Константин Станюкович - В мутной воде
— Важное известие… не угодно ли?
Венецкий остановился и купил телеграмму. Телеграмма извещала, что все дипломатические переговоры с Турцией кончены.
— Что, барин, никак скоро война? — обернулся извозчик, молодой краснощекий паренек.
— Верно, что скоро…
— Тоже брат в солдатах. Пожалуй, и самому придется! Ребята сказывали, что придется идти…
— Тянет, что ли? — полюбопытствовал Венецкий.
Извозчик полуобернулся, серьезно взглянул на офицера бойкими голубыми глазами и заметил:
— На войну-то?.. Нет, ваше благородие, в извозчиках лучше!
— Сюда, к серому дому… У второго подъезда. Стой! — крикнул Венецкий, как школьник соскакивая на ходу с дрожек и отдавая деньги.
Сердце его сильно стучало, когда он бегом поднимался по устланной коврами лестнице в третий этаж.
Вот и площадка. Вот и широкая медная блестящая дощечка, на которой славянскою вязью было выгравировано: «Арсений Петрович Чепелев».
Он перевел дух и несколько раз прочел знакомую фамилию, прежде чем придавить пуговку от звонка. Какая-то робость вдруг напала на Венецкого.
«Не рано ли я забрался… Еще, может быть, спят!» — промелькнуло у него в голове.
Он взглянул на часы. Ровно час. Конечно, все встали. То-то она обрадуется…
И он так сильно надавил пуговку, что сам даже испугался, когда услышал сильный звонок.
Через несколько секунд, показавшихся Венецкому особенно длинными, послышались быстрые шаги, и перед Венецким показались знакомые бакенбарды котлетами на солидном лице Ивана.
— Здравствуйте, Иван! — весело приветствовал Венецкий и любезно глядел на Ивана, который в эту минуту казался ему таким хорошим и милым, что он готов был броситься ему на шею. — Ваши дома?
Иван вдруг смутился.
— Что же вы молчите, Иван? Дома?
— Никак нет, Алексей Алексеевич! — как-то участливо прошептал он. — Елены Арсеньевны дома нет…
— Но Елена Арсеньевна скоро вернется?.. Она здорова? — упавшим голосом спрашивал Венецкий, испуганно глядя на смущенное лицо Ивана. — Что случилось?
— Они, слава богу, здоровы, только…
— Арсений Петрович дома?
— Генерал у себя в кабинете!
— Так бы и говорили, а то, глядя на вас, я бог знает что подумал!
И с этими словами Венецкий быстро сбросил пальто и прошел в кабинет.
— Ничего еще бедняга не знает! — жалостливо проговорил Иван ему вслед, вешая на вешалку пальто.
IIIСтарый, плешивый генерал Чепелев сидел в кабинете за письменным столом, на котором была разложена большая карта театра военных действий. Он быстро передвигал булавки с флагами, изображавшие наши войска, по направлению к Константинополю. Старик, не знавший, куда девать свободное утро (он заседал в каком-то совете, и времени у него было достаточно), давно прочитал свою любимую газету от доски до доски, посердился на Биконсфилда[4] и на англичан, вместе с газетою повторил несколько раз, что все от мала до велика ждут только призыва, посердился, что призыва еще не последовало, умилился выносливости русского солдатика и, не дожидаясь распоряжений, начал кампанию у себя в кабинете.
Старик уже переправил войска через Дунай, перешел через Балканы (турки все отступали, и он поэтому даже и не вынимал булавок с красными флагами из коробки), занял без боя Адрианополь и был уже в нескольких шагах от «Царьграда» (в последнее время старик иначе не называл столицы Турецкой империи), как вдруг торопливые шаги Венецкого заставили его остановиться перед взятием Константинополя, приподнять очки на большой лоб и взглянуть своими добрыми, выцветшими глазами на вошедшего.
Увидав Венецкого, старик видимо смутился и торопливо привстал с кресла, поправил почему-то крест на шее, с какою-то особенною ласковостью обнял молодого офицера и, усаживая его около себя, осведомлялся, здоров ли он, когда он приехал, и, видимо, не решался о чем-то сообщить.
Венецкий быстро отвечал на вопросы и сам, глядя на смущенное, растерянное лицо Чепелева, словно боялся заговорить об Елене и нарочно тянул рассказ о том, как он получил место здесь, как он думает устроиться.
Но наконец ему было невмоготу, и он упавшим голосом, робко взглядывая на Чепелева, спросил:
— Елена Арсеньевна здорова?..
— Леля здорова… Она…
Он тихо положил свою сморщенную руку на руку Венецкого и, пожимая ее, тихо прошептал:
— Видишь ли (он почему-то заговорил с Венецким на «ты»)… видишь ли, Алексей Алексеевич, ты уж, бедняга, не сердись… Так уж оно вышло…
У Венецкого замерло сердце…
— Что же случилось… скажите!..
— Леля вышла замуж! — прошептал старик, отворачиваясь от Венецкого…
Венецкий сперва не понял, — до того поразило его это известие.
— Леля вышла замуж, а ты, брат, не унывай… Ты еще молод… Другую такую же хорошую девушку найдешь… Слышишь… Я и сам…
Венецкий опустил голову и не отвечал ни слова…
Старик молча поглядывал на него и не знал, что ему делать…
— Ты на нее не сердись, молодец!.. Она… Леля… Вот просила передать тебе письмо…
И старик полез в ящик, достал письмо и, отдавая его, тихо проговорил:
— Я тебя, Алексей Алексеевич, уважаю и люблю и прошу тебя… не смущать моей бедной девочки… Не ищи с ней свидания, родной мой… Я знаю, тебе тяжело, но и Леле-то будет не легко… Мое дело сторона… Мать все устроила и скоро так… Она ведь у нас умная женщина!.. — как-то печально усмехаясь, добавил старик.
Он ласково так глядел на молодого человека, потрепал его по плечу и сел на свое кресло.
Венецкий быстро разорвал конверт и прочитал следующее:
«Уважаемый Алексей Алексеевич!
Простите меня. Я виновата перед вами. Я выхожу замуж, не любя. Вы знаете, как я люблю отца, и поймете, что когда я внезапно узнала, что мы кругом в долгах и бедному отцу грозит бесчестье, то решилась нарушить слово, пожертвовать собою. Выхода не было. Дядя Орефьев решительно отказался помочь и почему-то против вас. Простите же меня, если можете. Я постараюсь позабыть вас и полюбить мужа, который спас отца от позора. Прошу и вас поскорей забыть меня. Будьте счастливы и простите, если можете, искренне любившую вас, но недостойную Елену.
P. S. Не говорите, бога ради, ни слова папе. Он не знает, почему я вышла замуж. Мать раскрыла мне глаза на наше положение, и я решилась… Дай бог, чтоб у меня хватило твердости перенести испытание и никогда не раскаяться в своем поступке».
Слезы душили Венецкого, когда он дочитал это письмо и спрятал его в карман.
Он с какою-то ненавистью взглянул на старика и воскликнул:
— Что вы с нею сделали?..
— Что ты сказал… что?.. Разве она винит меня… меня, который ее так любит?..
Старик так испуганно, так жалобно взглянул на Венецкого, что Венецкому, несмотря на горе, сделалось жаль старика.
— Простите меня… простите… Я наговорил бог знает чего… Вы сами понимаете…
— Я не сержусь… но только я не виноват… Я сам желал, чтобы моя девочка была твоею женой… Я сам полюбил тебя как сына… Но я, право, ничего не понимаю, как это случилось… Она сама объявила мне, что хочет выйти за Борского, торопила свадьбой, хоть я и видел, что она любила… Она и теперь…
Он не договорил, прижал к груди Венецкого и тихо прошептал:
— Только еще раз прошу: не ищи с нею свидания… Не смущай бедной девочки… Ты послушаешь старика?.. Да?.. А ты приходи ко мне… Я рад буду… Приходи утром, когда жены нет дома… Она все ездит… дела там разные, — как-то поморщился старик. — Женщина еще не старая…
Он хотел еще что-то сказать, но подавил вздох и как-то брезгливо взглянул на портрет жены, висевший у него перед столом…
Венецкий молча пожал старику руку, обещал исполнить его просьбу и повернулся, чтоб уходить, как вдруг остановился в изумлении.
В дверях кабинета стояла Елена.
Глава пятая
Встреча
IНеожиданная встреча обрадовала и смутила Елену. Она вспыхнула до ушей и хотела было броситься к Венецкому, но, взглянув на его убитое лицо, тихо, словно виноватая, сделала несколько шагов, нерешительно протянула ему маленькую дрожащую руку и, не поднимая глаз, чуть слышно проговорила робким, умоляющим голосом:
— Здравствуйте, Алексей Алексеевич!
В тоне приветствия слышалось: «Простите меня».
Венецкий порывисто сжал ее руку; хотел что-то сказать, но ничего не сказалось. Он как-то сосредоточенно смотрел на нее, не выпуская ее руки из своей.
Старик Чепелев растерялся и смущенно поглядывал на молодых людей.
Так прошло несколько секунд.
Наконец он торопливо приблизился к дочери, обнял ее за талию и, отводя от Венецкого, проговорил:
— Ты как же это так неожиданно, Леля, вошла?.. Верно, тихо позвонила?.. Здорова?.. Муж здоров?.. Садись же, садись, Леля! — заботливо усаживал старик дочь и крепко поцеловал ее.
