Мистер Вечный Канун. Город Полуночи - Владимир Торин
— Вперед, — прошептала Мегана, закрыв глаза. — Дальше…
— Мама! — закричала Мими.
Столб с пугалом был уже в какой-то дюжине ярдов, а его руки, извиваясь жгутами, потянулись к беглецам с обеих сторон. Свечи-глаза в тыквенной голове алчно горели, предвкушая добычу.
И тут Мегана ударила в пол обеими ногами, словно нажала одновременно на две невидимые педали. Откуда-то из-под горбатого капота прозвучал протяжный стон. В тот же миг крошечный таксомотор встал на дыбы и оторвался от земли.
Мистер Эндрю пораженно выдохнул, а Мими прильнула к окну. Поросший бурьяном пустырь спешно отдалялся. А пугало, не понимая, что происходит, начало бестолково водить длиннющими руками, растерянно глядя со своего столба вслед ускользнувшей добыче.
Миссис Мегана Кэндл, ее дочь и верный таксист мистер Эндрю сбежали из города.
И они были единственными, кому это удалось.
Бом!
Часы во всем городе ударили в четвертый раз, и Уэлихолн стал меняться. По одному в уличные фонари начал возвращаться свет. Злобный осенний ветер с востока многократно усилился и понесся по улицам, сметая с домов облицовку, а с крыш — черепицу. Он забирал с собой и сами крыши вместе со зданиями, которые в одночасье будто стали бумажными.
Вместо унесенных домов тут же возникали другие: высокие, тонкие и мрачные, с арками, шпилями и башенками. Выросшие черные стены затянули прорехи между собой — почти все проходы между зданиями исчезли — остались лишь самые широкие улицы. Все дома стали одной высоты — в семь этажей; крыши вытянулись и заросли, будто чешуей, темно-красной (почти черной) черепицей; на парапетах появились уродливые каменные горгульи и химеры; обычные стекла на всех окнах заменили ажурные витражи.
Сами улицы также преобразились. Мосты ожили и начали двигаться; прямо из брусчатки тут и там, словно уродливые чугунные деревья, выросли фонарные столбы, освещая город своими коваными плодами-фонарями; на каждом перекрестке появились колокольни, и колокола тут же принялись мрачно и торжественно отзванивать — ими управляли криво ухмыляющиеся пугала.
Уэлихолн, или, вернее, Город Полуночи, как его называл известный в определенных кругах Человек в зеленом, наполнился потерявшимися, сходящими с ума от страха и непонимания людьми. Кто-то из горожан бежал, не разбирая дороги, кто-то стучался в свою дверь, не осознавая, что дом ему больше не принадлежит. Но большинство людей были заперты в своих комнатах и квартирках, порабощенные собственным ожившим «праздничным украшением», за которым они выстаивали долгие очереди. Были и те, кто крепко спал и не замечал происходящих кругом ужасов. Впрочем, в счастливом дремотном неведении им предстояло оставаться недолго…
Бом!
Все часы в городе ударили в пятый раз — и в тот же миг над городом разнеслось птичье карканье. На башнях, в клетках, вывешенных под самыми крышами, проснулись птицы — те самые черные катарки, которых привезла, а после собственноручно развесила по всему Уэлихолну Шляпа.
Башенки здания городской больницы и школы имени Губерта Мола, здания вокзала и «Банка гг. Горбэнкс», башни пожарной части, полицейского участка и здания библиотеки, башенки на заброшенных фабриках Кэндлов и Кроу, Глухая башня и прочие… Все они стали своеобразными узлами, и черные птицы в каждом из этих узлов в один момент растеклись смоляными комьями из перьев и выбрались сквозь прутья клеток. Они обратились в черную пыль и разлетелись по Уэлихолну, оседая на спящих, на их подушках и ночных колпаках, и тогда спящие позавидовали бодрствующим: каждый из них оказался заперт в сердце кажущегося бесконечным кошмара…
Где-то в глубине этого меняющего очертания безумного города по одной из трансформирующихся улочек неслась, почти не касаясь колесами брусчатки, старомодная зеленая машина.
Обозленный ветер подгонял ее, как обрывок вчерашней газеты, при этом он помогал и тем, кто летел над крышами домов, преследуя ее. Похожие на тени, охотники мчались за беглянкой, то и дело облетая вырастающие вдруг на их пути шпили и выстраивающиеся прямо на глазах галереи.
Погоня и не думала прекращаться, пусть даже преследователи и сами были сбиты с толку. Всадники на метлах оглядывались по сторонам, пытались зажигать фонари, перекрикивались — происходящее с городом не на шутку пугало их. Кое-кто даже пытался повернуть назад, но резкий голос предводителя тут же пресекал все сомнения.
— Не глядеть по сторонам! — кричал сидящий верхом на метле старик в сером костюме-мундире и длинном бордовом плаще. — Схватить ее! Не дайте ей уйти!
Всадники на метлах петляли меж новосотворенных дымоходов и неслись по зарастающим за их спинами переулкам.
Клара Кроу сжимала руки на руле с таким напряжением, что старенькие шоферские перчатки ее дедушки скрипели на весь салон. Граммофончик выдавал что-то истеричное и неистовое, а рычаги и педали и вовсе будто бы танцевали фокстрот. Клара видела, что творится с городом, и была невероятно этим напугана, но все же вела «Змея» твердой рукой, не позволяя страху и сомнениям остановить ее. Ведьме нужно было бежать, но главное — ей нужно было спасать дочь.
И пусть колеса «Змея» только что соскочили с моста, потому как сам мост оторвался от земли и направился соединять бывшие Брикстон-роуд и Крайст-Чёрч, и пусть ей приходилось то мчаться в кромешной темноте, то преодолевать заполонившие улицы толпы призраков, Клара Кроу знала: стоит ей замешкаться — и преследователи тут же ее настигнут.
Единственное, на что она позволяла себе время от времени отвлечься, — это глянуть разок-другой в зеркало заднего вида и удостовериться, что вновь обретенная дочь по-прежнему там, никуда не исчезла. Саша молчала, она сидела на заднем сиденье «Змея», соединив ноги и положив ладони на коленки с таким отсутствующим видом, будто автомобиль и не прыгал по ухабам, как нервный лягушонок — по болотным кочкам.
«Она не в себе, — повторяла про себя Клара. — Пока не в себе… Виктор ее найдет. Виктор вернет ее… Она вернется…»
Но пока что Саша по-прежнему напоминала усохшее комнатное растение, и Клара, сжимая зубы и неистово крутя руль, вела «Змея» все дальше от Крик-Холла по кривым улочкам, зарастающим все новыми домами-спицами и фонарными столбами, пытаясь скрыться от погони.
Вырвавшиеся на волю черные, как уголь, кони, бывшие прежде обычными котами,
