Александр Стеклянников - Предназначение

Буня прихлебывал горячий чай, морща деревенское лицо и прищуривая глаза. Он их всегда щурил, не понять, из-за чего: то ли всегда улыбался, то ли пытался понять то, что понимать не дано, но дано видеть, то ли чай был горяч - два загадочных зверька, прячущихся среди морщин и складок.

- Скоро бичарню снесут. - Буня докурил, раздавил окурок, глянул на Сааха.

- Плохо...

- Расскажи, где был, что видел. - Пауза.

-... Ты в прошлый раз все пытался "узнать у меня фамилию", а я "показывал молоток с длинной ручкой"... - Саах запнулся.

- Да. Почему ты так не хочешь об этом говорить? Что за элитная секретность? Или это не для средних умов?

- Нет, секретность ни причем. Я просто не хочу профанировать то, что словами не скажешь.

- Что ж я, такой глупый, не пойму, что ли? Ну хотя бы, к чему это относится, к какой... религии, что ли?

- Нет, дело в том, - вмешался Влад, - что существует определенная грань понимания, терминология; понимаешь, даже, если бы Саах хотел, он не смог бы его тебе описать, в смысле - понимание, в одном разговоре...

- И даже не в этом дело. - сказал Саах, - К чему ты стремишься? Какова цель твоих вопросов? Если - создать в уме еще одну идею, то я тебе в этом не помощник, уволь. Да это и не получится. Невозможно об этом создать идею, полностью отражающую реальность.

- А какова твоя цель? - Буня снова закурил, глядя на кончик сигареты; он мотал на ус, не более.

- Аннулирование себя, - Саах говорил тихо, - отдача Матери; "да будет воля твоя." Тебя это не устраивает, не так ли? В том и дело, что слова об этом не отражают всей широты, радости, могущества такой позиции; "да будет воля твоя". Эти слова профанировались тысячелетиями. Но тот, кто их сказал, знал свое дело, а тот, кто их познал, молчит. Не секретность, нет. Просто это неописуемо, вот и все... Для чего ты хочешь узнать? Чтобы говорить знакомым: "Вот, такой Саах, он то-то и то-то, и он такой да сякой"? Но ведь я другой, совсем другой. Чтобы нам знать друг друга, нужно осознать в себе внутреннее существо, свидетеля; а затем в других. А мы говорим на уровне гордыни, где нет понимания, а лишь умственная рефлексия, как лампочка у павловской собаки или свет в окне Морри. Я говорю "телега", ты видишь четыре деревянных колеса, кузов и оси; я говорю "Бог", ты видишь то, чему тебя научили на этот счет книги или, еще хуже, люди, не знающие о нем; я говорю "да будет воля твоя", ты видишь догматизм, связанность, фанатизм, то есть всякую чушь. И не твоя вина, ты ведь не знаешь, что такое полная сдача, иначе ты бы не спрашивал, а смотрел. Ты пока в своей жизни все делал сам, своими силами, от своего эгоизма, никогда не полагаясь на высшее, вот и все. Вероятно, - Саах говорил медленно, - у тебя когда-нибудь возникнет ситуация, когда ты не сможешь ничего сделать, опустишь руки, обратишься ввысь и... О, хватит об этом, налей мне чаю.

- ... погоди, почему ты прекратил? Доскажи. - Буня склонился вперед, внимательно глядя в лицо Сааху. Тот встал:

- Пошли прогуляемся.

- А чего, договорите здесь. - Без особой надежды молвил Влад. Но они уже вышли. Слышен был гул их голосов, когда они проходили под окном. Тина потягивала чай. Саах молча, стоя у окна, любовался через форточку гигантским тополем; минут через двадцать они с Буней вышли из-за угла со стороны магазина и остановились посреди двора, оживленно разговаривая. Саах глядел сквозь стекло то на одного, то на другого, долго, недвижно, отрешенно, газовая плита еле слышно шипела, распространяя тепло.

- Как, голова-то прошла? - спросила у Тины мама, входя и вешая сумку с продуктами на дверцу печи.

- Нет, все еще кружится... Влад, сколько Сааху лет?

- Кто знает, сколько из них мои, а сколько моих в них не вошли. задумчиво произнес Саах. - А, впрочем, 27 лет.

- Что?

- Похоже, 27, - ответил, как издалека, голос Влада, склонившегося над ящиком с инструментом.

- Что?

- Что "что"? - Влад поднял голову.

- Нет. Что-то опять с головой.

- Таблетку принимала? - Мама подошла с пачкой таблеток и стаканом воды.

- Давай! - Тина проглотила зелье, запила, поднялась, огляделась, потянулась и ушла наверх. Шуршали тараканы под обоями, слышны были на улице громкие голоса Буни и Сааха. Он не стал ждать, вышел, прошел через двор мимо них, так занятых разговором, что они даже не заметили его, вышел на дорогу и пошлепал навстречу событиям. Ткань проявления разворачивалась по закону низвержения законов. Саах это понимал. Он дошел до автобусной остановки, присел на скамейку, кинул взгляд на бичарню; голоса были слышны даже здесь. Ввиду того, что он весьма устал, он не стал ждать автобуса, вышел в пустырь, лег под куст и попытался заснуть. "К чему было воевать с тем, победа над чем не сулила победы над собой, что есть самое главное, истинный исход всякой борьбы. В любом случае делалось лишь то, что должно было быть сделано. По-другому быть просто не могло... Ну а если это "по-другому" все же было, значит, это должно было быть..." - Саах резко остановил кошмарную мясорубку. - "Тьфу! О, ужас!.. Покой, покой! Мать. Мать. Ма...-" - Сон светозарный, укрепляющий, сознательный. Саах перестал различать.

x x x

- Извини, я не люблю вареный лук. - говорила она, выкладывая колечки лука на край тарелки. - Ты не обижаешься? А, Лувр?

- Нет. Конечно, нет! Не нравится, не ешь... Хм. А скажи, если бы я порезал лук очень мелко, а не этими гигантскими кольцами, ты бы все равно его выбирала и выкладывала на край тарелки? - Лувр лучисто глядел, пряча улыбку в лице, как теннисный мячик в кулаке.

- Нет, а что? - она недоумевала.

- Нет, нет, ничего. - он вдруг захохотал, откинувшись на спинку стула, открыто и свободно; так, что на кухне зазвенели тарелки. Она лихорадочно примеряла маски. Не шла ни одна:

- Почему ты смеешься?

- Просто так, от радости свободного смеха, пока еще это можно. Хотя появляется все больше и больше смертельно серьезных людей. Знаешь.., - он придвинулся к ней вплотную. Его зеленые глаза вдруг стали глубоки и серьезны, в них блеснуло страдание, - знаешь, скоро все это, - и он широким жестом охватил мир, - все это... р-раз! р-раз! Рухнет! - он резко хлопнул в ладоши и сжал кулаки так, что пальцы хрустнули. Застыл и углубился в ее глаза. Она испуганно беспомощно глядела на него. Он заговорил медленно, четко, выговаривая каждый звук:

-" Я был в местах, где снежный ком,

Срываясь с каменных утесов,

В долину нес буран и хлад,

И мерк светильник солнца. "Втуне

Ты алчешь радости земли,

Восставший призрак, тень живого;

Когда не только человек,

Но зверь

В темнице тела оживает!"

Мне вторил гибельный простор,

Сверкающих алмазов гор

Застывшее в веках смятенье..."

Она задрожала и закрыла глаза, впившись рукой в край стола. Хлопнула входная дверь, и в комнату вошел тощий паренек с застывшими глазами, взгляд которых, казалось, притягался к нечто над головами собеседников. Он прошел в угол и сел, медленно повернул голову в сторону Лувра, тихо молвил:

- Все гипнотизируешь? Ну-ну...

Лувр медленно привстал, в упор глянул в черные сааховы зрачки, отвернулся и слегка ткнул ее в бок. Она встрепенулась, раскрыла глаза и, вскочив, стала быстро собираться. Лувр снова сел:

-Тебя, Саах, вроде и нет, а вроде ты и есть. Непонятный ты тип. Как будто ты не здесь, а в чистом поле лошадей пасешь. Но кто же тогда здесь, в углу сидит, на моем стуле? А?.. А ты погоди, не уходи, - повернулся он к ней. - Посмотришь, вон, на живую легенду. Вишь, это Саа-а-а-х! Сидит, и непонятно, что за существо он такое.

Саах встал, подошел к окну и снова замер:

- Да, ты прав. Скоро все это рухнет. - он повернулся к Лувру. - Через месяц, в это же время, на Центральной площади. Приходи с вещами. - он глянул на нее. - Ты не думай, это не бред. Он прав. - и снова Лувру. - Ровно через месяц. Запомни, на Центральной.

Лувр поморщился:

- Саах, это неестественно и не смешно. Садись, хочешь супу?.. С луком. - он хитро покосился на нее.

Саах покачал головой, встал и быстро вышел. Через окно медленно уплывал аромат полевых трав и вскоре снова запахло супом и духами. Она села:

- О, Боже! Он как призрак... Хотя, нет, призраки холодные и страшные; а он, как букет незабудок в солнечный ясный день на берегу неведомой реки в ничьей земле... О, что я говорю! Лувр, где мне теперь найти себя?

Лувр изумленно вскинул брови, улыбнулся, опустил глаза:

- Знаешь, Аста, я начал писать стихи после первой встречи с ним. Он пришел, дернул за какую-то ниточку, глянул своим чудным взглядом, сказал лишь: "Сидишь? Ну, сиди, сиди." И через минуту ушел. А я потом три ночи не спал, - Лувр фыркнул и покосился на нее, - стихи писал... Вот так-то! "Сидел на стуле дятел; досиделся, спятил!" - и Лувр засмеялся просто и чисто, как молодой горный поток, несущийся с вершин. На кухне зазвенели тарелки.

x x x

- Этот Саах... Он меня не понимает!

- Не "не понимает", а "понимает по-своему". Это разные вещи. Ведь если бы все понимали события одинаково, земля была бы очень скучным местом".

Анн резко усмехнулась... Ее хватало лишь на место под солнцем. Однако позже, оставшись одна, она взяла справочник и внимательно изучила все подходы и подъезды к Центральной. Она была осторожна.