Привет, красавица - Энн Наполитано
В школе на уроках домоводства учили вышивать. У Алисы получалось ужасно, и учительница, от которой пахло корицей, маленькими ножницами распарывала ее стежки. Сейчас было такое ощущение, что кто-то — возможно, мать — вспарывает стежки внутри нее самой.
— Я не об этом. Ты не хотела говорить, пока я жила с мамой, это я могу понять. Но мне двадцать пять лет. Ты могла рассказать правду, когда я приезжала к тебе прошлой осенью. Да в любое время могла рассказать.
Было слышно, как Роза заерзала в своем кресле, собираясь с мыслями и превращаясь в грозовую тучу.
— Думаю, тебе не стоит злиться на меня, — сказала после паузы Роза. — Тебе мог рассказать и сам Уильям, не так ли? Он твой отец, и если бы он объявился, то все, что говорит твоя мать, не имело бы никакого значения.
Алиса задумалась.
— Да, верно. Я не учла временную шкалу.
— Что еще за временная шкала?
Алиса покачала головой. Она услышала, как за ее спиной открылась и закрылась дверь ресторана, и снова ощутила присутствие матери. Алиса почувствовала, как сами собой ее плечи поникли, словно в попытке защититься. Она не собиралась объяснять бабушке, что если временная шкала не выстроена, то к смыслу не пробиться. Она едва не вскрикнула, когда мать остановилась рядом. Маленькие ножницы все вспарывали и вспарывали ее внутри.
— Что не так с этой семьей? — спросила Алиса.
— Справедливый вопрос, — сказала Роза.
Джулия вцепилась в сумочку, точно в спасательный круг. Лицо ее выражало растерянность. Алиса оглянулась на нее. «Я могла бы разозлиться на тебя. Могла бы наорать на тебя, — подумала она. — Но я не стану. Ты научила меня заботиться о себе, так я и поступлю».
Уильям
Ноябрь 2008
Цецилия прислала адрес эсэмэской. Это лишь первая вещь, говорилось в сообщении, потом будут другие, но Уильям должен посмотреть именно ее.
С работы он ушел чуть раньше. Стояла первая неделя ноября, ему нравилась прохладная погода и необходимость двигаться поэнергичнее. Конечной точкой маршрута был район Норт-Лондейл, на который городские власти уже лет сто не обращали внимания, бросив его на произвол судьбы. Глядя на покосившиеся дома, Уильям вспомнил, что был здесь в ночь перед попыткой самоубийства. Тогда он не сознавал, куда забрел, лишь догадывался, что университет где-то неподалеку, и здесь ему привиделся Чарли. Уильям улыбнулся, вспомнив призрак тестя в дверном проеме. Чарли при жизни считался неудачником, но любовь дочерей за тридцать лет со дня его смерти ничуть ни угасла, так что он был самым успешным человеком, какого Уильям когда-либо знал. До сих пор в библиотеке к Сильвии подходили люди, чтобы рассказать о каком-нибудь добром поступке Чарли. Сестры поведали Иззи столько историй о ее дедушке, что она могла бы победить в викторине, посвященной работнику бумажной фабрики, умершему в нынешнем возрасте Уильяма. В мемуарах Сильвии отец и старшая сестра были краеугольными камнями ее жизни.
Адрес из сообщения привел во двор, где были баскетбольная площадка в рытвинах, качели и проржавевший тренажер «головоломка». На площадке играли подростки, трое на трое. Один из них крикнул:
— Привет, тренер! Что вы здесь делаете?
Узнав паренька, занимавшегося у Араша, Уильям ему помахал и пожал плечами. В этот зябкий вечер квадратный двор был почти пуст, если не считать баскетболистов и нескольких девчонок, по-птичьи нахохлившихся на «головоломке». Не вполне понимая, что должен отыскать, Уильям обошел двор по кругу, пока не увидел это. На задней стене дома был написан огромный мурал. Он подошел ближе и сел на лавочку, с которой был хороший обзор. В нижнем углу фрески стояли витиеватые инициалы «ЦП», которыми Цецилия подписывала свои работы. Стайка мальчишек, давясь от смеха, обежала вокруг Уильяма и прыснула в разные стороны.
На фреске около двадцати детей выстроились, будто для школьного фото. Дети широко улыбались, словно фотограф отпустил какую-то шутку. Уильям пробежал взглядом по детским лицам последнего ряда — он привык так начинать осмотр общих фотографий, потому что ему всегда отводили место в заднем ряду. Крайней справа стояла светло-русая девочка, застенчиво улыбавшаяся. У Уильяма перехватило дыхание. Девочка была копией его самого, десятилетнего. Она не могла быть никем иным, кроме как его дочерью. Алиса. Мозг еще не освоил увиденное, а взгляд уже поехал по второму ряду, точно каретка пишущей машинки, оставляющая следы из букв. Улыбающиеся дети походили на учеников Араша и, видимо, ими и были, поскольку многие из них проживали в этом районе. Крайней в первом ряду стояла рыжеволосая девочка. Она была чуть ярче остальных детей, потому что ее пририсовали позже. Цецилия постаралась, чтобы она не слишком отличалась от группы, однако рыжие волосы и сияющая улыбка делали ее настолько живой, что казалось, будто вот-вот девчушка соскочит со стены и побежит к качелям.
Уильям сидел долго. Вспыхнувшая досада на Цецилию, которая заманила его на встречу с дочерью, почти сразу улетучилась. Он заставил себя смотреть на обеих девочек прямо, отбросив страх, что взгляд его уничтожит их свет и красоту. Впервые в жизни он уделил дочери все свое внимание. Родители формируют детей, Уильям знал это как никто другой и теперь понял, что сформировал Алису своим отсутствием и молчанием, хотя именно этим хотел уберечь ее от беды.
— Прости меня, — сказал он вслух. Замысел его оказался неверен, и он задумался, что же еще сделал не так. Уильям знал, что еще не раз придет к этой стене. Он предполагал, что Цецилия напишет его сестру одну, потому что она обычно писала индивидуальные портреты, но сейчас был благодарен ей за то, что увидел вместе свою потерянную сестру и свою потерянную дочь. Эти две девочки будут существовать, пока стоит этот дом — в районе, по которому Уильям бродил в свои самые темные часы. Теперь уже не казалось случайностью, что именно здесь ему привиделся Чарли. Сильвия в своих воспоминаниях описала случай, когда Эмелин засела на дереве и слезла с него, только когда Чарли направил на нее луч любви. Наверняка призрак Чарли выбрал этот район местом для своей потусторонней жизни, чтобы продолжать нести любовь семье, и теперь проводит бесконечные дни на этой игровой площадке, восхищаясь творчеством своей дочери и читая стихи двум девочкам. Чарли озаряет их светом своей любви.
Уильям покачал головой, пораженный, что поверил в дружбу девочек на фреске и покойника, разгуливающего по Чикаго. В юности он мало во что верил, но сам не заметил, как изменился. Прежде он, в отличие от всех в
