Чем пахнут звёзды - Нина Шамарина
Тогда, мне кажется, я еще не замечала, что талая вода пахнет совсем иначе, чем вода из колодца, вода из ручья, что уж говорить о московской хлорированной воде из-под крана?!
А в 1981 году 3 апреля жара стояла невообразимая: гуляя по Красной площади, сняли не только плащи и куртки, но и колготки с младшей дочери, которой всегда жарко.
В семьдесят седьмом, 3 апреля, конечно, тоже отправились гулять, несмотря на мой заметный живот. Еще бы не заметный! Старшая дочка родилась через десять дней. В тот день повысили цены на такси, ну, не в тот, наверное, с 1 апреля, как обычно. Чтоб день смеха не казался таким смешным, что ли, цены всегда поднимались 1 апреля. На такси мы отродясь не ездили (разве что как раз в день свадьбы, но и то, только утром, заказав такси заранее. А вечером провожали друзей уже на рейсовом автобусе, то-то удивлялись, наверное, припозднившиеся пассажиры: на задней площадке – жених и невеста!), а тут прицепился таксист – поедем, да поедем… и мы прокатились за рубль. Сделали себе подарок на годовщину свадьбы. В тот день стояла зима.
В один из третьеапрельских дней я покупала себе рыжие сапоги на шпильке, в другой – «ухватила» зеленые бананы.
– Вкусно? – спрашивала у дочки.
– Вкусно, но немножко подрянь.
Сколько их, апрелей в моей жизни, прошли, оставив памятной меткой третий день этого месяца? Много. И был среди них особый, двадцать пятый. Сыпал мелкий снег вперемешку с дождем. Как я боялась встретиться с мужем в этот день, боялась его пьяных объятий, его бесконечно повторяемого «Нинуль-Нинуль-Нинуль», без пауз, без выражения, по привычке. И тут же могло измениться его настроение, становились белыми раскаленные от ярости глаза, и оставалось только убегать, убегать, чтоб спастись. Говорят иногда «Дьявол вселился», вот и я все чаще и чаще думала, что это не он, не муж, это нечто неземное, а оттуда, из преисподней. После этого, двадцать пятого по счету апреля (как в песне: «И двадцать пять серебряных апрелей нас окружают, словно сыновья») я от мужа убежала. Взяла банку кофе, любимый халат с нарисованными огрызками яблок, подаренный младшей дочерью, да собаку. Миролюбивая и трусливая Чипа, которая должна была стать чи-хуа-хуа, а выросла в симпатичную низкорослую дворняжку с пушистым хвостом, цапнула за палец соседку в автобусе, мне сочувствуя. Осталась ли любовь к тому времени? Не знаю. Спросите лучше – была ли?
Совсем недавно где-то прочла, что если любовь не возникла с первой встречи глазами и одновременно у обоих, то это вовсе не любовь.
Мы с мужем познакомились под землей, а точнее, под полом, какая уж там любовь!
Москвич
Совсем недавно, лет пять-семь назад, я ездила смотреть каждую новую станцию московского метро: Славянский бульвар, Тропарево, Спартак… Теперь не всякую, только на своей ветке: Окружная, Селигерская, Лихоборы… Станции-близнецы отличаются только цветом, словно разные шапочки у близнецов, чтобы в саду не путали.
Да, метро стало другим. Не хуже – другим. И исчез куда-то запах, непередаваемый теплый и влажный запах метро. Когда я вспоминала (или читала, или смотрела в кино) Москву, я явно ощущала запах метро ни с чем не сравнимый. Он остался по сей день только на станции «Молодежная», несмотря на то, что на ней, как и везде, поменялись турникеты, и выход ведет теперь не на пустырь с вечно падающим солдатом у кинотеатра «Брест», а к громадным разноцветным домам.
Когда мы с мамой гостили в Москве, то с Сашкой (примерно моим ровесником, сыном маминых друзей) ездили смотреть станцию «Новослободская». Но просто приехать и смотреть на диковинные цветы нам казалось неинтересным. Поэтому мы проезжали до «Проспекта Мира» и возвращались обратно. И только тогда выходили рассматривать волшебные картины вблизи. В те две минуты, что поезд стоял до того, как закрыть двери и поехать к «Проспекту Мира», а потом, набирая скорость мчался в туннель, станция казалась в десять раз краше, чем тогда, когда мы на ней выходили. Особым великолепием отличались желто-медовые цветы на фиолетовом фоне. Проезжая в вагоне мимо, я отчетливо видела, как колышутся эти цветы от сквозного вихря, бегущего впереди поезда. А когда мы выходили, цветы замирали и тускнели, и сквозь стекло витража виднелись лампочки подсветки, причем одна – неизменно перегоревшая. На станции Сашка горделиво показывал мне один витраж за другим таким жестом, как будто имел к ним непосредственное отношение. Конечно, имел! Он родился в Москве, и его отец работал на какой-то загадочной «Москве-второй». Сашка учил меня, деревенскую девочку, не падать в поездке, даже не держась за поручень: стоять боком к движению, а ноги широко расставить.
Еще мы ездили на станцию «Дзержинская» (совершенно скучную, серую, но там располагался «Детский мир», а в нем – часы!)
Зато, когда Сашка с родителями приезжал к нам, наступала его очередь удивляться, а моя – гордиться и плотиной, и шалашами, которые мы строили, где ни попадя, и ДЗОТами, вросшими в землю на краю деревни.
Однажды произошел такой случай. В каждом доме того времени (это всем известно и осмеяно неоднократно, начиная с фильма «Операция «Ы») висел ковер с оленями или лебедями, все разные! Сюжет на коврике в квартире у моей подруги вселял страх: два человека в санях отбивались от стаи волков, самый крупный волк кидался на лошадь. Ужас в том, что эта схватка никак не кончалась. Как ни придешь к подруге, по-прежнему беснуются волки, и отбивается от них лошадь. У нас тоже красовался такого рода коврик, только не с оленями, а с кошками. Кошек насчитывалось то ли одиннадцать, то ли тринадцать, каждый раз по-разному (некоторые, вероятно, не успевали возвращаться к пересчету). Кухня и комната в квартире – смежные, и с самого порога взглядом упираешься в этих кошек.. А на кухне – подпол, как раз на пути от двери к ковру. Не знаю, нужно ли объяснять, что подпол – такое прохладное помещение под полом, почти что – подвал, но мельче, примерно по пояс взрослому человеку. В подпол осенью ссыпались морковь, свекла, картошка. Не помню, почему в тот день меня не отправили в подпол заранее? Как бы то ни было, гости уже вот-вот придут с автобуса, а я только спрыгнула с ведерком в прохладную глубину. Подпол открыт, я – далеко-далеко от лаза, вполоборота к светлому проему. Приходят гости. И среди приветственных восклицаний все чаще
