Виталий Макаренко - Мой брат Антон Семенович
- Сегодня ночью мой мальчик умер. Я пришел вам сказать об этом и еще спросить вас: для какой цели вы проставили в его четверти, что он 37-й и последний? Зачем вы обидели мальчика, которому оставалось 10 дней жизни? Он так горевал, бедный, что он "последний". Это вы, Антон Семенович, нехорошо поступили, очень нехорошо... Я знаю, он бы все равно умер, но зачем причинять мальчику ненужные страдания?
А. был бледен как полотно, не помню уже, что он отвечал несчастному отцу - что он мог ответить кроме извинений, - но только с этого дня классификация не фигурировала больше в наших четвертях.
Но однажды А. хотел нарушить рутину и создать нечто необыкновенное, а именно он решил из наших учеников создать церковный хор под его руководством.
Сказано - сделано. Он принес в училище скрипку, и мы начали устраивать спевки. Нас было человек 30. Где-то он достал нужные ноты, и мы собирались после обеда часам к 4-м. А. очень плохо играл на скрипке, но достаточно хорошо, чтобы дать каждой партии нужный тон. Репетировали мы около месяца и наконец наступил день, когда мы должны были выступить в кладбищенской церкви, которая находилась недалеко от нашего дома. Мы устроились в левом клиросе - на правом к нашему счастью находился постоянный церковный хор из любителей, уже довольно опытный и натасканный.
И здесь случился скандал. Без скрипки, только по камертону, А. просто был не способен дать верный тон. Мы так безбожно врали, что верующие в недоумении раскрывали глаза, оглядываясь на наш хор, а поп из алтаря смотрел настоящим чертом. Наконец, он прислал церковного сторожа с просьбой прекратить наше выступление. Служба продолжалась с постоянным церковным хором, а мы ушли из церкви с великим позором. Так печально закончилась наша попытка прославиться. Больше о ней не говорили.
Балабанович говорит о том, что А. уезжал во время революционного движения (1905 г.) на съезд в Люботин. Он, наверное, уехал бы не один, но в составе целой депутации от нашей школы и, следовательно, мы бы остались в течение нескольких дней без преподавателей. Между тем, я не помню, чтобы такое нарушение произошло.
Так же не помню забастовки в Крюковских мастерских, в особенности 10000-го митинга. Во всем Крюкове было 10 000 жителей. Я бы узнал об этом от отца, но отец ни разу не прекращал работы.
Только однажды к воротам мастерских (закрытым) подошла разношерстная толпа, человек в 200 "революционеров". Но через полчаса она была разогнана казачьей сотней. При этом А. не выскакивал из толпы и не кричал "Негодяи!", как об этом пишет М. Г. Компанцев.
Все это настоящий роман.
НАШИ ДНИ
Во всех книгах, посвященных А., среди иллюстраций бросается в глаза бедность и неэлегантность его одежды: какие-то демократические картузы, рубахи-косоворотки, дешевые шубы и пр. Но все это фотографии послереволюционного периода. До революции я всегда помню А., одетого безукоризненно: всегда у него имелось несколько приличных костюмов, такие же были галстуки, рубашки, воротнички и ботинки. В этом отношении он был большим "франтом" и одевался в Кременчуге у лучшего портного - Казачка. Я никогда, даже летом, не видел Антона в косоворотке (до 1917 года).
Летом 1908 г. А., Компанцев и Рашев решили обзавестись велосипедами. Все трое купили великолепные немецкие машины марки "Адлер", каждый стоил 125 рублей - по тем временам большие деньги. У меня был старый, допотопный велосипед "Самсон", который не имел даже свободного хода. Но это не мешало мне присоединиться к их компании. Вчетвером мы совершали довольно большие экскурсии в окрестностях Крюкова. Любимым нашим маршрутом была утоптанная дорожка вдоль линии железной дороги по направлению к Знаменке. Мы проезжали километров 10 и обыкновенно останавливались у одного сторожа при шлагбауме, где мы покупали молоко и черный хлеб, который нам казался необыкновенно вкусным.
Безусловно А. и тогда был уже болен пороком сердца, но болезнь не давала себя еще знать. Но я помню, как два раза А. внезапно, без причины терял сознание (один раз на вокзале в Крюкове, другой раз в учительской). Но он ни разу не обратился к врачу, хотя в Крюкове был хороший ж. д. врач Соколов, а после него Химченко, который позже стал очень дружен с А.
Летом 1910 г. в Крюкове открылся ж. д. сад "Общества трезвости". Это был очень старый, запущенный сад, который расчистили, проложили дорожки, провели электрическое освещение, построили открытую сцену, танцевальную площадку, буфет (в принципе, без алкогольных напитков, хотя водку там подавали под видом лимонада). Для оркестра построили эстраду.
Каждые субботу и воскресенье вечером устраивались гулянья, на открытой сцене труппа любителей играла пьесы из украинского репертуара ("Наталка-Полтавка" и пр.).
Мы с Антоном никогда не пропускали этих гуляний. Мы не смотрели спектакль на сцене, но занимались критикой гулящей публики, местных Венер и Дон-Жуанов, их костюмов, манер и неумелого флирта. А. в своих замечаниях был остроумен, неистощим и, надо сказать, безжалостен. Но что можно было требовать от конторщиков, телеграфистов, получавших 25 рублей в месяц, и от рабочих ж. д. мастерских.
Прибилизительно к 1910 г. в Крюкове вокруг А. образовался кружок интеллигенции, состоявшей главным образом из педагогов различных школ. Были два врача - Химченко и Димара с женой (злобный украинский "самостийник" - сепаратист, идеологический враг А. - впрочем, А. во всех спорах со своей эрудицией всегда побивал его и тот злился без конца). Был ветеринарный врач Голобородько, Найда, Сосновская, Говоров, Миша Миронов, два барата Чернышева, супруги Сугак, которые очень любили А. К ним присоединялась Елизавета Федоровна, когда она бывала в Крюкове.
Спорили до изнеможения, главным образом о литературе, но здесь А. был непобедим. Иногда пели песни и даже революционные - впрочем, власти смотрели на это сквозь пальцы.
На Днепре стояло много лодок, которые сдавались по часам. У Е. Ф. была своя собственная лодка, которая в честь героини гамсуновского романа "Мистерии" называлась "Дагни". Иногда брали 3-4 лодки и отправлялись на один из днепровских островов варить "кашу", где проводили целый день, купались, лежали на песке и снова спорили, спорили без конца...
Во время одной из таких прогулок А. чуть не утонул. Он почему-то стал на носу лодки, не удержался и упал в воду. Я сбросил ботинки и бросился к нему на помощь. Нас вытащили благополучно, но мы намокли. А. потерял пенсне, а я один ботинок. Пришлось бросить и другой. Домой возвращался босиком. А. вели под руки, так как без пенсне он почти ничего не видел.
Однажды в лодках, но уже исключительно в мужской компании, поехали на остров на ночевку. Снова купались, ловили рыбу, из котрой потом варили уху, и развели большой костер, вокруг которого расположились на ночь.
В 1909 г. на Херсонской улице открылся шикарный для Крюкова кинематограф "Корсо". Картины шли каждый день. Играл струнный квартет, в котором я иногда принимал участие. Фильмы менялись раз в неделю. Каждую субботу папа, мама и я посещали это кино - А. с нами никогда не было. В том "Корсо" была довольно большая сцена, большое фойе с буфетом, несколько уборных. Впоследствии (в 1917 г.) оно было сдано ж. д. клубу, где развел свою деятельность основанный по моему почину "Кружок имени Короленко".
К этому же времени городской головой Кременчуга стал крюковский миллионер - старообрядец Гусев (во время революции его убили). Благодаря его заботам в Крюкове провели электрическое освещение и наша главная Херсонская улица осветилась ярким светом дуговых фонарей.
ДОЛИНСКАЯ
Влюбленным суждено было жить все время в разлуке. Сначала Е. Ф. была на курсах в Киеве, потом получила место учительницы, но в Полтаве, А. оставался в Крюкове.
Не знаю, получал ли он от нее много писем, но он ей писал каждый день на самой лучшей веленевой бумаге - и отсылал в самых дорогих конвертах-люкс. Иногда он просил меня отнести письмо на станцию и бросить в ящик почтового вагона. На конверте адресу предшествовали две буквы: "Я.С.". Я ломал голову, что это могло значить, но не смел у него спросить об этом прямо. Гораздо позже, в 1915 г., в Полтаве, он объяснил мне, что это были начальные буквы двух слов "Ясному солнышку".
Но судьба решила еще дальше удалить их друг от друга.
После ухода М. Г. Компанцева А. не ужился с новым заведующим К. Ф. Карбоненко, обвинил его во взяточничестве, и дело дошло даже до суда. Работать в Крюкове стало невозможным, и в 1911 г. по собственному прошению А. был переведен в ж. д. училище при станции Долинской, где он мог работать вместе с М. Г. Компанцевым.
Если когда-нибудь на своем пути А. рисковал споткнуться, то это именно в Долинской.
Трудно представить себе дыру более глухую, чем Долинская. Расположенная на полпути между Кременчугом и Николаевым, эта станция находилась среди голой степи, вдали от культурных центров. Станция была небольшая, при ней оборотное депо, церковь, училище, 3-4 небольших лавчонки, с сотню небольших домишек - это все. Ни клуба, ни кинематографа и ни одного книжного магазина. А кругом, насколько хватит глаз, - голая степь.
