кольцо. Оба парня раздеты по пояс. На полу пустые бутылки из-под пива, пачки сигарет.
А вот сюжетный снимок: Френсис лежит на полу на спине, Майкл — на нем сверху, душит его. Не поделили девушку, видать.
— Он просит у меня тысячу долларов на запись их первого концерта. В какую сумму мне уже обошлась эта их музыка, ты себе не представляешь.
Она кликнула мышкой, и в кабинете стало тихо. Будто только что здесь, на столе, извергался вулкан и это извержение сопровождалось землетрясением под чьи-то вопли — и вдруг тихо-тихо…
— Но ведь это хорошо, что твоего Майкла хоть что-то увлекло, задело. Кто знает, может, из этой затеи у них что-то получится. Во всяком случае, это его собственный выбор, — сказал я.
— Когда-то я мечтала, что мой сын станет адвокатом или врачом. Ладно, в конце концов, он счастлив, ему хорошо, и это главное… — она вздохнула.
Глава 11
В клинике существовала добрая традиция: каждый год в конце мая для сотрудников устраивали пикник. В этом году местом для пикника был выбран парк в районе Park Slope. В ресторане были заказаны столы.
***
День выдался тихим, почти безветренным. Выехали в полдень. Я предложил Джен место в своей машине. К моему удивлению, она сразу согласилась. Надо сказать, что в последнее время Джен словно забыла былые обиды и угрозы за мои «шалости и несерьезности»; только хвалила меня без меры и даже пообещала похлопотать, чтобы меня взяли в эту клинику на работу.
Мы о чем-то болтали. Джен покачивалась на сиденье рядом, а я краем глаза косился на ее белоснежные ноги. И с превеликим трудом преодолевал соблазн погнать машину куда-нибудь за город, в темный лес.
……………………………………………………………………………………….
И вот кулинарная часть в основном была закончена. Сотрудники-гурманы в ресторане расправлялись с десертом, остальные прогуливались по парку.
Джен удалялась по тропинке вдоль берега озера, по которому плавали утки и лебеди. Непривычно было видеть ее в туфлях без каблуков.
Я догнал ее и, засунув руки в карманы джинсов, пошел рядом. Она даже не удивилась этому.
— Еда была отвратительная, очень жирная. Теперь придется неделю сидеть на строгой диете, — сказала она и в подтверждение своих слов погладила живот. — Но что поделать, если наш директор любит такую жирную кухню. Ой, смотри! — воскликнула она.
С противоположного берега к нам плыл лебедь. Белый, с длинным красным клювом. Вероятно, рассчитывая чем-то у нас поживиться.
— Жаль, что у меня нет с собой хлеба или крекеров, — Джен подошла к краю каменистого берега.
Лебедь приближался, уже были видны его часто двигающиеся под водой лапы.
Присев, она протянула к нему руку:
— Плыви сюда, ко мне...
Птица остановилась. Смотрела умными, внимательными глазами на сидящую перед ней женщину. И... поплыл лебедь. Забил под водой лапами и, изменив линию изгиба длинной шеи, потянулся к руке. Сейчас коснется, ей-богу, коснется клювом ее ладони.
«...Зачем ты меня преследуешь? Я не знаю тебя. Не понимаю тебя. Ты сумасшедший!.. Нет, ты — коршун, уже целый год кружишь над моей душой. А я хочу жить, как жила. Я не хочу погибнуть в твоих когтях. Понимаешь? Не хочу! Не хо-чу...»
...Она трогала мои волосы, гладила по щекам...
Ее платье валялось на полу, там же, где валялись и мои джинсы и рубашка.
И вся ее одежда теперь ей была не нужна! Расколдовали Лебедя. Груди ее белые, теплые, и живот белый, теплый, и плечи, и вся она белая. И не знаю я на всей Земле женщины белей Джен. И не хочу знать!
Свет луны лился через окно в комнату.
— Гладь, гладь. Целуй. Здесь, и здесь, и здесь — где хочешь...
Потом Джен сидела, откинувшись назад, подложив себе под спину подушку. Свет я не включил, но мои глаза уже привыкли к темноте. Я видел ее профиль, ее плечи, покрытые черными пятнами ее волос.
— Зачем мне это нужно, ты не знаешь?
Я молчал. Ожидал, что последует раскаяние. Всё — как и положено: совершенный грех, потом раскаяние. Обязательная часть программы женщины, вступившей в... скажем так, сомнительную интимную связь с мужчиной.
Она подтянула повыше к себе плед, словно желая спрятаться под ним.
— Кстати, у меня двое детей. Я уже скоро стану бабушкой. И вот, приехали.
— Хочешь чай? Кофе?
— Нет, спасибо... Сегодня пятница. Шаббат. Царица Суббота, — помолчав, она вдруг запела что-то на идиш. — Каждый Шаббат мы в семье пели эту песню. Мы с Сарой зажигали свечи и, накрыв на стол, ждали отца из синагоги. Он приходил, читал молитву и наливал в чашу вино. Потом мы ели халу, я всегда выковыривала из нее изюм, а мама говорила, что я — сладкоежка и слишком переборчивая, а нужно брать то, что дают, — хмыкнув, снова напела ту же песенку. — Знаешь, о чем эта песня?
— О чем?
— О Женщине. О том, что Женщина ценнее любого жемчуга... Представляю лицо Сары, если бы она меня сейчас увидела… У тебя душ работает?
— Да, конечно. Сейчас достану тебе свежее полотенце.
Она поднялась, и через минуту я услышал шелест клеенчатой шторы в ванной и шум воды из душа.
***
Утром Джен наводила у зеркала марафет. Она уже была в платье, волосы расчесаны, губы
