Наталья Решетовская - В споре со временем

Решетовская Наталья

В споре со временем

НАТАЛЬЯ РЕШЕТОВСКАЯ

В СПОРЕ СО ВРЕМЕНЕМ

Воспоминания

ГЛАВА I

Война

Воскресным утром 22 июня 1941 года с поезда Ростов - Москва на перрон Казанского вокзала сошёл молодой человек. Только теперь, ступив на московскую землю, он, Александр Солженицын, 22-х лет от роду, начал новую жизнь. Сдав последний экзамен на физико-математическом факультете Ростовского университета, он решил расстаться с точными науками и целиком посвятить себя литературе.

Солженицын приехал в Москву сдавать экзамен за 2-й курс института, в котором учился заочно, параллельно с занятиями в университете, Московского института философии, литературы и истории (МИФЛИ).

Теперь математика нужна ему только ради хлеба насущного. А для души, для заветной цели, нужно полноценное гуманитарное образование. С ранних лет Саня Солженицын мечтал стать писателем.

"В городе рос юноша Глеб, на него сыпались успехи из рога наук, он замечал, что соображает быстро, но есть соображающие и побыстрее его и подавляющие обилием знаний... Понимание было такое: только те люди значительны, кто носит в своей голове груз мировой культуры, энциклопедисты, знатоки древностей, ценители изящного, мужи многообразованные и разносторонние. И надо принадлежать к избранным!"*

* Курсивом даны отрывки из романа А. Солженицына "В круге первом".

Трамваем в Сокольники... МИФЛИ... В вестибюле: расписание занятий и экзаменов.

МИФЛИ - это путь наверх! Здесь самые знаменитые профессора страны! Даже студенты этого института чем-то неуловимым отличаются не только от каких-то медиков и инженеров, но и от филологов других вузов. Недавний студент Александр Твардовский в прошлом году награждён орденом Ленина за свою поэму.

Боевое настроение не исчезло и когда выяснилось, что заочников поселяют не в привычной, полюбившейся школе тут же рядом, а в общежитии на Стромынке вперемешку с "чужими" - студентами Московского университета.

Но вот, кажется, приблизительно устроился. Книги, конспекты сложены в тумбочку.

Вдруг диктор (радио в комнате включено) предлагает послушать важное правительственное сообщение... Что это? Неясное и тревожное предчувствие чего-то значительного...

Война... Война с Германией!

Многие студенты МИФЛИ записываются добровольцами. Санин военный билет остался в Ростове. Мобилизован он может быть только там. Надо ехать! Он должен проситься в артиллерию. Но не помешает ли ему его "ограниченная годность"?..

В том, что Саня был ограниченно годен к военной службе, виной была его нервная система.

Все, кто видел портреты Солженицына, обращали внимание на шрам, пересекающий правую сторону лба. Многие считали: это памятный след - то ли войны, то ли тюрьмы. Солженицын не подтверждал этого, но и не разуверял. А я, помня этот шрам с нашей первой встречи, не расспрашивала мужа о нём. Было как-то неловко. Узнала я о происхождении этого шрама лишь в 1973 году, спустя добрую треть века после нашего знакомства. Узнала от доктора медицинских наук, известного хирурга Кирилла Симоняна, одноклассника мужа.

Так уж случилось, что мы не виделись с Кириллом 20 лет.

Теперь мы с любопытством приглядывались друг к другу.

- Кирилл, ты знаешь, сейчас я пытаюсь во многом переосмыслить, лучше понять прошлое... Чтобы понять настоящее, чтобы понять то, что произошло... Мне кажется, что истоки этого лежат где-то далеко, далеко...

И, собравшись вести очень серьёзный разговор, я почему-то начала его со... шрама.

А Кирилл не удивился.

- Ты ведь знаешь,- сказал он,- что Саня в детстве был очень впечатлителен и тяжело переживал, когда кто-нибудь получал на уроке оценку выше, чем он сам. Если Санин ответ не тянул на "пятерку", мальчик менялся в лице, становился белым, как мел, и мог упасть в обморок. Поэтому педагоги говорили поспешно: "Садись. Я тебя спрошу в другой раз". И отметку не ставили.

Такая болезненная реакция Сани на малейший раздражитель удерживала и нас, его друзей, от какой бы то ни было критики в его адрес.

Даже когда он, будучи старостой класса, с каким-то особым удовольствием записывал именно нас: меня и Лиду - самых близких приятелей в дисциплинарную тетрадь,- мы молчали. Бог с ним.

Так же с оглядкой на Санину нервозность вели себя и педагоги. Это в конце концов создало в нём веру в какую-то непогрешимость своей личности, какую-то исключительность.

Но как-то преподаватель истории Бершадский начал читать Сане нотацию, и Саня действительно упал в обморок, ударился о парту и рассёк себе лоб.

Все были очень напуганы. Учителя относились после этого к Сане ещё осторожней.

- Мне кажется, что человеком, который зародил в нас любовь к литературе и искусству,- продолжал Симонян,- была Анастасия Сергеевна.- Она начала учить нас с 7-го класса. К предмету своему она относилась буквально с восторгом. И этот восторг передавался нам. С ней мы не чувствовали себя детьми, потому что она нас считала взрослыми.

Сочинения о Шекспире, Байроне, Пушкине мы писали, обложившись внешкольными источниками, и старались перещеголять один другого. Постепенно выяснилось, что лучше других это получается у Лиды Ежерец, Сани Солженицына, у меня.

Сначала мы писали стихи, очень плохие и очень подражательные, пока Анастасия Сергеевна не предложила нам писать сообща романы.

Одновременно мы начали издавать сатирический журнал, в котором помещали стихи, эпиграммы друг на друга, а то и на учителей, получая от них такие оценки: остроумно; не очень остроумно; остроумно, но бестактно и т. д.

В 9-м и 10-м классе к этому присоединилось ещё увлечение театром. Мы организовали драмкружок и репетировали пьесы Островского, Чехова, Ростана. В нашем классе были готовые персонажи для любых образов. Саня, конечно же, и здесь должен был быть первым и ему поручались роли "первых любовников". Он даже пытался поступить в 36-м году в студию Завадского. Голосовые связки подвели.

После окончания школы, когда мы все трое оказались в разных институтах, мы виделись уже значительно реже. Но увлечение литературой осталось. Лида оказалась самой последовательной и, окончив филологический факультет пединститута и аспирантуру МГУ, стала литературным критиком. Мы двое ходили в литературный кружок при доме медработников. А потом поступили в МИФЛИ.

За разговором, который я описываю, скрыто звучала вторая, более глубокая тема. Ведь люди говорят не только словами... Кажется, порой у нас возникал контрапункт. Роман О. Хаксли с таким названием мы в молодости очень любили...

Как это часто в жизни бывает, через несколько дней после первой встречи с Симоняном я, перебирая письма мужа тюремного времени, натолкнулась на любопытное его высказывание, связанное с этим самым "Контрапунктом" Хаксли. Солженицына в своё время поразила мысль о том, что всё случающееся с человеком неизбежно похоже на него самого. Он стал проверять это на своей жизни и поразился меткости замечания. Многие "случайности", если разобраться,- всегда плод, отпечаток натуры человека, с которым эти случайности происходят.

Интересно, что по этому поводу сказал бы сейчас сам Солженицын? Рассуждения о том, что каждый народ заслуживает своей судьбы,- я от него слышала. А каждый человек?..

* * *

Вернувшись в Ростов, муж поспешил в военкомат. Его порыв сдержали. Предложили ждать.

Почти все выпускники университета были вскоре мобилизованы и посланы в военные училища. В их числе был и самый большой наш общий друг Николай Виткевич - "Кока".

Кока учился в школе вместе с Саней, Лидой и Кириллом.

В 1936 году, когда Саня поступил на физико-математический факультет, Лида - в педагогический институт, Кока и Кирилл - на химфак университета. Туда же поступила и я.

Ещё после 8-го класса школы я начала учиться в Ростовском музыкальном училище по классу рояля. Я попала к превосходному преподавателю Евгению Фёдоровичу Гировскому. Училась вместе и играла на двух роялях с талантливой Гаянэ Чеботарян, ставшей позже композитором.

По окончании школы собиралась полностью посвятить себя музыке. Но я очень любила и науки. Ещё в школе я частенько все выходные дни просиживала над решением задач, которых нам не задавали. На втором месте после математики у меня была химия. Я особенно полюбила эту науку после того, как узнала разгадку той таинственной таблицы со знаками уже знакомых и ещё не знакомых химических элементов, которая висела в нашем химическом кабинете. Оказалось, что таблица гениального Менделеева содержала все кирпичики, из которых сложено наше мироздание, и даже оставляла простор для тех, которые будут открыты в будущем. Полагая, что математика всё-таки не для женской головы, даже если она хорошо соображает, я выбрала химию. Потому раньше, чем с Саней, познакомилась и тут же подружилась с Кокой и Кириллом.

Кирилл через год перешёл в мединститут, а мы с Кокой закончили в 41 году химический факультет Ростовского университета.