Петр Боборыкин - Василий Тёркин
- И внесли за тебя?
- Внесли.
- Это из банковских-то денег? Ловко!.. Стало, и господ вкладчиков, не спросясь их, прихватили?
- Иначе как же? Я расписку дал.
- И только?
- Закладывать мне нечего было... Не две же шкуры с меня драть?..
- По такой расписке ты мог с прохладой выплачивать по конец живота своего.
- И все бы обошлось, Вася.
- Даже и при новом составе директоров?
- Свой же брат будет... Не случись беды...
- Здорово поймались?
- Что ж!.. Я тебе все скажу... Им теперь не уйти живыми... Прокуратура вмешалась... На вкладчиков паника!..
- Стало, слухи-то верные. А ты сейчас газетчиков ругал.
- Я не судья!.. Все дело в панике... Будут их учитывать... Не отвертятся на этот раз. Партия есть... либералы, обличители. Доберутся до моей расписки... Где же я возьму?.. Пойдут допытываться. Ты понимаешь, все заново поднимут и разгласят.
Зверев не договорил, закрыл лицо ладонью и прошептал:
- Видишь, каково мне.
- Вижу, - проговорил Теркин, вставая. - Могло быть и хуже.
- Как хуже?
- Известно как. Тебя господа раз спасли, хоть и на чужой счет. Теперь ты - должник банка... Платить надо, зато сраму меньше.
- То же самое, то же самое! - крикнул Зверев. Все выведут на чистую воду.
- Ничего не понимаю! - перебил Теркин. - Ты путаешь! Выходит - ты во второй раз передержал по должности: сначала по земской службе, а потом по предводительской... Ведь да?.. Не лги!
- Да, - плаксиво протянул Зверев.
XIII
Мальчик приотворил осторожно дверь и доложил:
- Петр Аполлосович, господин Первач приехали... Спрашивают, здесь ли вот они, - мальчик указал головой на Теркина, - и просят позволения войти.
- Ты его знаешь? - спросил Теркин Зверева.
- Знаю немного. А у тебя дел/а с ним?
- Пока еще нет. Он - таксатор у Низовьева.
- Эк, приспичило!
Зверев махнул рукой.
- Если не желаешь - я к нему выйду, - сказал вполголоса Теркин, внутренне довольный тем, что им помешали.
- Они говорят, - добавил мальчик, - что имеют письмо к вам, Петр Аполлосович, от Ивана Захарыча Черносошного.
- Проси!
Мальчик вышел. Протянулось молчание.
Теркин отошел к письменному столу и стал закуривать папиросу. Он делал это всегда в минуты душевного колебания. Спасать Зверева у него не было желания. Даже простой жалости он к нему не почувствовал. Но с кем не может случиться беды или сделки с совестью? Недаром вспомнилась ему Калерия и ее "сиротские" деньги. Только беспутство этого Зверева было чересчур противно. Ведь он два раза запускал руку в сундук. Да и полную ли еще правду рассказал про себя сейчас?..
Зверев вытянулся на кушетке, пригладил рукой волосы, поправил узел шелкового шнура на халате, и брезгливая мина появилась опять на его влажных губах, когда вошел в кабинет таксатор.
Его красивая голова, улыбка, франтоватость - не понравились Теркину.
Первач подошел сначала к хозяину, подал письмо, довольно фамильярно пожал руку и спросил звонким вибрирующим голосом:
- Ногу зашибли?.. Инвалидом?..
И, не дожидаясь ответа, повернулся на каблуке и и скользнул в сторону Теркина.
- Василий Иваныч!.. С приездом... Прошу любить и жаловать... Таксатор Первач. Павел Иларионыч Низовьев только что приехал с пристани. Я от него. Ждет вас к завтраку.
- Очень рад, - ответил суховато Теркин, подавая ему руку.
- Павел Иларионович и меня пригласил... если не буду лишним.
- Почему же...
- Вы уже изволили ознакомиться с дачей?
- Объезжал вчера.
Первач присел к нему, вынул папиросницу и попросил закурить.
Его манеры также не понравились Теркину.
"Из молодых, да ранний", - подумал он и поглядел в сторону Зверева.
Тот прочитывал письмо уже во второй раз. Внезапная краснота его небритых щек показывала, как оно взволновало его.
- Вы, - окликнул он Первача, - прямо из Заводного? Сегодня?
- Вчера к ночи приехал... Иван Захарыч и сам хотел быть, да его что-то задержало.
- Отчего же вы вчера же не доставили мне письма? - раздраженно спросил Зверев.
- Слишком поздно было, Петр Аполлосович. Не хотел вас беспокоить.
- Напрасно.
- А что такое? - спросил Теркин, подходя к кушетке.
Взглядом Зверев показал ему, что не хочет говорить при Перваче.
- Такая гадость!.. Не могу двинуться.
- Что-нибудь экстренное? Послать депешу? Я к вашим услугам, - вмешался Первач.
- Не беспокойтесь.
- Не хочу быть лишним... Я свою миссию исполнил.
Обращаясь к Теркину, Первач досказал:
- Павел Иларионыч будет ждать вас до часу дня... Имею честь кланяться.
Он пожал руку им обоим и с легким скрипом своих щеголеватых ботинок вышел.
- Вася! - возбужденно окликнул Зверев и задвигался на кушетке. - Иван Захарыч Черносошный... просит переговорить с тобою... о продаже его леса и усадьбы с парком... Он мне близкий человек... жалеет меня. Я с тобой хитрить не стану... Ежели продажа состоится, а ему она нужна, он готов поделиться со мною.
- Комиссию предлагает? Куртаж?
- Я не купчишка! Куртажу я не возьму!..
- Не возьмешь? - протянул Теркин и рассмеялся в нос, что у него выходило резко и чего он сам в себе не любил.
- Не смей надо мной издеваться, Васька! - вдруг закричал Зверев, весь пылающий. - Человек всю душу перед тобой вылил... А ты вон как!.. Кровь-то сказалась!.. Недаром, должно быть...
Губы Зверева стали брызгать слюной. Позорящее слово, какое бросали Теркину в гимназии, могло прозвучать.
- Что недаром? - строго перебил Теркин и пододвинулся вплоть к кушетке. - Слушай, Петька! В твоем положении нечего фордыбачить и барские окрики давать. Я - подкидыш, незаконный сын какой-нибудь солдатки или раскольничьей девки - ты ведь этим желал меня унизить? Мне, стало, и Бог простит, коли я всякими правдами и неправдами кубышку себе здоровую сколочу... Однако, брат, с совестью я хочу в ладах быть: от нее никуда не уйдешь. Ты мне сейчас исповедовался?.. В двух растратах повинился? Я не просил тебя; твоя добрая воля была. Изволь, и я тебе кое в чем повинюсь.
- Не надо мне! Не интересуюсь!..
- Нет, выслушай! - Теркин присел на край кушетки. - И я два года тому назад раздобылся деньгами, которые и совсем мог себе присвоить без отдачи, зная, что эти деньги, по закону и по совести, не принадлежат тому, кто мне их ссудил. Вот и все... Выдал я на них документ. Как это по-вашему, по-нынешнему, выходит? Дело, кажись, самое чистое. А оно меня стало так мозжить, что я без надобности повинился в нем, не совладав с совестью... Очистил себя, раньше срока отдал эти деньги. И вот до сих пор меня нет-нет, да и всколыхнет, как подумаю, что этот самый заем дал мне ход; от него я в два года стал коли не миллионщиком, каким ты меня считаешь, так человеком в больших делах.
- Поэтому ты и рад, что можешь меня, человека благородного, придавить бревном? - взвизгнул Зверев.
- Не мели вздору! - глухо оборвал его Теркин. Из-за чего я тебя стану спасать?.. Чтобы ты в третий раз растрату произвел?.. Будь у меня сейчас свободных сорок тысяч - я бы тебе копейки не дал, слышишь: копейки! Вы все бесстыдно изворовались, и товарищество на вере у вас завелось для укрывательства приятельских хищений!.. Честно, мол, благородно!.. Вместо того чтобы тебя прокурору выдать, за тебя вносят! Из каких денег? Из банковских!.. У разночинца взять? Ха-ха!
Смех Теркина оборвался. Он встал и заходил по комнате.
- Что вы из своих угодий делаете? Из-за вашего беспутства целый край обнищает, ни воды в Волге, ни лесу по ее берегам не будет через пять или десять лет...
- Скажите, пожалуйста! - взвизгнул опять Зверев. - Он, Василий Теркин, - спаситель отечества своего!.. Не смеешь ты это говорить!.. Не хочу я тебя слушать!.. Всякий кулак, скупщик дворянское имение за бесценок прикарманит и хвалится, что он подвиг совершил!.. Не испугался я тебя... Можешь донос на меня настрочить... Сейчас же!.. И я захотел в нынешнем разночинце благородных чувств! Пускай меня судят... Свой брат будет судить!.. Не дамся я живой!.. Лучше пулю пущу в лоб...
- Как благородный человек!.. Да и на это вряд ли пойдешь!.. Я тебя знаю. Храбрости не хватит!
Теркин сдержал себя. Он взялся за шляпу и стал посредине кабинета.
- Я - твой гость в настоящую минуту, Петр Аполлосович. И тебе, как благовоспитанному представителю высшего круга людей, не полагалось бы так вести себя с гостем. Следовало бы тебя за это проучить. Да считаться с тобой мне не пристало. Если бы ты сам не признался в твоих операциях с чужим сундуком, я бы не стал молчать о них. Месяц-другой пройдет - и все грамотные узнают из газет, как вы здесь промеж себя хозяйничали... Я еще никогда лежачего не бил. И ни перед кем не кичился своей честностью... Но будь ты мой брат родной - я бы тебя спасать не подумал. Прощенья просим, ваше высокородие!.. Застрелиться всегда успеете. Вас целая компания будет, - в острог угодите, так, по крайности, не скучно... Повинтить еще и там можете!..
