холодила тело, но, когда я попробовал снять пальто, стало ещё холодней, поэтому я опять натянул его и бежал. Когда уставал, шёл шагом и снова бежал – вернее, плёлся, поскольку все свои силёнки затратил на попытки выбраться из воды. В воде я так выстудился, что бег меня не согревал, по дороге мне встретилось немало взрослых, которые с удивлением смотрели на семилетнего пацана, плетущегося в мокром пальто. Одна добрая женщина попыталась меня подбодрить – остановившись, она стала кричать высоким, визгливым голосом, что я полный идиот, разгуливающий в мокром пальто зимой, что любому нормальному человеку даже глядеть невозможно на такую мерзость и что мать моя, увидев, каким говнюком я явлюсь, должна выпороть меня, а лучше сразу удавить. В общем, с такой поддержкой я ощутимо ускорился и заявился домой. Дома была бабуля, она меня любила и понимала, что при появлении матери со мной произойдёт именно то, что напророчила мне добрая женщина на дороге – меня нещадно выпорют, – поэтому напоила меня тёплым чаем и уложила в кровать. Надо сказать, что ни то, ни другое не помогло мне согреться, я лежал и трясся от холода. Маменька, придя с работы и увидев развешанные по батареям отопления мои мокрые пожитки, сразу всё поняла и, выпытав у бабули, когда я заявился и что она предприняла, обозвала её старой дурой, которая ни хрена не сделала для моего спасения, а только пытается скрыть следы моего проступка, затем стала растирать меня спиртом, поить какими-то пилюлями. Ничего не помогло, я заболел крупозным воспалением лёгких, на следующий день меня отвезли на скорой помощи в детскую больницу. Потом я очень жалел, что был без сознания, ведь это была моя первая поездка на легковом автомобиле. Помню, что поначалу я лежал в проходном зале, к которому примыкали двери палат, у койки моей были невысокие ограждения по бокам – наверно, чтобы я не сверзился на пол. Я полуспал, закрывал глаза, и мне виделись какие-то серые и чёрные плавающие круги, ребятня, лежавшая в обычных палатах, подходили и глазели на меня, шептались. Парнишка лет двенадцати произнес негромко, что я умру завтра – нянька сказала. Обошлось: когда стало получше, меня перевели в обычную палату, пробыл я там около месяца. По окончании лечения в детской больнице меня без заезда домой прямиком отправили в какой-то детский санаторий в Подмосковье для оздоровления, так что домой я попал месяца через два. В общем, хорошо на пруд сходили прогуляться.
Изредка вспоминая эту историю, я думаю о том самом мальчишке, который протянул мне руку, лёжа в снегу на берегу Люблинского пруда, он спас мне жизнь. Интересно было бы увидеть его, не помню, как его звали, – помню лишь, что жил он в городке СДС. Мы были очень дружны те полтора года, что я учился в московской школе № 488 Ждановского района. У них в квартире был личный телефон. Уезжая, я запомнил его, и когда лет через пять нам поставили телефон в нашей квартире на проспекте Мира, я позвонил ему, мы поговорили, я сообщил номер нашего телефона, и мы иногда перезванивались – он мне на наш Ж7–11–57, я ему. Так общались где-то класса до шестого.
В середине зимы 1957–1958 годов наш дом приговорили к сносу. Наша заслуженная бабуля Гермина Фрицевна получила ордер на вселение в новую квартиру на проспекте Мира. Мы погрузили хлипкий скарб в грузовик, бабуля села в кабину и уехала к новому месту жительства. А мы с сестрой и мамой проследовали с комфортом за ней на такси, это был автомобиль «Победа» и моя первая поездка в такси.
