Александр Стеклянников - Предназначение
- Храбрость: привычка к опасностям? Ну что же! Храбрость, конечно, хорошо. - Свет пил маленькими глоточками, смакуя вкус вина и своих мыслей. Путешествия, видения, события, общения, погружения, всплывания. Отлично! Но, как бы ты ни владел собой, в единственный момент своей жизни ты запаникуешь. А именно, в момент смерти. Это правило, и из него нет исключений". - Свет налил еще вина, залпом опрокинул стакан в себя, тряхнул головой и, медленно подняв глаза на Сааха продолжал: "Так вот, ни одно существо, никакое познание не спасет тебя от испуга в момент смерти, а меня вытащит тот, к кому я обращал всю жизнь свои действия: Он. Я делаю то же, что и ты, но именно тот, к кому я все это обращаю, поможет мне во всем этом... А-а, ладно!" - сопя, Свет уронил голову на руки, вздохнул, замер и, спустя минуту, тяжко промолвил: "Все это слишком воняет Системой." Саах молчаливо согласился с ним. Тело его было напряженным кристаллом, по нему пробегали мурашки. Все слова, теории, вся эта болтология казались мышиной возней. "Но вот она, черт возьми!.. Жизнь, Реальность..." - Саах сжал руку в кулак, разжал, сложил ладони ковшиком:
-"Вот она, Реальность, бери, пей". - Он поднес ладони к носу оторопевшего Света, застыл. Что-то билось здесь, совсем рядом, плотное, обволакивающее все на свете сияющим покрывалом. Оно было настолько прочным, вечным, бескрайним, что... его никто не замечал; не замечал за своими системами и идеями. Этой единственной настоящей вещи не видел никто, кроме разве что некоторых... Это было очень плотным. Вдвоем они смотрели в никуда, на это Плотное, рассыпав взгляды в пространстве. И мир никуда не делся, он просто был виден с изнанки, изнутри, а не с фасада. Они смотрели: ... миллионы, миллиарды существ шли, текли сплошным потоком из прошлого, теряющегося в Безначалье, в будущее, исчезающее в Бесконечье. Бушуя электронами на орбитах, кристаллизовались минералами, вспучивались органическим бульоном, разбиваясь на плазматические комочки, эти миллионы существ росли, вбирая окружающую субстанцию, множились, коагулировались в комплексы, отращивая конечности, выбирались из вод измученными задыхающимися амфибиями, вставали во весь рост, делая первые несмелые шаги, неслись в бескрайних просторах небесных голубыми птицами, вновь падали, хватали камни, палки, копья, изумленной обезьяной двигаясь вдоль своей эволюционной стези, извергали из неуклюжих ротовых аппаратов первые несмелые звуки чудной речи, шли, шли цельным потоком из прошлого в будущее. По закону... И кто-то постоянно двигался поперек потока, в противоположную сторону, пробиваясь из будущего к прошлому, натыкаясь на монолитное Встречное, как женщина, бегущая по эскалатору метро в обратную сторону, против движения, просачиваясь сквозь мешанину тел. И этот кто-то рвался, продирался, как будто стремясь найти тайну начала, добраться до самой основы Становления. А поток сшибал, сносил, толкал туда, вперед, только вперед. А этот кто-то упирался, работал плечами, ногами, руками (когтями, зубами, крыльями, плавниками...), меняя шкуру, возрождаясь, туда, назад, только назад. А добрый взгляд пребывал над временем, наблюдая все это в процессе, и все сразу одновременно, находясь во всем этом, и над всем этим и... . Саах и Свет неподвижно смотрели друг на друга или друг сквозь друга, вытаращив глаза, замерев в неудобных позах. Затем Саах расслабился, медленно убрал руки от лица Света, закрыл глаза. Свет ошалело моргал; потом он вылил из бутылки остатки вина в стакан, выпил, встал и вышел вон, оставив застывшего Сааха в полумраке зала.
Свет шел домой, продвигаясь вдоль фасада мира, впервые сознавая, что за этим фасадом в гудящей тишине есть лучащаяся суть чего-то, о чем не писано ни в одной книге этого самого мира. "... и почему, почему так мало в людях жадности к новому, неизвестному?!" - он вспомнил эту свою фразу, сказанную Сааху час назад, свои разглагольствования, глупые мелкие идейки, зажмурился и застонал. Он понял, что это не вопрос понимания, не вопрос думания, а вопрос видения, которое просто и капитально: ты не познаешь, ты просто увидел по-новому Ту-Же-Вещь, на которую смотрел еще, может быть, глазами ящерицы. Он смотрел сейчас на ту же вечную Вещь глазами того, кто только что перестал быть Светом... на одну минуту. А чуть позже Свет шел по городу, и лишь мимолетная память о происшедшем трепещущей запятой билась где-то внутри, в глубине. "Да-а. И в этой немного душной атмосфере солнце и небо, как альфа и омега бытия". - подумал он, исчезая в прохладном вечере.
Саах не понимал, что произошло в кафе, но ему не хотелось искать объяснений. Он шел по оцепеневшему городу, сыном которого он так и не стал. Сияние ночи вызывало вспышки великолепных воспоминаний... Сгорбленная тень скользнула в ближний подъезд, проговорив старушечьим голосом: "Шарахаетесь тут, бездельники! Руки на вас нет!.."
На проспекте одинокая легковушка подрулила к обочине, притормозила, и водитель, высунувшись в окно, бойко предложил подвезти до дому, добавив, что в такие смутные времена лучше не шляться по ночам в-одиночку. Саах непонимающе глянул на водителя, поблагодарив, отказался, ускорил шаг и вышел на Центральную Площадь. Было просторно, темно, пустынно и так тихо, что у Сааха было ощущение, будто он оглох. Но тишина эта звенела. Или гудела. Саах вспомнил недавно записанную мысль из дневника: "Все, чего нет здесь, нет нигде." Он вспомнил, что строительство города началось с этой площади. Он вспомнил свет в глазах своего деда, когда тот говорил пятилетнему Сааху-Стерху:
- "Новое - хорошо забыто старое? Нет, брат. Новое и старое неразрывны в принципе. "Ведь насколько мы грязны, настолько мы должны стать чище".
- А как это сделать? - Саах сидел в песочнице, пересыпая песок из ведра в ведро.
- Я не могу советовать.
- Почему, дед ?
- Совет должен быть, как молния, краток и мощен.
- Да, а твои советы, как гвозди, загнанные в мою маленькую бедную голову. - задумчиво говорил маленький Саах, глядя в песок и не замечая опешившего деда и того, что дед присел рядом с равнодушным внуком и тихо говорил:
- Ой, братуша, вижу, несладко тебе придется. Много зубов и ногтей обломаешь. Все нахрапом норовить будешь взять. А ты не спеши. На самую важную в своей жизни встречу никогда не опоздаешь, если не будешь спешить, если все будешь делать спокойно."
Дед вставал, уходил по делам, а Саах сидел в песочнице, перебирая нити будущего, и мысли перекатывались в голове, как ртутные шарики. Начинала болеть голова от обилия этих мыслей. Он бросал ведерки с песком и уходил в дедов огород, среди картофельных кустов которого он чувствовал себя великолепно. Дед говорил, что во вселенной никто не умеет так радоваться и печалиться, как человек. Даже сейчас, спустя столько лет, стоя на Центральной, Саах не мог сказать, что прочувствовал это. Радость и печаль всегда растворялись во внутренней тишине, безраздельно властвовавшей в существе Сааха, казалось, с самого рождения...
Он постоял, глядя на ночники звезд и лампаду месяца, и направился к ротонде.
Все стены подъезда-ротонды были исписаны стихами, мыслями, идеями, пророчествами, призывами, исповедями, криками души и бог знает чем еще. В свете коридорной лампы Саах стал разбирать темные каракули:
- "Где взять силы для жизни?
- В сердце. Если не знаешь, что это, молчи везде и всегда, и слушай. И когда услышишь его - оно тебя поведет. Только молчи - оно будет говорить, и не двигайся - оно будет двигаться, и не желай - оно будет желать".
"О, не тщись всуе!" - гласила другая надпись
- Вы кто? - раздался голос из-под лестницы.
- "Мы?.. Мы - атеисты" - картинно высказался Саах. Под лестницей зашуршало, потом все затихло.
- Эй! - Саах замер, ожидая ответа. - Эй, к вам можно?
- Отгадаешь загадку, пустим. Вопрос на засыпку. Для атеиста. Что ты будешь делать, когда умрешь?..
Саах улыбнулся (что ж, вам хочется поиграть словами, пожалуйста. Только не обижайтесь потом). Он наклонился в проем:
- Учти, все, что я сейчас отвечу, ложь. Так вот, я буду лгать тому, кто лжет для себя."
Тишина, потом в нише завозились и скучно ответили:
- Залазь!
Было приятно провести ночь в обществе загадочных незнакомцев.
x x x
Утро застало его на ногах. Саах загасил восторженный огонь, рвущийся наружу из всех дыр его тела, вошел в подъезд и остановился перед дверью в квартиру No 72 в нерешительности. Пригладил волосы, поправил куртку, глубоко вздохнул, прогнал оторопь, охватившую внешнее существо, ушел в себя (о, как трудно было делать это в присутствии Нико) и нажал кнопку звонка...
Нужно ли было заходить сюда тоже? Он не знал. Насчет Лин, Лувра, Асты, Света он не сомневался, но Нико...
"Воспримет ли он..." - думал Саах, плывя сквозь прихожую на кухню и плохо разбирая смысл фраз, методично бросаемых ему Нико. Слова были точны, кратки, ясны, деловиты, но пусты, попросту не нужны. Они создавали иллюзию серьезности.
- "Вот уж, воистину, в этом деле он мастер." - Саах сидел напротив окна, пытаясь чистосердечно отвечать на вопросы друга. Но слишком часто беседы с ним напоминали допрос в мягкой форме.
