Высохшее сердце - Абдулразак Гурна
Анджело, подумал я. Должно быть, двадцать лет назад он выглядел еще более грозным. Я прямо говорю вам — я люблю вас. Хочешь спасти брата, так отдай мне свое тело, сука. Я молчал, и Хаким с Мунирой затеяли разговор о ее будущем, в котором я словно бы тоже безмолвно участвовал. Куда ей лучше поехать — в Колумбию, чтобы получить эм-би-эй, или в Беркли, заниматься экономикой? Ей хотелось бы в Италию, но на изучение языка уйдут годы. «Итальянцы такие симпатичные», — сказала она. Но если честно, у нее есть сомнения. Пожалуй, она предпочла бы Соединенные Штаты, но если отправиться в Лондон — при этом она взглянула на меня, — то можно жить со мной. Тут Хаким хмыкнул и возразил: «Но он же остается здесь, разве не так? Он же не уедет теперь, когда наконец вернулся». Он посмотрел на меня, ожидая ответа, но не дождался его и сказал: «Если решишь остаться, мы тебе что-нибудь подыщем. Это я гарантирую».
Выбрав удобный момент, я сказал, как мне жаль, что я не успел на похороны, и поблагодарил его с дядей Амиром за великодушие в этом и других случаях. «Это был и мой долг, — ответил он, — а не только твой». Когда нам пришла пора уходить, Хаким снова пожал мне руку и сказал: «Помни, если захочешь остаться…» Я кивнул, надеясь, что это будет принято за благодарность, но подумал другое: если я вернусь, то не ради того, чтобы стать еще одним бараном в твоем стаде.
* * *
— Значит, ты не останешься? — спросила Мунира, когда мой месяц подошел к концу и я сказал ей, что звонил в турагентство проверить, все ли в порядке с моим рейсом. — Не уезжай! Поживи еще месяц, подумай.
— Подумаю, когда вернусь туда, — ответил я.
— Куда ты торопишься? Там есть кто-нибудь, кто тебе дорог? — спросила она.
— Нет, — ответил я, — ничего такого. Просто много всякого накопилось в жизни, надо разобраться.
— Ладно, поезжай, обдумай все, а потом возвращайся, — сказала она. — Я знаю, что в Лондоне у тебя хорошая работа, но, раз дэдди обещал, тебе и здесь найдут местечко.
* * *
Отец задал мне тот же вопрос.
— Почему тебе так хочется назад? Там есть кто-то, кого ты любишь? Кто-нибудь тебя ждет?
Я невольно улыбнулся, глядя на его смущенное лицо. Мы не привыкли вести такие разговоры и только недавно вообще научились друг с другом разговаривать. Мне понравилось, как он это сформулировал: кто-нибудь тебя ждет, именно тебя. Я стер с лица улыбку и сказал:
— Нет, никто меня не ждет. Ты имеешь в виду женщину, правда? Не так давно я любил одну женщину. Ее звали Билли, но она меня бросила. Родные ее уговорили. А может, она сама недостаточно любила меня в ответ.
— Ты еще полюбишь снова, — сказал папа.
— У тебя не получилось, — возразил я.
— Ты не сможешь жить один.
— У тебя получилось, — возразил я.
— Нет. Я мучился из-за того, что моя любовь потерпела крах, и едва не потерял жизнь, — сказал он. — Хорошо, что отец приехал и забрал меня. Видимо, иногда бывает надо, чтобы тебя заставили сделать что-то полезное для себя или чтобы ты заставил себя сам.
Я покачал головой.
— Со мной не так. Я ведь говорил тебе: мне выпало уехать, и я хочу посмотреть, что в конце концов из этого выйдет. Меня развратило обилие вариантов. Напомни, пожалуйста, слова, которые ты сказал мне, когда я уезжал в предыдущий раз, — что-то насчет любви и счастливых минут.
— Точно я уже не помню. Когда-то я услышал их от своего отца. Что-то вроде: любовь начинается с подсчета твоих счастливых минут, — ответил папа. — Он имел в виду любовь к Богу, а не то мирское чувство, о котором говорим мы. Но, может быть, это справедливо и для простых смертных, грешников вроде нас.
* * *
По дороге в Лондон я был внутренне напряжен. Что-то не давало мне покоя, а жизнь научила меня, что такие предчувствия не стоит сбрасывать со счетов.
Папа умер через несколько минут после того, как я вылетел в Аддис-Абебу. Там мне предстояло шестичасовое ожидание, но мой рейс отменили, и я просидел в аэропорту Аддис-Абебы двадцать шесть томительных часов. Потом для меня наконец нашлось место на ночном рейсе в Лондон, и я прибыл в Патни на сутки позже, чем рассчитывал. В то же утро Мунира позвонила мне с известием, что папа умер почти сразу после моего отъезда и его похоронили на следующий день. Той ночью, когда я маялся в Аддис-Абебе, над ним читали заупокойные молитвы. У папы случился удар. Он сказал, что устал, и пошел прилечь. Под вечер Али, молодой помощник Хамиса, принес ему кофе и хотел разбудить его, но он был уже мертв.
— Ты все равно не успел бы вернуться вовремя, даже если бы не застрял, — сказала Мунира. — У твоего папы нашли немного денег, и его старый друг Хамис все устроил. Они были как братья, эта парочка.
Я подумал о том, каким был мой отец много лет назад и как иногда мне казалось, что он приберегает свое молчание только для меня, а с другими разговорчив, как продавец в магазине. Подумал о его глазах, в которых иногда будто проглядывала тень древней скорби. Вспомнил, как однажды он при мне долго смотрел на свои ноги. Потом сказал: «А ногти все растут и растут. От них не дождешься ни секунды передышки». Такие странные мысли осаждали в те дни моего бедного папу. Но человек, с которым я проводил время несколько дней назад, собираясь вернуться в Англию, был мало похож на того убитого горем молчуна. Лучше бы я остался. Какой прок Англии от такого, как я? Но тогда уж какой прок где бы то ни было от такого, как мой отец? Некоторые могут для чего-то пригодиться в этом мире, пусть хотя бы только для того, чтобы увеличивать собой толпу и согласно кивать, а некоторые — нет.
Примечания
1
Абу Саид Ахмад ибн Иса аль-Харраз — багдадский суфий, живший в IX веке. Здесь и далее примечания переводчика.
2
Национальные блюда суахили — оладьи из рисовой муки с кокосом, картофельные пирожки с мясной начинкой, разновидность самсы.
3
Шапочка без полей с плоским верхом.
