Лето 1969 - Элин Хильдебранд
Теннис в воскресенье – хуже, чем церковь. Но Джесси нужно поговорить с отцом наедине, и игра может дать ей такую возможность.
– Хорошо, – соглашается она.
После завтрака Джесси с отцом одеваются в белое, берут ракетки и идут в клуб. У нее в животе порхают бабочки, которых становится тем больше, чем ближе они подходят к месту назначения.
Джесси явно нервничает из-за того, что собирается раскрыть секрет матери, но еще больше из-за регистрации отца на стойке клуба. А если его не пустят, потому что он еврей? Джесси почти предлагает пройти еще четверть мили, поиграть на общественных кортах в «Джеттиз», но ей не хочется настораживать отца или наталкивать на мысль, что якобы он недостаточно хорош для «Поля и весла».
Они подходят к стойке, сердце Джесси бешено колотится. За столом даже не Лиз, а какой-то подменный служащий, который не узнает Джесси и не знает, что она член клуба.
Дэвид улыбается.
– Доброе утро, – приветствует он растрепанную девушку с темными кругами под глазами, будто ее пять минут назад подняли с постели. – Я Дэвид Левин, зять Экзальты Николс. Мы с дочерью собираемся поиграть.
Девушка, которая только что проснулась, – «БРЕНДА», гласит ее бейджик, – даже глазом не моргнула.
– Зарегистрируйтесь, – ворчливо говорит она.
Джесси смотрит, как ее отец подписывается: «Николс Н-3» – и поворачивается к Джесси.
– Готова играть?
– Почему ты не подписался Левин? – спрашивает она по дороге к корту.
– Потому что член клуба – твоя бабушка.
– Да, но твоя фамилия – Левин. И моя тоже! Ты не подписался, не хочешь, чтобы кто-то знал, что ты еврей?
Дэвид хохочет, запрокинув голову. Он обнимает Джесси и притягивает поближе.
– Уж поверь, тут и так все знают, что я еврей. А знаешь, что еще они знают?
– Что?
Они перед одиннадцатым кортом, самым близким к воде.
Все лето Джесси играла только здесь, но при этом так волновалась из-за уроков, что ни разу не обратила внимания на то, как красиво вокруг. Сегодня небо ярко-голубое, и на ветру развевается американский флаг. Гавань усеяна лодками. Отсюда открывается вид захватывающий и эксклюзивный, ведь он доступен не всем.
Дэвид продолжает:
– Они знают, что я умный, у меня важная работа, и я очень-очень хороший теннисист. А еще знают, как сильно я люблю твою маму, твоих сестер, брата и тебя. И для большинства людей здесь, Джесси, хороших людей, это все, что имеет значение. Понимаешь?
В глазах Джесси стоят слезы, но хочется верить, что их не видно за козырьком. Она кивает и ведет отца на корт.
Они бьют по мячу, Джесси слушает комплименты:
– Твой бэкхенд такой сильный и точный! Твоя подача почти идеальна!
Однако через час солнце становится жарким и палящим и Джесси с Дэвидом надоедает игра.
– Пойдем в магазин сладостей? – предлагает отец. – Возьмем мороженое, как я обещал.
Несмотря на то что на дворе двадцатое июля, это первый поход Джесси в «Свит Шоп» за все лето. Здесь пахнет так, как и должно пахнуть во всех хороших кафе-мороженых: поджаренным зефиром, растопленным шоколадом и солодово-ванильным ароматом только что испеченных вафельных рожков. Джесси заказывает двойную порцию «малахитовой крошки» в серебряной чашке, а Дэвид – черную малину в рожке, и они садятся на неудобные кованые стулья за один из крошечных круглых мраморных столиков.
– Пришло время излить свое сердце, – говорит Дэвид. – Я здесь не для того, чтобы осуждать. Только чтобы слушать.
«Не для того, чтобы осуждать». Это необычное заявление, думает Джесси, – должно быть, знак того, что можно передать ужасную тайну своей матери.
Но она не способна проронить ни слова.
Интересно, думает Джесси, может, будет проще рассказать о маме, если начать с другого? Нежелательных вольностей Гаррисона; нескольких краж; потери ожерелья бабули и последующего наказания; влюбленности в Пика; первого поцелуя; разбитого сердца после встречи с Сабриной; покупки бюстгальтера у Буттнера, прерванной отходом вод Блэр; проблем с алкоголем у мамы; первых месячных; переживаний из-за Анны Франк; сцены с Лорейн Кримминс, после которой ушел Пик, возможно навсегда; письма Тигра, где он сообщает Джесси о гибели Жаба и Щена и секретном задании; открытии, что Экзальта и мистер Кримминс… встречались?
Джесси открывает рот, но ее язык застывает как в прямом, так и в переносном смысле. Она чувствует себя несчастной обманутой неудачницей.
Джесси не может поделиться ничем из того, что произошло с ней этим летом. Просто не может.
Вместо этого она копается в «малахитовой крошке» – это просто модное название мятно-шоколадных чипсов, – которая уже соблазнительно подтаяла.
Джесси чувствует на груди прохладную тяжесть древа жизни. Когда отец заметил кулон, его глаза вспыхнули радостью. «Зрелость и ответственность», – думает Джесси. И тут ей приходит в голову радикальная идея.
Когда Джесси была маленькой, то сообщала родителям обо всем: я голодна, я устала, мне нужно в туалет, я ободрала коленку, мне нравится, я ненавижу, я хочу, мне нужно. А если взросление означает, что некоторые вещи нужно держать при себе? Опыт этого лета станет такой же ее частью, как кости и мышцы, мозг и сердце.
Через десять или двадцать лет, вспоминая лето шестьдесят девятого года, Джесси подумает: «Именно тогда я стала настоящей. Самой собой».
Она проводит ложкой по аппетитному тающему краю мороженого и говорит:
– Я ни разу не успела поставить новую пластинку.
– Джони Митчелл? – уточняет Дэвид.
Джесси так нравится, что папа помнит. И тут ее пронзает еще одна радикальная мысль: для отца она настоящий взрослый человек.
– Что ж, давай разберемся с этим, как только вернемся домой. – Дэвид наклоняет голову и ловит взгляд дочери. – Значит, можно сказать, что лето сложилось лучше, чем ты ожидала?
– О да, – кивает Джесси. – Намного лучше.
For What It’s Worth
[56]
Сенатор Кеннеди в беде.
Не успела Патти рассказать ужасную новость о Мэри Джо Копечне, как миссис Бенни вызывает на работу Кирби. Та чувствует себя неважно из-за разыгравшихся сцен и недосыпания, однако выбора нет. Она возвращается в гостиницу в том же желтом платье с маргаритками, и ее сразу же направляют в офис вместе с миссис Бенни и полицейским из Эдгартауна, сержантом Брага.
– А где мистер Эймс? – спрашивает Кирби.
– Он уже дал показания сержанту, – отвечает миссис Бенни. Кирби отмечает, что волосы начальницы снова уложены в аккуратный узел, а веселую легкомысленность сменила скорбная серьезность. Кирби жалеет, что не знает, какие именно показания дал мистер Эймс.
– Мы пытаемся подтвердить рассказ сенатора, – говорит сержант Брага. – Он якобы покинул вечеринку в коттедже Лоуренса около одиннадцати пятнадцати и предложил подвезти мисс Копечне до парома, чтобы та могла вернуться в Эдгартаун. Однако в темноте сенатор заплутал и случайно съехал с моста Дайк, машина перевернулась и погрузилась в воду. По словам сенатора, он неоднократно пытался нырнуть поглубже, чтобы освободить мисс Копечне, которая находилась на пассажирском сиденье, но безуспешно. После короткого отдыха сенатор вернулся в коттедж
