Алексей Писемский - Люди сороковых годов
- Если позволите.
- Не мы вам позволяем, а вы нас этим обяжете... А вы, monsieur Вихров, я слышала, и музыкант отличный.
- Прежде играл, но теперь совершенно забыл, - отвечал он ей.
Прыхина успела уже отрекомендовать приятельнице своей, что Вихров и музыкант отличный, но об авторстве его умолчала, так как желала говорить об нем только хорошее, а писательство его они обе с Фатеевой, при всей своей любви к нему, считали некоторым заблуждением и ошибкою с его стороны.
По окончании кадрили к Вихрову подошел Кергель.
- Здешний голова желает с вами познакомиться, - проговорил он.
- Очень рад! - отвечал Павел.
Кергель снова попросил его следовать за ним в буфет.
Вихров пошел.
- Пойдем! - мотнул при этом Кергель головою и Живину.
- Пойдем! - отвечал тот ему с улыбкою.
Вслед за ними пошел также опять и Захаревский: его уж, кажется, на этот раз интересовало посмотреть, что в ровную или нет станет Вихров тянуть с Кергелем и Живиным, и если в ровную, так это не очень хорошо!
Толстый голова, препочтенный, должно быть, купец, стоял около разлитого по стаканам шампанского.
- Пожалуйте! - сказал он, показывая Вихрову на один из стаканов и при этом вовсе не рекомендуясь и не знакомясь с ним.
Вихров стал было отказываться.
Но голова опять повторил: "Пожалуйте!" - и так настойчиво, что, видно, он никогда не отстанет, пока не выпьют. Вихров исполнил его желание. Почтенный голова был замечателен способностью своей напоить каждого: ни один губернатор, приезжавший в уездный городишко на ревизию, не уезжал без того, чтобы голова не уложил его в лежку. У Вихрова очень уж зашумело в голове.
- Господа, пойдемте танцевать галоп! - сказал он.
- Идем! Отлично! - воскликнул Кергель.
- Мне позвольте опять с вашей дочерью танцевать? - обратился Павел к Захаревскому.
- Совершенно зависит от вашего выбора, - отвечал тот.
- Пойдемте, друг милый, и вы потанцуете, - сказал Вихров Живину.
- Пойдем, черт возьми, и я потанцую! - отвечал тот, прибодряясь.
С ним почти всегда это так случалось: приедет в собрание грустный, скучающий, а как выпьет немного, сейчас и пойдет танцевать. Вихров подлетел к Юлии; та с видимым удовольствием положила ему руку на плечо, и они понеслись. Живин тоже несся с довольно толстою дамою; а Кергель, подхватив прехорошенькую девушку, сейчас же отлетел с ней в угол залы и начал там что-то такое выделывать галопное и вместе с тем о чем-то восторженно нашептывал ей. Он обыкновенно всю жизнь всегда был влюблен в какую-нибудь особу и писал к ней стихи. В настоящую минуту эта девица именно и была этою особою.
Вихров между тем сидел уже и отдыхал с своей дамой на довольно отдаленных креслах; вдруг к нему подошел клубный лакей.
- Вас спрашивают там, - сказал он.
- Кто такой?
- Спрашивают-с, - повторил лакей.
Вихров пошел.
М-lle Юлия с недоумением посмотрела ему вслед.
В передней Вихров застал довольно странную сцену. Стоявшие там приезжие лакеи забавлялись и перебрасывали друг на друга чей-то страшно грязный, истоптанный женский плисовый сапог, и в ту именно минуту, когда Вихров вошел, сапог этот попал одному лакею в лицо.
- Тьфу ты, черти экие, какой мерзостью в лицо кидаетесь, - говорил тот, утираясь и отплевываясь.
Увидев Вихрова, все лакеи немного сконфузились и перестали кидаться сапогом.
- Кто меня спрашивает? - спросил он.
- Барышня-с, - отвечал один из лакеев как-то неопределенно и провел его в соседнюю с лакейской комнату.
Там Вихров увидал m-lle Прыхину; достойная девица сия, видимо, была чем-то расстроена и сконфужена.
- Клеопаша приехала сюда, она очень больна и непременно сейчас желает вас видеть, - начала она каким-то торопливым голосом. Вихров знал Клеопатру Петровну и наперед угадывал, что это какая-нибудь выходка ревности.
- Не могу же я сейчас ехать, - это неловко! - проговорил он.
- Бога ради, сейчас; иначе я не ручаюсь, что она, может быть, умрет; умоляю вас о том на коленях!.. - И m-lle Прыхина сделала движение, что как будто бы в самом деле готова была стать на колени. - Хоть на минуточку, а потом опять сюда же приедете.
- Да в самом ли деле она больна или капризничает?
- Больна, в самом деле больна! - повторила m-lle Прыхина.
Павел решился съездить на минуточку. Когда они вышли в переднюю, оказалось, что столь срамимые плисовые сапоги принадлежали Катишь, и никто из лакеев не хотел даже нагнуться и подать их ей, так что она сама поспешила, отвернувшись к стене, кое-как натянуть их на ногу. Загрязнены они особенно были оттого, что m-lle Прыхина, посланная своей подругой, прибежала в собрание пешком; Клеопатра Петровна не побеспокоилась даже дать ей лошадей своих для этого. Вихров, конечно, повез m-lle Прыхину в своем возке, но всю дорогу они молчали: Павел был сердит, а m-lle Прыхина, кажется, опасалась, чтобы чего-нибудь не вышло при свидании его с Фатеевой. На грязном постоялом дворе, пройдя через кучи какого-то навоза, они, наконец, вошли в освещенную одной сальной свечкой комнату, в которой Фатеева лежала на постели. Голова ее была повязана белым платком, намоченным в уксусе, глаза почти воспалены от слез. Вихрову сейчас, разумеется, сделалось жаль ее.
- Друг мой, что такое с вами? - говорил он, подходя к ней и, не стесняясь присутствием Прыхиной, целуя ее.
- Фу, как от вас вином пахнет; как вы, видно, там веселились! проговорила Фатеева, почти отвертываясь от него. - Катишь, ты поди домой, мне нужно с ним вдвоем остаться, - перебила она.
- Хорошо, я пойду, - отвечала она и хотела было уже опять идти пешком.
- Да вы возьмите мой экипаж и доезжайте, - сказал ей Вихров.
- Ах, пожалуйста, благодарю, а то я вся по колена в снегу обродилась! произнесла каким-то даже жалобным голосом Прыхина.
Вихров и Фатеева остались вдвоем.
- Вас увезли с балу; вы, вероятно, там танцевали о Юленькой Захаревской? - начала Клеопатра Петровна.
- Да, я с ней танцевал, - отвечал Вихров, ходя взад и вперед по комнате.
Фатеева, точно ужаленная змеей, попривстала на кровати.
- Послушайте, - начала она задыхающимся голосом, - у меня сил больше недостает выносить мое унизительное положение, в которое вы поставили меня: все знают, все, наконец, говорят, что я любовница ваша, но я даже этим не имею честь пользоваться, потому что не вижусь с вами совсем.
- Что же вы хотите этим сказать? - спросил Вихров, останавливаясь перед ней и смотря на нее.
- А то, - отвечала Фатеева, потупляя свои глаза, - что я умру от такого положения, и если вы хоть сколько-нибудь любите меня, то сжальтесь надо мной; я вас прошу и умоляю теперь, чтобы вы женились на мне и дали мне возможность по крайней мере в храм божий съездить без того, чтобы не смеялись надо мной добрые люди.
Если бы Клеопатра Петровна обухом ударила Вихрова по голове, то меньше бы его удивила, чем этими словами. Первая мысль его при этом была, что ответствен ли он перед этой женщиной, и если ответствен, то насколько. Он ее не соблазнял, она сама почти привлекла его к себе; он не отнимал у нее доброго имени, потому что оно раньше у нее было отнято. Убедившись таким образом в правоте своей, он решился высказать ей все прямо: выпитое шампанское много помогло ему в этом случае.
- На ваше откровенное предложение, - заговорил он слегка дрожащим голосом, - постараюсь ответить тоже совершенно откровенно: я ни на ком и никогда не женюсь; причина этому та: хоть вы и не даете никакого значения моим литературным занятиям, но все-таки они составляют единственную мою мечту и цель жизни, а при такого рода занятиях надо быть на все готовым: ездить в разные местности, жить в разнообразных обществах, уехать, может быть, за границу, эмигрировать, быть, наконец, сослану в Сибирь, а по всем этим местам возиться с женой не совсем удобно.
- Я бы вас ни в чем этом не стесняла и просила бы только на время приезжать ко мне; по крайней мере я была бы хоть не совсем униженная и презираемая всеми женщина.
- Вы больше бы, чем всякая другая женщина, стеснили меня, потому что вы, во имя любви, от всякого мужчины потребуете, чтобы он постоянно сидел у вашего платья. В первый момент, как вы мне сказали, я подумал было сделать это для вас и принести вам себя в жертву, но я тут же увидел, что это будет совершенно бесполезно, потому что много через полгода я все-таки убегу от вас совсем.
Слова: принести себя в жертву, убегу совсем - подняли в душе Клеопатры Петровны страшную бурю оскорбленного самолюбия.
- Зачем же вам это делать? - начала она насмешливо. - Если вы так меня понимаете, зачем же вы и бываете у меня? Вы лучше меня оставьте совсем, и теперь, пожалуйста, уходите от меня.
Вихров на это усмехнулся только и вместо ухода сел около Клеопатры Петровны.
- Нет-с, не уйду я от вас, - начал он, - и потому именно, что знаю вас лучше, чем вы знаете самое себя: вам тяжелее будет, чем мне, если мы расстанемся с вами навсегда.
