Наталья Решетовская - Отлучение (Из жизни Александра Солженицына - Воспоминания жены)
- Не меня благодарите! Пойдете в церковь и станьте на колени перед Богородицей!
Еду к Теушам. У них и переночую, в их уютной кухоньке (квартира у них однокомнатная). Огромное чувство благодарности к Николаю Ивановичу переполняет меня. Теперь я получила не только внешнюю опору (в человеке!), но и внутреннюю: в неопровержимости тех аргументов, которые поколебали моего мужа! Они существуют, эти неопровержимые аргументы, объясняю-щие мой протест, мое непринятие развода! Вот почему я не могла победить в себе протест! Николай Иванович это понимает. Поймет ли до конца мой муж?..
Долго говорим с Сусанной Лазаревной. А с утра не только я, но и она садимся за письма моему мужу. Ее письма я не читала: у меня свои доводы и слова, пусть у нее будут свои! На Сусанну Лазаревну как-то особенно подействовало, что у меня нет не только боязни, но есть даже готовность, потребность нести ответственность за свою жизнь с Солженицыным, за помощь ему в работе...
- Я не боюсь гонений, я ничего не боюсь, что может последовать, убежденно говорила я ей.
А черновик моего письма, написанного в тот день, у меня сохранился:
"Санюшенъка, дорогой!
Я уже написала тебе, как горячо молилась, когда ты был у отца Всеволода и Николая Ивановича. И вижу, что я была услышана, что Бог есть! Ведь ты сказал Николаю Ивановичу (он все свои аргументы повторил мне): "Вы меня не убедили, но поколебали".
Так пусть же колебание это не будет у тебя мгновенным импульсом!
Я не в состоянии жить с сознанием, что официально, перед людьми, отвергнута тобою. Все равно при этом 25-летнее общее прошлое наше зачеркивается. Для меня это не простая потеря бумажки, а нечто, ни в какое сравнение с этим не идущее.
Сначала только любя, потом любя и страдая (в чем и свою долю вины я признаю), я разделяла с тобой все опасности, все риски, никогда ни в чем не останавливала тебя, никогда ни в чем не подвела. Значит, это было внутри меня, это была и моя жизнь тоже. Я не могу от нее отказаться, я могу ее только продолжить, продолжить хотя бы только внутри себя. Расплаты же за это внешней я не боюсь никакой, я к ней готова. Я хочу нести ответственность за всю прожитую с тобой жизнь! Потому что это была, есть и останется моя жизнь...
Именно тем путем, которого ты хочешь и который считаешь лучшим для меня (ни за что не отвечаю, спокойно занимаюсь мемуарами), я теряю все, совсем все. Для меня это - не выход, не спасение, а... гибель!..
Дорогой мой! Не совершай этого безумного шага! Не распинай меня! Будь милосерден!
Я люблю твое будущее дитя. Но все же - он плод греха (ведь он мог и не от нее родиться; ты ведь сказал Веронике, что "пожалуй, это лучший из вариантов"). Почему же Я ОДНА, прямо к этому греху непричастная, должна нести расплату?..
Я, особенно пока для меня все так болезненно (а потому я срываюсь часто), буду с тобой очень мало видеться; в "Сеславине" бывать в те дни, когда ты будешь бывать в Москве, а тебя видеть лишь тогда, когда во мне будет одна доброта только. Я ведь полна ею все время, пока ты не жмешь на меня, идя для этого то на ласки, то на угрозы ("Потеряешь душу мою навсегда"). Потому так тяжела была наша последняя встреча и для тебя, и для меня - тем более для той меня, к которой вернулись иллюзии.
Нет, отбросим этот путь. Я отказываюсь от борьбы между ею и мною, отказываюсь от иллюзий...
Но сними с меня хотя бы это мучение. Не отторгай меня от себя официально.
У меня и сейчас нет зла к ней. А если ты пойдешь навстречу моим мольбам, мое сердце будет для нее открыто...
Не думай намного вперед! Само развитие жизни подскажет, а Бог поможет выполнить!
Прислушайся к моей просьбе, к моей мольбе, к моей молитве. И я буду такой доброй, такой жертвенной, какой ты меня еще не знал!".
Встреча с мужем происходила у нас на перроне Белорусского вокзала. Он торопился. Впереди его ждало какое-то деловое свидание.
Саня стал подводить итоги посещений им моих заступников: Всеволода Дмитриевича и Николая Ивановича.
- Первое посещение тебе ничего не дает. А теперь - о втором. Чисто теоретически я принимаю формулу Николая Ивановича, что должны страдать все, а не только ты. Но... практически?..
И он сознается, что завтра хочет ехать в Рязань (уже есть билет) и подать в суд заявление о разводе. Если не произойдет никаких событий заберет его назад...
- Нет, нет, подожди. Прочти сначала письма: мое и Сусанны Лазаревны. И не отвечай ничего сразу. Подумай над ними, - молю я.
Александр Исаевич быстро прочел оба письма. Сказал:
- Ничего нового в них не вижу.
Продолжает меня убеждать со всякими смягчениями.
- Напиши то, что обещаешь. Не в виде расписки, разумеется, а в виде письма! - попросила я.
Саня стал писать тут же, прямо на коленях:
"Дорогая Натушенъка!"
Увы, письма этого у меня нет. Но в нем было приблизительно следующее: "Я обещаю тебе, что по истечении октября-ноября, если событий не будет, заберу из суда свое заявление. Дело может возобновиться лишь при твоем согласии..." и т. д.
Муж просит, чтобы я дала ответ - ехать ли ему в Рязань или нет - в тот же день, позвонив в десять вечера к Чуковским (он будет там!). Он понимает, что мне захочется посоветоваться, да и самой подумать...
Расстались. Мне все же стало как-то легче. Я даже зашла в "Блинную" подзакусить. А потом поехала к Кобозевым. Прочтя Санино письмо, Николай Иванович сказал:
- Виктория! Нельзя требовать уступки до конца, что-то должны уступить и вы... Передайте ему, что Бог в нем победил!..
Я ожила. Даже впервые поиграла у Кобозевых на пианино. Целовала Николая Николаевича...
К Теушам я вошла со слабой улыбкой на лице. Они поражены. Садимся в кухоньке на диване. Прежде чем показать письмо, начала рассказывать. Но меня тут же прервал звонок. Сусанна Лазаревна пошла открывать дверь. На пороге... мой муж. Извинился, что беспокоит так поздно (был десятый час). На лице - не улыбка вовсе, а страшная напряженность какая-то... Объясняет: ему надо со мной поговорить.
Нас оставили с ним вдвоем в кухне.
- Давай посмотрим еще раз бумажку. Я написал наспех.
- Ты что... отнимаешь? - вся сжалась я. - Давай посмотрим письмо.
- Тогда будем говорить втроем, с Сусанной Лазаревной.
Перешли в комнату. Вениамин Львович вышел. Мы все трое как наэлектризованные.
Снова - просьба дать письмо. Протянула как приговоренная...
Александр Исаевич быстрым, решительным жестом положил его во внутренний карман пиджака.
- Надо кончать с векселями! В Рязань - не еду. Отдадимся на волю Божью, как предлагает Николай Иванович... Я дал слишком большой темп.
- А что будет завтра? - спросила я. - Еще новое решение?.. А Николай Иванович просил тебе передать, что Бог в тебе победил...
- Пусть октябрь идет как идет! Решение отложим...
Как вошел каменным гостем, так каменным гостем и вышел.
Казалось бы, исполнилось то, чего я хотела. Он не едет в Рязань. Не подает на развод. Откуда же это ощущение опустошенности?.. Почему все происшедшее только что воспринимается как пиррова победа?..
И Сусанна Лазаревна расстроена и опустошена. Именно с этого момента она почувствовала безнадежность и бесцельность борьбы. Для нее 6 октября было тем же, чем было для моей мамы 5 августа. А я - я все еще не сдавалась, хотя чувство опустошенности гнуло меня к земле, сжимало в какой-то маленький жалкий комочек...
Переночевав у Теушей, с утра поехала в "Сеславино".
Я хочу быть предельно смиренной и жертвенной и ничего не требовать взамен. Убрав квартирку нашу, кое-что сготовила. Тщательно вымыла нашего "Дениса". Прочла еще одну главу из "Августа", 42-ю. О Сане и Коке. Ведь это муж себя и Коку примысливает к тому времени! Любопытно...
Оставив небольшое деловое письмецо Сане, я сразу, взяв свои вещи, ушла в "большой дом" поиграть на рояле.
Когда вышла, чтоб идти на станцию, форточка во флигельке была открыта. Саня дома! И хотя и обнаружила, что забыла кашне, так и не зайдя к мужу, уехала, в Москву.
Позвонила маме. Надо ее подбодрить! Как оказалось, накануне она записала: "..Леночка позво-нила: попросила приготовить по просьбе Наташи зеленое платье с воланами (длинное), 3-й концерт Бетховена и проч. ...Зеленое платье и 3-й концерт - это все связано с музыкой... С помощью кого? Люцетты? Ундины? И хорошо! и как-то больно! За что-то хватается, чтобы удержаться в этой жизни... Моя бедняжечка!!"
И после моего "успокоительного" звонка ей не становится лучше:
"Где легче? В чем легче? Как легче?" - пишет она в дневнике.
Перед тем как подняться на пятый этаж в свое новое обиталище, остановилась возле телефонной будки с автоматом, чтобы позвонить, не помню уж кому. И вдруг отчетливо слышу, как молодой человек кому-то говорит в трубку, что Солженицыну дали Нобелевскую премию, пояснил, будто об этом передали вчера вечером.
Звоню Веронике... И от нее слышу, что ей был один звонок по этому поводу. Но если б это было действительно так - дело не ограничилось бы всего лишь одним звонком, телефон в ее квартире звонил бы не переставая!..
