Тысяча свадебных платьев - Барбара Дэвис
Она наполняет две чашки, ставит их на поднос рядом с молочником и сахарницей.
– Вот сюда, пожалуйста, – она еще раз пытается улыбнуться. Она тоже чувствует себя неловко, вдруг понимаю я, удивленная тем, что эта всегда невозмутимая, светская женщина испытывает стеснение в моем присутствии.
Камилла кивком указывает на распахнутые французские двери, и я выхожу за ней на вымощенную серой плиткой террасу. Рори нигде не видно, и все же стоящий там маленький красивый столик накрыт на троих. От красоты открывающегося с террасы пейзажа поистине захватывает дух: это чудесный вид на реку и протяженную зеленую парковую полосу Гринуэй.
Заглядевшись на прелестный вид, я вдруг ощущую спиной взгляд Камиллы. Обернувшись, вижу, что она стоит сзади, внимательно меня разглядывая. Поняв, что я смотрю на нее, Камилла отводит взор и указывает на кресла:
– Прошу вас, не угодно ли присесть?
Она снова пытается улыбнуться, усаживаясь в своем кресле. Я выбираю то сиденье, что от нее подальше, и беру с подноса чашку, сознавая, что на мне по-прежнему перчатки, и пока что не понимая, к чему вся эта затея.
– Спасибо, что пришли, – снова говорит Камилла, и я даже начинаю испытывать к ней сочувствие. Она кажется мне едва ли не напуганной, очень беззащитной и тревожной. – Я попросила вас прийти пораньше, потому что хотела поговорить с вами до того, как приедет Аврора. Она мне сказала, что вы с ней не общаетесь после того ланча, и, боюсь, это полностью моя вина. Мы как-то неудачно начали… – Осекшись, она мотает головой: – Нет, не так. Это я неудачно начала. Я так ужасно вела себя в тот день, и мне хотелось объясниться… и принести извинения.
По тому, с каким усилием она выдавила последнюю часть фразы, очевидно, что эта женщина не привыкла перед кем-то просить прощения. Извиняться явно трудно для нее, и, чувствуя это, я непроизвольно смягчаюсь. Я потягиваю кофе, ожидая, что будет дальше.
– Я не знаю, что на меня нашло. Я слышала, что я говорю, но не могла остановиться. Как будто это говорила не я, а моя мать.
Тут она вдруг резко отводит взгляд, словно случайно сказала больше, чем собиралась сказать.
– Простите, что невзначай обмолвилась о своей матери… Просто я иногда ловлю себя на том, что в отношении к Авроре принимаю те же позы, что и она. Мы не всегда с ней… Мы во многом очень разные. Во всем, на самом деле. А потом, когда появился Мэттью… Хакс, – тут же поправилась она. – Когда появился на горизонте Хакс, я восприняла это не лучшим образом. Я ничего о нем не знала и беспокоилась, что он не… – Она со вздохом снова умолкает. – Я клялась, что никогда не стану такой, как она. Что, когда у меня будет своя дочь, я буду вести себя с ней совсем иначе. А оказалось, что я порой очень похожа на нее.
– Вот вы и снова заговорили о своей матери.
Камилла кивает, и уголки ее губ опускаются, как у огорченного ребенка.
– Я никогда не была той дочерью, которую она хотела бы иметь, и она мне ясно давала это понять. – Тут она прижимает ладонь к губам. – Простите. Вы ведь пришли сюда не для того, чтобы все это выслушивать. Просто мне на самом деле не с кем даже поговорить об этом, а вы… вы с Авророй так сблизились.
Она наклоняет голову, чтобы отпить кофе, и я смотрю на нее, заранее сознавая, насколько болезненно будет для нее то, что я собираюсь сказать. И зная, что нам необходимо порой услышать именно то, что ранит.
– Рори мне однажды сказала то же самое, – тихо говорю я. – Что она совсем не та дочь, о которой вы мечтали.
Камилла медленно поднимает голову, и я вижу, что мои слова ее потрясли.
– Аврора думает… – Глаза ее наполнились слезами. – Но это неправда. Я так ею горжусь. Очень горжусь. Она красивая и храбрая, и всегда четко знает, чем хочет заниматься и кем быть… – Запнувшись, она часто моргает, пытаясь избавиться от слез. – Она – это та я, стать которой у меня, увы, не хватило смелости в ее годы.
– Почему же она этого не знает?
Я знаю, это жестокий вопрос, но его необходимо задать. Камилла ставит на столик чашку и вытирает слезы – аккуратно, чтобы не испортить макияж.
– Я сделала много ошибок. Я все пыталась покрепче ее удержать. Себе я говорила, что якобы так нужно для ее защиты – но это не так. Никакой это не было защитой. Я просто пыталась подрезать ей крылья и удерживать рядом с собой. Когда исчез Хакс, она отдалилась от меня. И от всей прежней жизни, на самом деле. Я пыталась вернуть ее в прежнее русло, пыталась дотянуться до нее, но она отдалялась все больше и больше. А потом она встретила вас – и вся как будто сразу ожила. И с этой галереей… Она вернулась к этой затее и вновь заговорила о своем творчестве. Я знаю, как малодушно это может выглядеть… но у меня возникло такое чувство, будто вы можете ее у меня отобрать, а Аврора – все, что у меня есть в жизни. Вот почему я повела себя так. Потому что во мне взыграла ревность… И страх.
Камилла отводит взгляд, устремляя его куда-то к горизонту. Я внимательно ее рассматриваю, и ее профиль кажется мне каким-то очень знакомым, как будто я уже всю жизнь ее знаю. Она очень похожа на Рори – и в то же время сильно отличается от нее. Снаружи она лощеная, хладнокровная и уверенная в себе, а под этим панцирем идеальности – множество слоев душевной боли. И я чувствую, как сердце мое делает шаг к ней навстречу.
– Никто не в силах отнять ее у вас, Камилла. Она ваша дочь. Это узы на всю жизнь. Это то, что намного сильнее родственной крови и общих воспоминаний. Вы связаны с ней отзвуками души.
Камилла снова оборачивается ко мне, и между бровями у нее пролегает тонкая морщинка.
– Отзвуками? – непонимающе переспрашивает она.
Я улыбаюсь, потому что, как мне кажется, ей сейчас очень нужна моя улыбка.
– Так частенько говорила моя мать. Она верила в то, что каждый из нас обладает собственным отзвуком. Это как отпечаток пальца – только бесплотный. И верила в то, что эти отзвуки души соединяют нас с теми, кого мы любим, связывая нас навеки.
Она пристально смотрит на меня широко раскрытыми и еще блестящими от слез глазами. Я не могу понять, что означает ее взгляд, но чувствую в нем какую-то острую жажду, потребность выговориться, и в то же время как будто некое сопротивление.
– А сами вы… в это верите? – спрашивает она наконец. – В то, что эти отзвуки связывают нас навеки?
Голос у нее хрипловатый, даже сдавленный от нахлынувших чувств, и я вдруг с удивлением понимаю, что она сейчас передо мною с обнаженной, ничем не прикрытой душой, точно беззащитное дитя. И горло сжимает внезапная боль, так что становится трудно дышать. Я испытываю глубокое смятение, чуть ли не до головокружения, но Камилла по-прежнему смотрит на меня в ожидании ответа.
Прежде чем я успеваю сообразить, что ей сказать, Камилла быстро ставит чашку и вскакивает с кресла. Вид у нее очень взволнованный, почти виноватый.
– Стукнула дверь. Это Аврора.
Она собирается пойти к прихожей, когда внезапно в дверях появляется Рори. Когда мы встречаемся взглядом, она слегка ошарашена, что видит меня здесь. В ее глазах и радость, и страх, и я понимаю, что мать ее не предупредила обо мне. В руках Рори держит большой конверт из манильской бумаги. Сунув его под мышку, она пристально смотрит на Камиллу:
– Что происходит?
– Ой, как славно, что ты приехала! – восклицает Камилла, умудряясь одновременно казаться и взбудораженной и довольной. – Мы с Солин просто немножко поболтали.
Рори переводит взгляд на меня, затем, прищурясь, снова на мать.
– Мы с тобой это обсудили…
– Нет-нет, мы просто познакомились немного поближе. Поболтали, знаешь, по-девичьи.
– Ты мне оставила сообщение, чтобы я приехала как можно скорее. Я решила, что-то стряслось.
– Я это сказала лишь потому, что знаю, как ты была бы рада повидаться с Солин. Я подумала, что было бы замечательно собраться на воскресный завтрак втроем.
– Вот только мы с тобой уже все обсудили. Что ты затеяла?
Рори старается говорить тихо, но ее слова все равно звучат резко. Она явно злится. Камилла поворачивается, беспокойно оглядываясь на меня через плечо. Пытается улыбнуться – и снова неудачно. Мне не отделаться от ощущения, что обо мне идет какой-то разговор, в который я не должна быть посвящена.
– Прошу тебя… – Камилла
