Заповедное изведанное - Дмитрий Владимирович Чёрный
– Каммунист, не каммунист, каму теперь разница… Крещёный?
– Никак нет, урождённый атеист.
– Вот то-то и оно, все вы без Христа, а в люди…
Лёха извиняясь улыбнулся в мою сторону исподлобья, благо капюшон Кузнецова не позволял видеть мимику Историка: мол, среди сумасшедших работаю, сам понимаешь, надо деньги-то домой приносить, тут хоть обрезание делать не требуют, уже спасибо… находчивый Историк решил выйти из хмуро усугубляющегося положения традиционно:
– Предлагаю выпить за знакомство, всё ж два поколения поэтов встретились.
я улыбнулся, а мысли Поликарпыча уходили всё дальше за дверь, лицо ещё более сжалось, сморщинилось, отражая желудочную, казалось, боль, но вдруг робкая улыбка вернула поэта в комнату:
– Давайте, ребята, вздарОхнем. Но только быстро.
забегая вперёд, (чего я обычно не делаю принципиально, но фельетон серьёзность всякую отменяет) скажу, что по сравнению с казавшимся однокурсникам качком, сравнительно с тем рослым парнем, держащим в руках «Калашников», слегка улыбающимся под кубинским солнцем, с Кузнецовым, теперь глядящим с обложки своего трёхтомника – увиденный мной Поликарпыч если и имел что-то общее, то лишь заострившийся взгляд инадлобную линию предполагаемого зачёса, отступившую к темечку. из казавшейся необъятной, до колен ему доходящей «Аляски» выглядывала разве что треть рядового Кузнецова, который готов был пасть смертью воина-интернационалиста и ощутить холодеющей щекой большую, как горошина, слезу Фиделя… слабеющее сердце сбрасывает лишний вес тела – закон фауны. легчает, ёжится оболочка…
Историк выверенными движениями извлёк стаканы из вещевого шкафа с половины Кузнецова, достал из сумки (куда прятал его всегда) мерзавчик КИНовского коньяку, налил в мутные от приставшей чайной заварки гранёные стаканы по четверти оных. и провозгласил:
– За ваши новые творения! Мне-то понять не дано, а вот наши потомки оценят…
его тон, слишком бравый для тревожно-неконтактного настроения Поликарпыча, перебила внезапная суета, озабоченность поэта за своим столом. он с монетным дребезгом приземлил едва лишь приподнятый им стакан и стал рыться в ящиках стола. может, стих вспомнил какой, – подумал я и глянул на Историка. а он, обожающий стариков вообще, подмигнул так, что это всё стало напоминать визит в сумасшедший дом, какое-то издевательское развлечение. но пожилой поэт вдруг вытащил откуда-то пакет, предварительно вышвырнув из него в корзину рукопись, и только теперь снова взглянул на стакан и заговорил, по-южному гакая, с короткими паузами, точно читая телеграмму:
– За творения пить не будем, халупо это, так? Я твоих стихов не знаю, ты моих тоже, а вот за светлое будущее можно выпить. Чтоб свет там выявил, что достойно читать. Так?
– Воистину! – парировал Лёха и быстро, но церемонно осушил стакан.
я попытался смаковать коньяк, такие резкие глотки всегда считал неправильным отношением к напитку… но Поликарпыч снова привлёк к себе внимание, отпил сперва половину, сморщился и, выдохнув, допил разом оставшееся, при этом брякнув стакан уже на рукопись, от него тотчас на ней образовался круг, выпил он неаккуратно, снова беспокоясь, а, может, просто спеша… вдруг поэт на вдохе икнул и притаился в глубине капюшона. потом резко развернул пакет, повернулся с ним в оконный угол и тихо срыгнул в него, закряхтев со злобной дрожью. отдышался и пояснил уже добрым помолодевшим голосом:
– Халавное не взять, гхлавное удержать!.. Эх, бойцы-молодцЫ… Я б вам мнохое рассказал, но толку не будет, некрещёные вы, так ведь? Да и спешить надо, не бох весть кто, но боху весть, ждать не будет, кто забудет…
под захмелевшие строгие брови снова вернулся взгляд предельно чужого не только нам, но и всему миру поэта, заживо погребённого во вражеском капюшоне. его миниатюрная сутулость приобрела угрожающий, реактивный вид, он поспешил покинуть комнату с охапкой набитых рукописями (и теперь не только ими) пакетов, но выходил как-то неуверенно, плавно, как привидение – глянул на прощание опять с укором незнакомого человека, которому не уступили в метро место. я подумал, что телосложение у него вполне юношеское, только изношенное и скрюченное – но чего-то специфически стариковского как раз не хватало. может, скрывала куртка?..
казалось, сама ситуация, когда какой-то молодой самозванец, мнящий себя поэтом да ещё и коммунистом смотрит на него – заставляла скрыться с глаз долой человека, от которого зависят в журнале все стихи… нелепая, неуклюжая встреча, глупость которой усугубилась распитием…
проработав уже весь свой испытательный срок, вработавшись в коллектив, Историк приступил к реализации нашего тайного плана, а точнее – просто мечтательных намерений. после беседы с попадьёй стало ясно, что журналу и его престарелым читателям интересен лидер Авангарда красной молодёжи Удальцов, но для начала вообще интересно, что это за молодёжь. я написал статью «Радикальная молодёжь: направо, налево ль пойдёшь?». генералитету, конечно, хотелось, чтоб направо, но этой быстрой радости я им не принёс текстом. при этом безжалостно порубленная (всё идеологически-нарративное попадья убрала) статья была встречена одобрительно внутрижурнальной критикой. аудитория таким образом уже созрела для чтения интервью с давним моим знакомым, Сергеем Станиславовичем, но не Куняевым.
4
как-то раз ближе к лету, явившись по зову Историка (а обычно он начальственно меня вызывал с Газетного на Цветной звонком «из центра»), я застал его в довольном, весёлом расположении:
– В общем, Димка, давай тащи своих стихов побольше, и подумай, что ещё можешь предложить.
– Вроде интервью с Удальцовым планировали…
– Ну, эт мы с тобой напланировали тут на коньяке, а ты это расскажи всё нашему главному теперь, он как раз у себя.
мы вместе вышли, миновали на втором этаже рубеж прежней допущенности, кабинет Гусева, и направились прямо, к Куняеву. конечно же, Историк соблюдал все свои церемонии: поздоровался с обеими предбанными тётёхами, она из которых, как наседка воссела над родными журналами и книгами, в основном Куняева и Кожинова (недешёвыми, судя по цифрам на картонках), а другая осовело глядела от окна возле шкафа, ведя бухгалтерию. потом Лёха спросил из чистого этикета (хотя знал наверняка), у себя ли Станислав Юрьевич, и трепетно приоткрыл его дверь. невысокий главный, в необыкновенной суете приветствовал нас у длинного стола взглядом исподлобья. он напоминал голодного волка, которого застали возле добычи, которую ему теперь придётся делить с непрошенными собратьями по клыку…
– Дах, дах, очень рад, Дмитрий, уже наслышан о вас, вы, говорят, нам интервью с кем-то интересным готовите? Нух, это помимо стихов, но стихи мы ещё посмотрим, меня они не минуют, уж не обессудьте…
улыбка властителя страниц мелькнула сквозь волчью серость седины и морщин. церемонный Историк и двух слов не успел вставить в поток фраз начальника, а мы уже стояли с ним в предбаннике – Куняев очень спешил и
