Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира - Бенджамин Алире Саэнц

Я узнал от вас, что нельзя быть хорошим учителем, если ты не хороший человек. Вы также научили меня тому, что женщин следует уважать и что учителя недооценены обществом, в котором мы живём. Я старался не повторять ту же ошибку, что и наше общество, считая, что моя работа важнее её.

Я никогда не устаю рассказывать людям, как я получил своё прозвище. Даже мои племянники и племянницы называют меня дядей Ящерицей. Оглядываясь назад, я пришёл к выводу, что выпустить тех ящериц в вашем классе было самым умным поступком в моей жизни.

Я знаю, что говорил вам это раньше — но я никогда не перестану благодарить вас за то, что вы спасли мне жизнь. Я испытываю к вам только уважение и привязанность. Я чувствую, что всегда буду вашим учеником. Я всегда буду чувствовать связь с вами. Позвольте мне ещё раз сказать, как я горд, как я счастлив, как я благословен, что сидел в вашем классе.

С любовью,

Джексон (он же Ящерица)

В письме был приложен золотой кулон в виде ящерицы на золотой цепочке. Моя мать надела его. — Думаю, я буду носить это до самой смерти.

Двадцать восемь

— МАМ, ЗНАЕШЬ, С ТЕХ ПОР как я вернулся из поездки к Бернардо, у меня не было времени подумать об этом.

— Ты хочешь поговорить об этом?

— Хочу. Но думаю, ты, возможно, нет.

— Это неправда. Уже нет. — Моя мать посмотрела на меня. — О чём ты думаешь?

— Ты знаешь имя человека, которого убил Бернардо?

— Да, — сказала она. — Этого человека звали Солитарио Мендес.

— Ты знаешь, где он — где она похоронена?

— Кладбище Маунт Кармел.

— Откуда ты это знаешь?

— Страница некрологов. Это был худший период в моей жизни. Знать, что я родила сына, который убил другого человека.

— Ты ничего плохого не сделала.

— Я знаю. Но это было больно. И мне было так стыдно. Часть меня умерла. Мне потребовалось много времени, чтобы снова почувствовать себя живой. Жизнь, Ари, может быть ужасной вещью. Но жизнь может быть невероятно прекрасной. Это и то, и другое. И мы должны научиться удерживать эти противоречия внутри себя, не отчаиваясь, не теряя надежды.

Двадцать девять

СУББОТНЕЕ УТРО, И Я УЖЕ РЕШИЛ, что собираюсь делать в этот день. Я взял лист бумаги и написал короткую записку. Я писал медленно и обдуманно. Взял конверт и написал имя, которое выбрал.

Я поехал в цветочный магазин и купил букет жёлтых и белых цветов.

Я поехал на кладбище Маунт-Кармел. Оказалось, что это самое большое католическое кладбище в округе. Мне стало страшно. Я подумал, что никогда не найду могилу. Я поехал в офис и спросил, где похоронен Солитарио Мендес. Милая женщина дала мне карту и показала, где находится могила.

Мне не потребовалось много времени, чтобы её найти. Это был простой камень с датами рождения и смерти. Её смерти. Двадцать четыре года. Там не было ничего, что указывало бы на жизнь или ужасную смерть. Я старался не представлять её последние секунды.

Я стоял и смотрел на имя. Я положил цветы перед могилой. Достал записку, которую написал, и прочитал её вслух. Это было не совсем молитва:

«Моё имя Аристотель Мендес. Мы никогда не встречались. Но мы связаны. Всё связано. И не все эти связи похожи на что-то хорошее, человечное или достойное. На вашей могильной плите написано СОЛИТАРИО МЕНДЕС. Но я хотел дать вам другое имя. Надеюсь, это вас не оскорбит. Мне бы не хотелось думать, что я причиняю вам ещё одну жестокость. Я знаю, что это немного высокомерно — давать вам имя, которое вы никогда не выбирали — но я намерен этот жест как проявление доброты. Я думаю о вас как о Камиле. Я думаю о вас как о красивой, и Камила — прекрасное имя. Я буду носить это имя повсюду. Я не могу исправить то, что мой брат сделал с вами — но это единственный способ, который я могу придумать, чтобы почтить вашу жизнь. Почитая вашу жизнь, возможно, я смогу почтить и свою собственную».

Я положил записку обратно в конверт, который я подписал «Камила». Запечатал его и привязал к цветам ниткой, которую я прихватил с собой.

Я уже решил, что никогда никому не расскажу о своём визите к могиле Камилы — не потому, что мне было стыдно, а потому, что это было что-то между мной и ею.

Я долго сидел в своём пикапе. А потом поехал домой.

Тридцать

ШКОЛА ПОДХОДИЛА К КОНЦУ. Мы с Данте разговаривали по телефону.

— Я не знаю, счастлив я или огорчён. Я рад, что ухожу из старшей школы. Я рад, что уезжаю в колледж. Но мне грустно. Мне очень грустно. Куда бы я ни поехал, тебя там не будет. Что станет с Ари и Данте?

— Я не знаю ответа.

— Нам стоило составить план.

— Мы можем просто порадоваться сейчас? — Как будто мы поменялись местами.

— Да, — тихо сказал он. — Но, может быть, ты не понимаешь, как сильно я тебя люблю.

Это разозлило меня. Как будто я его не любил. — Я думал, ты знаешь, что я тоже тебя люблю. — Я повесил трубку.

Он сразу же перезвонил. И я просто сказал: — Может быть, ты любишь меня больше, чем я тебя. Я не знал, что это соревнование. Я не могу точно знать, что ты чувствуешь. Но ты не знаешь, что чувствую я. Меня злит, что мы играем в эту игру.

Данте молчал на другом конце линии. — Извини, Ари. Я плохо с этим справляюсь.

— Данте, с нами всё будет хорошо. С нами, с тобой и мной, всё будет хорошо.

Тридцать один

Я ЕХАЛ ДОМОЙ СО ШКОЛЫ и увидел, как Сьюзи и Джина идут по улице. Я бы узнал их где угодно. У